Правда, что греха таить, и страха в наших плаваниях хватало: суда-то все-таки были чисто речные, маленькие, почти без продольных креплений, с тонкой обшивкой. А моря, через которые они проходили, славились своим бурным нравом, льдами и туманами. И несмотря на тщательную подготовку, помощь гидрометеослужбы и ледоколов, наши суденышки попадали в жестокие штормы, у них лопались палубные листы, во льду они получали пробоины, ломали винты и рули. Караваны заходили в укрытия, подваривали там корпуса и палубы, правили винты, ремонтировали рули и продолжали путь дальше.

Какими только судами за это время мне не приходилось командовать! От крошечного буксира до огромного речного трехдечного «пассажира», построенного для нас в ГДР. За двадцать лет «Экспедиция» перевела Северным путем около двух тысяч судов. Моряки в шутку называли этот флот «чайными клиперами». Очень уж необычным было появление легких как перышки речных судов в таких серьезных арктических морях. С каждым годом росло количество перегоняемых судов, каждый год мы шли все дальше и дальше и наконец достигли противоположного края нашей великой страны — Николаевска-на-Амуре. Да, это была настоящая мужская работа.

Перегоны кончались в октябре. Команды увольняли, а капитанов и механиков старались сохранить. Посылали в разные порты, где зимовали суда, предназначенные к перегону и по каким-то причинам опоздавшие к выходу каравана. Иногда нас назначали наблюдающими на заводы. Там строились теплоходы для пароходств сибирских рек. В следующую навигацию они тоже должны были идти на север. Горький, Измаил, Ростов, Архангельск, Красноярск стали постоянными местами наших зимовок. Только счастливчикам удавалось оставаться на судах в Ленинграде.

Зимой работа была необременительной: суточные вахты, наблюдение за безопасностью стоянки, подготовка к арктическому рейсу. Долгие зимние вечера в чужих городах оставались незанятыми. Их надо было чем-то заполнить. Моряки много читали, иные заочно учились, а некоторые просто били баклуши и смертельно скучали, с нетерпением ожидая весны, начала плавания.

В конце сентября 1952 года я вернулся из Салехарда, куда привел сормовский буксир «Пожарский». Предстоял отпуск, а потом новое назначение и зимовка где-нибудь вдалеке от дома. В Ленинграде я остаться даже не мечтал. Но пока настроение было отличное. Отпуск полтора месяца, Невский проспект, залитый нежарким осенним солнцем, яркие пятна цветочных лотков на углах, нарядные люди на улицах, возможность походить по театрам, навестить друзей… Что может быть приятнее моряку, который провел все лето в Арктике при температуре воздуха не выше четырех градусов тепла, с постоянно серым, скучным небом, холодными, пронизывающими ветрами, двухсменной вахтой!.. В общем, пока я наслаждался пребыванием дома и Ленинградом.

Но одна мысль не давала мне жить спокойно. Когда я оставался один, она обязательно приходила ко мне. «Надо написать книгу, — думал я, — написать про мальчишку, который стал моряком. Как все это непросто в жизни. Успехи, ошибки, неудачи… Ведь это должно быть интересно… Особенно тем, кто еще не выбрал профессии. Или стремится в море, не зная его. Но как приняться за такую работу?..»

Со времени того злосчастного рейса, в который я ушел на «Эльтоне» в начале июня 1941 года, я не написал ни строчки, кроме всяких анкет, объяснительных записок, документов, связанных с плаванием и должностью капитана… Прошло двенадцать лет с тех пор, как журнал «Костер» напечатал мой последний рассказ. А тут книга! Выйдет ли что-нибудь из этой затеи? Сумею ли? Не будет ли напрасным мой труд? О том, какой это тяжелый труд, я уже имел некоторое представление. Сомнения одолевали меня. Может быть, я так бы и не взялся за перо, если бы не встретил случайно в ДЛТ Эшмана, бывшего заместителя главного редактора «Костра».

После радостных приветствий, расспросов где тот, а где этот, Юлик спросил:

— Пишешь что-нибудь?

— Нет. Но вот послушай…

Я ухватил Эшмана за пуговицу и с жаром начал излагать ему содержание задуманной книжки. Но не успел я дойти до второй главы, как Юлик строго проговорил:

— Хватит болтать. Работать надо.

— Ну, ты все-таки скажи, интересно? Интересно то, что я тебе рассказал?

