— Вот что, — угрожающе сказал я, — если ваши люди немедленно не пойдут принимать буксир, то я ухожу обратно в город и заявляю Лазареву, что вы не готовы к буксировке. Ясно? Почему между вами и вторым лихтером не заведен буксирный трос?

— Ваш лихтер, вы и заводите, — еще пытался сохранить престиж «человека» Ерохов, но прежней бодрости в его голосе уже не было. Он взял рукавицы, лежавшие на грелке парового отопления, и, не глядя на меня, сказал:

— Пошли, ребята. Сначала на корму.

Я понял, что беспокоиться мне больше не о чем! Андрей Филиппович «пришел в меридиан».

Не успели мы закрепить как следует буксиры, на реке послышалось пение. За то, что это пели не участники хора Александрова, можно было ручаться. В утлой самодельной лодчонке, которой управлял какой-то древний дед, сидели три наших кочегара и довольно противно пели «Из-за острова на стрежень». Настроение у них еще было хорошим. Я перешел на другое крыло мостика, чтобы не видеть их лиц и выгрузку со шлюпки. Завтра предстоял серьезный разговор, от которого, по всей вероятности, настроение у кочегаров испортится. Кому приятно потерять премию?

Наконец вся команда была на борту, буксиры поданы, документы оформлены, все проверено. Можно уходить в море. Сдав лоцмана у красно-белого, старого знакомого, Северодвинского плавучего маяка, прогудев ему три прощальных, «Менделеев» распустил буксирные тросы на всю длину и, врубив полный ход, пошел на Дальний Восток.

Как мы и ожидали, ход у нас снизился чуть ли не наполовину. Лихтера тормозили, да, на наше несчастье, ветер дул всю дорогу в лоб. В голове шевелились нехорошие мысли об угле. Вообще-то я верил Полковнику, и его знаменитая фраза: «Если Волосевич сказал, можешь спать спокойно…» — иногда оправдывалась, но в жизни бывает всякое. Даже гениев постигают неудачи. После тягостных раздумий я нашел выход, если нас «прижмет» с углем. О нем я пока решил никому не говорить и успокоился.

Теперь все мы смотрели назад: не выскакивает ли буксир из воды, не оборвался ли какой-нибудь из лихтеров. Мы вытравили буксир на пятьсот метров, и лихтера болтались далеко позади двумя черными точками. От бинокля болели глаза, но пока все было нормально.

На траверзе Канина Носа мы повернули, ветер усилился до шторма и принял направление нам в борт. Сильное приливное течение работало вместе с ветром, и плетущийся со скоростью шести миль «Менделеев» потихоньку сносило к страшному мысу. Если тебя вынесет штормом к Канину Носу, дело «табак». Там сплошные камни. Но у моряков много друзей, в том числе и лоция. Только не забывай своевременно почитать ее. После моего плавания в океане на «Щорсе» я никогда не забывал этого делать и потому проложил курс от Канина Носа в двенадцати милях, как рекомендовала лоция. Это расстояние было безопасные даже при таком ходе и ветре.

Так мы качались около шести суток. «Менделеев» оказался очень качливым судном, бросался с борта на борт, дрожал, кланялся каждой волне и порядком вымотал нас. А лихтера шли прекрасно, ровненько, переваливались, как уточки, и, по-видимому, не испытывали никаких неудобств.

Когда на горизонте появились темные полоски — это открылись берега острова Вайгач, — на мостик пришел стармех. По тому, как были сжаты челюсти, по всему его виду я понял, что Полковник очень взволнован. Он делал мне страшные глаза и жестом приглашал перейти на другое крыло. Вероятно, разговор предполагался конфиденциальный.

— Иди сюда, — шептал стармех, приложив палец к губам. — Никому не говори. Понял?

— Пока нет. Что вы хотели мне сообщить?

— Я произвел точные подсчеты. Нам может не хватить угля до Диксона.

— Здрасте… пожалуйста. «Волосевич сказал», «Мы устроим усовершенствования»… Так где же они, ваши усовершенствования? Я вас спрашиваю, где? И потом, что это за формулировка: «может не хватить». Хватит или не хватит?

— Не хватит, — упавшим голосом сказал Полковник. — Самую малость не хватит. Тонн восемь-десять. Проклятые котлы жрут чрезмерно. Дефектное парораспределение…

— Это я все уже слышал. Что вы предлагаете? Как пойдем дальше?

