— Бросает! — истошно кричит радист.
Линь с черной палочкой отделяется от самолета, и боцман тут же ловко подцепляет его багром. Метко бросает, чертяка! Попробуй попади на палубу на такой скорости. Практика.
Я снова иду в рубку благодарить летчика за вымпел.
— Поймали, значит? — говорит бортрадист. — Вот и отлично. Счастливого плавания. Дуй по берегу, там льда нет. Сам увидишь.
Бондарь передает мне пенал. Это трубка, с обоих концов закрытая красными колпачками. Не терпится скорее посмотреть кальку. Вот и она. Как все изменилось за несколько дней! Только у берега осталась узенькая полоска воды. Теперь все ясно как на ладони. Калька «раздраконена» цветными карандашами, и по цветам можно легко узнать, где какой толщины и плотности лед. Молодцы ребята! А главное, нас радует эта узкая полоска, закрашенная голубым карандашом. Она тянется по берегу материка и в проливе, и чисто выводит в море, совсем рядом от десятибалльных непроходимых льдов, выштрихованных коричневым. С нашей сравнительно небольшой осадкой мы должны пройти успешно, если, конечно, не будем «ловить бабочек».
— Самый полный, Владимир Алексеевич, — говорю я механику. — От вас сейчас зависит, пройдем ли мы пролив. Так что давайте, жмите.
— Есть жать! — весело откликается Полковник и исчезает в машинном отделении. Через несколько минут я вижу, как из трубы вырываются клубы черного дыма. Кочегары шуруют вовсю. Наверное, стармех провел с ними воспитательную работу.
Скоро мы подходим к берегу. Идем на предельной глубине. Слева, совсем близко, в каких-нибудь трех милях громоздятся торосистые, сплошные льды. Еще раз поминаю добрым словом летчиков. Представляю, что было, если бы мы сунулись в эти льды да еще со своими лихтерами. А так бежим себе, как на прогулке, по чистой воде. Дует легкий зюйд, потихоньку отжимает лед от берега. Ну что может быть лучше?
Отсалютовали мысу Челюскина, этой самой северной точке нашей земли, и легко прошли пролив Вилькицкого, прокладывая курс все по той же голубой полоске на кальке. А лед еще долго торчал слева, пугая нас своей близостью. Только спустя сутки он стал удаляться от нашего пути и вскоре исчез совсем. Мы облегченно вздохнули. Самое трудное миновали.
Через несколько дней обычного плавания по морю Лаптевых заблестели огни поселка Тикси. Резво, как было возможно, мы пробежали в бухту, лихо развернулись и поставили лихтера на якорь. Тут наши взаимоотношения заканчивались. Мы благополучно привели их в порт назначения. Оставалось молить бога, чтобы нам не подвесили каких-нибудь других «объектов». Хотелось хоть вторую часть пути смотреть, как нормальному моряку, не назад, а вперед.
Прокричав шкиперам: «До свидания! Счастливого плавания!» — мы отдаем буксир и идем в порт к причалу. До чего же приятно идти самому, без лихтеров. И хотя ход у нас всего десять миль, кажется, что ты летишь. Не успеваем мы подать швартовы, как береговой портовый репродуктор громко хрипит:
— Капитану «Менделеева» явиться к Наянову на буксировщик «Ударный»! Капитану «Менделеева» срочно явиться…
К какому Наянову? Что такое? Не ослышался ли я? Да нет. Диспетчер отчетливо орал на весь порт: «…К Наянову!» Ну, сейчас выясним.
Быстро одеваюсь и бегу на «Ударный», благо он стоит недалеко. На палубе меня встречает улыбающийся Батя — так между собой экспедиционники зовут начальника. Он в каких-то необъятных шароварах и в форменном кителе с нашивками. Вид удивительно смешной. Откуда он тут взялся? Через минуту все выясняется.
— Специально сидел в Тикси, ждал тебя. Беспокоился, как ты один там пройдешь. Караван давно ушел. Молодец! Ну, раз все в порядке, то сегодня я улетаю на Уэлен. В бухте Провидения встречусь с караваном. Жаль, что ты опаздываешь и не пойдешь вместе со всеми.
— А может быть, подождете в Провидении, Федор Васильевич? Одному плохо и скучно идти, а?
Наянов хмурится.