— Как напишешь. Может быть интересно, а может быть скучно.

— Ну, а все-таки? — не унимался я.

— Вот что, милый мой, не задавай детских вопросов, — желчно сказал Эшман. — Будет рукопись, прочту и тогда скажу, что у тебя вышло. Но, в общем, может быть интересно, — сжалившись, добавил он, заметив мою растерянность. — Пиши заявку и неси в «Детгиз». Это их тема.

— А что это такое «заявка»?

— Заявка — это пробный камень, брошенный в издательство. Он должен обязательно попасть в цель, ударить так, чтобы там заинтересовались и схватили твою повесть обеими руками. Понял? Когда будет готова, принеси, я посмотрю.

Через несколько дней я с волнением потащил заявку к Юлику. Она была написана на десяти страницах и включала в себя содержание всех четырнадцати глав, которые я наметил.

— Дорогой мой, если ты думаешь, что в издательствах очень любят читать длинные заявки, то ты глубоко ошибаешься. Чем короче заявка, тем лучше, — сказал мой наставник. — Посиди и помолчи. Я попытаюсь прочесть твое сочинение.

Пока он читал, я не спускал с него глаз, пытаясь по лицу узнать, каково его первое впечатление, но Юлик, надев на нос очки, бесстрастно углубился в чтение. Минут через десять он сказал, откладывая заявку в сторону:

— Длинно. Но в общем сойдет. Мне не нравится название повести — «Настоящее море». Ну, это дело твое… Иди в «Детгиз», к Григорию Павловичу Гроденскому. Он сейчас замещает главного редактора…

Я отправился в «Детгиз» немедля. Редактор принял меня радушно.

— Заявочку принесли? Прекрасно. Из морской жизни? Великолепно, — говорил он, по-птичьи склонив голову набок, перелистывая заявку и поглядывая на меня через стекла очков. — Очень хорошо.

Я не верил своему счастью. Неужели берут? Пройдет год, и я увижу книжку в магазинах, в руках у ленинградцев? Невероятно!

— Значит, пойдет? — глотая слюну и нежно глядя на редактора, сказал я. — Вероятно, договор надо заключить для упрочения наших отношений?

— Э-э… Как вы сказали? Договор? Вообще-то, конечно, надо, — лучезарно улыбнулся Григорий Павлович. — Но придется подождать несколько дней. Вот в пятницу у нас будет редсовет, мы обсудим вашу заявку, решим и дадим вам ответ. Таков у нас общий порядок. До свидания.

— Когда к вам зайти?

— Да вы не беспокойтесь. Звоните через недельку. Вот мой телефон…

Я покинул «Детгиз» окрыленный: Конечно, неприятна недельная задержка, но порядок есть порядок. Не будут же для меня делать исключение. По лицу главного редактора можно было сразу определить, что тема его заинтересовала. Вполне понятно. Про торговых моряков по-прежнему пишут мало, никто не знает хорошо их жизни, надо срочно приниматься за книгу.

Теперь все свое время я посвящал «Настоящему морю». Писал увлеченно, по нескольку часов в день. Через неделю я дрожащей от нетерпения рукой набрал телефон Гроденского. Пока в трубке слышались длинные гудки, я думал: «Ну, сейчас, наверное, скажут— обсудили, приняли, приезжайте сегодня заключать договор…»

Но вот на той стороне провода подняли трубку, и я услышал голос редактора:

— Слушаю.

Я назвал свою фамилию.

— Кто? Ах, да-да. Это вы принесли заявку на повесть о моряках? Должен вас огорчить: в пятницу редсовет не состоялся. Когда будет? Если ничего не случится, то в следующую пятницу. Звоните, пожалуйста. Очень жаль, — приветливо закончил Гроденский и повесил трубку.

Опять задержка! Ну, что поделаешь. Придется подождать. С этого дня начались мои мучения. Редсовет не состоялся ни в следующую пятницу, ни во вторник, ни в четверг. Я звонил, заходил в «Детгиз» сам, но всегда слышал один ответ:

— Редсовета не было. А без него сказать чего-нибудь конкретного не могу, — огорченно разводил руками Григорий Павлович. Видимо, ему самому было неприятно все время кормить меня «завтраками». Но сделать он ничего не мог. Время шло, терпение мое истощалось. Мне уже начало казаться, что «Детгиз» просто не хочет разбирать мою заявку.