Полковник молчал, а мне в душе было и смешно, и Жалко его, и сердился я на механика. Вот такая безответственная болтовня могла поставить судно в тяжелое положение! Правда, все было против нас: запас топлива, подвязанный «хвост», встречный ветер… Хорошо, что есть выход.

— Ну что все-таки дальше, Владимир Алексеевич?

— Придется ждать. Кто-нибудь пройдет мимо. Может быть, даст десяток тонн.

— А если не пройдет? Все ходят Карскими воротами. Так и будем здесь куковать? Наянов нас не поблагодарит, если мы не успеем. Ледовая обстановка ждать не будет.

Вдоволь насладившись смущением стармеха, я сказал:

— Ладно, Володя, не горюй. Капитан тебя на этот раз выручит. Но в следующий раз поменьше остри и побольше думай о переходе.

— Да ведь я хотел как лучше…

— Возьмем уголь на лихтере у Ерохова. Две тысячи тонн угля с собой тянем. Обезугливание не страшно. Вот так, милый друг. Соображать надо.

Стармех просветлел:

— Правильно. А я как-то не догадался. Голова!

Пойду подготовлю все к бункеровке с лихтера.

Он ушел довольный и успокоенный.

В проливе Юшар на Вайгаче мы подобрали буксирный трос и аккуратно поставили лихтера на якорь в удобной, закрытой от ветров бухте Варнека. Можно было приступать к бункеровке. Не отдавая буксир, ошвартовались у лихтера с углем.

— Пусть Андрей Филиппович выйдет, — попросил я принимавшего швартовы матроса. — Скажите, что капитан «Менделеева» просит.

Через несколько минут на палубе появился Ерохов. На этот раз он не выглядел так блестяще, как в Архангельске. На нем был ватник и шапка-ушанка.

— Привет! — помахал он мне рукой. — Неплохо довели. Все в порядке. Старайтесь. За нас премию хорошую дадут.

— Спасибо, — поклонился я. — Ты бы нам, Андрей Филиппович, уголька дал тонн двадцать, а?

Лицо у шкипера сделалось каменным.

— Чего? Уголька? — переспросил он. — Где же это я вам его возьму?

— Две тысячи тонн имеешь на борту и не знаешь, где взять?

Вот тут Ерохов, наверное, снова почувствовал себя человеком и решил отплатить капитану-буксировщику за все унижения, которые он перенес и которые еще, вероятно, придется перенести.

— Вы что, не знаете, что груз — это святое дело для команды? Мы должны его доставить в порядке. Законы знаете?

Ерохов был прав. Груз неприкосновенен. Но…

— Тут особый случай, Андрей Филиппович. До Диксона нам не хватит, вот какое дело. Я тебе оформлю официальный документ, и «Экспедиция» заплатит хозяевам угля все, что положено. Выписку из вахтенного журнала дам, что необходимость была. Форсмажорный случай, так сказать… Ну, порядок?

Ерохов презрительно взглянул на меня, плюнул за борт и раздельно проговорил:

— Никакого вам угля не будет. Вы поняли меня, я надеюсь?

— Так нам же не дойти так!

— А это меня не интересует. Вы буксировщик, должны довести до места. — И Ерохов, повернув ко мне спину, зашагал к надстройке.

— Да что вы на него смотрите, товарищ капитан! Давайте мы сейчас пойдем и сами откроем трюм. Нас-то ведь больше? — возмущенно закричал боцман. — Там на Диксоне объясните, в чем дело.

— На абордаж, значит, взять?

— Ага, на абордаж. Ха-ха! Разрешите?

— Да нет, Агафонов, это не пойдет. Андрей Филиппович, подожди! — крикнул я Ерохову, остановившемуся у двери.

— Ну, чего вам? Угля не дам. И не просите, и объяснять мне ничего не надо… Груз трогать не буду.

— До чего же дуб! — проворчал Володя Бондарь. — Ничего не соображает.

— Тогда, Ерохов, пеняйте на себя. Я ухожу. Беру маленький лихтер и иду с ним в Нарьян-Мар за бункером. Но за вами больше не приду. Поняли? Будете загорать здесь до тех пор, пока не пришлют нового буксировщика.

— Ну, этого вы не сделаете. — усмехнулся шкипер. — Такой фитиль получите, до сердца дойдет.

Я побежал на мостик, схватил мегафон и скомандовал:

— По местам! Отдать буксир и швартовы! Матросы с удовольствием бросились выполнять распоряжение. Я, конечно, не оставил бы лихтер, но был так возмущен, что хотел отойти от непокорного подопечного и где-нибудь подальше от него обдумать свои дальнейшие действия.