— Да, я понимаю… Только намного ты отстал. Дней на восемь. Не имеет смысла ждать. Смотри. Ты тут в Тикси будешь в очереди стоять дня два-три, потом в Певеке дней пять, ну пусть три… Я узнавал. В Певеке скопление судов. Ждут бункеровки. Так что сам понимаешь… Ну, ничего. Сейчас без лихтеров пойдешь. Легче будет. Расскажи, как шел-то…
Когда все деловые вопросы закончены, я не удерживаюсь и спрашиваю:
— Федор Васильевич, а что это вы в таком странном виде?
— Да, понимаешь, сегодня ночью какой-то эквилибрист через иллюминатор штаны крючком вытащил. Иллюминатор был открыт. Вот какое дело. Жуки!
— Так что же, у вас и запасных брюк нет?
— Да есть старенькие в чемодане. Но ведь до Москвы-то далеко. Мне еще брюки пригодятся со всякими официальными лицами встречаться. Брюки беречь надо, а тут меня и так знают. В самолете сойдет. Ну, бывай жив. Собираться надо. Скоро машина за мной придет, на аэродром поедем.
Мы пожали друг другу руки, и я пошел на свое судно. Полковник уже выяснил, что бункеровать нас будут не раньше чем через два дня. Я же сообщил, что мы пойдем в «балласте». Все очень обрадовались.
Вечером меня пригласил к себе в гости капитан тиксинского порта. Когда я пришел, у него уже сидел высокий человек с совершенно седыми волосами и очень моложавым лицом. Я сразу обратил внимание на этот контраст и очень веселые глаза гостя, которые дружелюбно глядели на меня.
Мы познакомились. Седой оказался капитаном большого парохода «Находка», Николаем Венедиктовичем Сно. Хозяин угощал нас тиксинскими деликатесами: соленой очень вкусной рыбой, крабовыми консервами, черной икрой и спиртом-ректификатом, разведенным «по широте».
Спустя полчаса мы уже обсуждали вопросы предстоящего плавания. И вдруг где-то между второй и третьей рюмкой меня осенила блестящая идея.
— Николай Венедиктович, вы идете тоже в Провидение, и тоже через два дня. Так? — спросил я.
— Абсолютно точно.
— Слушайте, сделайте доброе дело, а?
— Готов вам служить, чем могу, — галантно сказал Сно. — Говорите.
— Возьмите меня на буксир, хоть на половину пути. Я сэкономлю уголь, мне не надо будет заходить в Певек за бункером — нам хватит тиксинского, — и тогда я догоню свои суда в Провидении. А вашему гиганту такая букашка за кормой скорости не убавит, правда?
— Надо думать.
— Так возьмете?
— Экий вы скорый, — засмеялся Сно. — Надо подумать.
— А чего тут думать? По закону морской дружбы.
— Бутылку шампанского поставите — возьму.
— Хоть две.
— Ладно, шучу. Ничего не надо. Беру так, по закону морской дружбы. Только не опаздывайте. Как только выйду на рейд, сразу же цепляйтесь, чтобы нас не задержать. Вот так. Помните Николая Сно. Он добрый, любит моряков.
Я горячо поблагодарил капитана. Эта операция разрешала сразу несколько наших насущных проблем. Во-первых, теперь мы догоним Наянова, во-вторых, сэкономим уголь, в-третьих, мы пойдем со скоростью не десять миль, а тринадцать, в-четвертых, стармех может произвести необходимый ремонт: ведь машина не будет работать. Все это было замечательно, фантастически хорошо.
Посидев еще с час у капитана порта и поблагодарив Николая Венедиктовича за любезность, я побежал на судно. Не терпелось поделиться новостью со своими. Как я и предполагал, она произвела ошеломляющее впечатление.
— Только бы нас бункер не задержал, — с опасением сказал стармех, — а то знаете, как бывает. Обещают поставить под кран шестыми, а сами сунут кого-нибудь другого. Ну, ничего. Я костьми лягу, но свою очередь не отдам.
Полковник «лег костьми», и нас поставили под бункер раньше, чем мы предполагали. «Менделеев» вышел на рейд, когда «Находки» там еще не было. Она подошла на следующие сутки. Подали буксир, и через несколько часов началось незабываемо приятное плавание. Капитан Сно благородно заявил мне, что дотянет нас до самого Провидения. Но случилось немного иначе. На траверзе острова Колючий поднялся шторм, и наш буксирный трос лопнул. Не стоило подавать его снова: бухта Провидения была недалеко. Передав Николаю Венедиктовичу благодарственную радиограмму, я сообщил в ней, что дальше пойду самостоятельно.
