Но мы не успокоились, пока Витька не прочел нам несколько «морских» стихотворений. Они нам понравились, и Витька стал у нас признанным поэтом.
Витька, Женька и я крепко дружили. Вместе проводили время, ходили в Интерклуб, на берег за границей. Витька бывал у. меня дома, у Женьки, но никогда никто из нас не попал к нему в гости. Витька резко разграничил свою жизнь на судовую и береговую и в эту вторую половину своей жизни вторгаться никому не позволял. Так было и впоследствии, когда Витька женился. Мы не получили приглашения познакомиться с его женой. Кажется, брак был не очень удачным. Но это мы знали понаслышке. А мы ведь были его ближайшими товарищами…
Женька представлял собою полную противоположность Витьке. Очень экспансивная натура, он постоянно находился в легком возбуждении. Голова его была заполнена всевозможными, чаще всего нереальными, проектами, вечно он попадал в какие-то удивительные истории, всегда ему встречались необыкновенные женщины, которых он спасал, наставлял на путь истины помогал найти свою дорогу в жизни. Он кормил их обедами, покупал вещи, одалживал деньги. Он искренне влюблялся в них. Ему казалось, что именно она, его последняя знакомая, и есть то совершенство, которое он искал. Он готов был отдать все. Его часто обманывали, но он горевал недолго. Всегда находилась более прекрасная.
Ему до всего было дело. Если Женька где-нибудь встречал несправедливость или ему казалось, что совершена несправедливость, то он непременно влезал в «историю»: вставал на защиту обиженного, лез на рожон. Поэтому часто попадал впросак. Доброты и широты он был необычайной. Спросишь у него денег — отдаст все, захочешь что-нибудь из вещей — пожалуйста, бери что надо. Долги можно было ему не отдавать. Он редко их спрашивал. Правда, и от него получить долг было делом безнадежным.
Женька отличался крайней беспечностью. Ему ничего не стоило не прийти на вахту и в оправдание выдумать душещипательную историю о внезапной болезни кого-нибудь из родственников, он мог обещать и не выполнить, мог получить выговор старпома за небрежность и завтра же повторить то же самое. Эта беспечность мешала его службе.
Женька учился в Мореходке, потом бросил ее, ушел плавать матросом и теперь снова собирался туда поступать.
Когда он возвращался с берега, будь то ночь или день, он врывался к нам в каюту и, если мы спали, начинал тормошить и кричал:
— Слушайте, вы, пижоны! Да будет вам дрыхнуть. Выспитесь еще. Слушайте, что я вам расскажу…
Не помогали никакие протесты. Мы должны были выслушать его очередную историю, сказать свое мнение.
— Глупость какая, — говорил сонным голосом Витька. — Поступаешь, как пятилетний ребенок…
— Глупость? Ничего — то ты не понимаешь, сухарь несчастный, — сердился Женька. — Правильно тебя артельщиком выбрали. Ты только банки с консервами можешь считать.
Он хлопал дверью и, возмущенный нашей черствостью, уходил к себе.
Во время рейсов, в свободное от вахт время, мы собирались у нас в каюте. Говорили о том, как будем плавать штурманами, какой должна быть служба, кто может называться настоящим хорошим помощником капитана. Мы много читали и всегда спорили о прочитанном — вкусы у нас были разные. Помню, какое восхищение вызвал у нас только что появившийся роман Леонида Соболева «Капитальный ремонт». Тут уж мнения сошлись. Отдельные главы романа мы читали вслух. Женька даже выучил наизусть некоторые особенно понравившиеся ему отрывки. Очень пришелся нам по душе старший Левитин, умный и беззаветно любящий флот и матросов офицер. Мы с нетерпением ждали выхода в свет продолжения, гадали, как сложатся судьбы героев во второй книге.
Сделав два рейса в европейские порты, «Мироныч» пришел в Ленинград для того, чтобы взять доски для Франции. Раньше никто из нас в этой стране не бывал, а потому мы очень радовались предстоящему плаванию. Но нас ждало горькое разочарование. Первым печальную новость принес Женька. Он прибежал на судно с берега и, обнаружив нас с Витькой работающими на палубе, закричал:
— Срочно идите сюда! Важное сообщение!
Мы пришли в каюту, Женька закрыл дверь и прошептал:
— «Мироныч» посылают в Карскую экспедицию. Поняли, лопухи?
— Кто тебе сказал? Бросил бы трепаться. Во Францию идем, трюма под лес готовим, а он — в Карскую!
— Ну, дело твое. Можешь не верить, а я собираю мешок. Немедленно ухожу на берег, тем более что у меня причины уважительные…
— Опять заболел кто-нибудь? Не с кем оставить, требуется твое присутствие и уход за больным. Так? — съехидничал Витька.
— Да. именно так. Могу справку принести. Женька ушел, и мы слышали, как хлопают дверцы шкафа в соседней каюте, выдвигаются ящики. Видимо, он действительно собирал свои вещи.
Такие действия нас обеспокоили, и мы решили проверить Женькино сообщение. За выяснение взялся Витька. У него был знакомый в отделе эксплуатации. Сведения подтвердились. Пароход посылали на Диксон, а потом на Обь в Новый порт за досками для Англии. Мы были опечалены — уже настроились на Францию, в каботажном плавании платили меньше, и надо было самим выгружать судно. Пропадало лето — в Арктике всегда холодно. Энтузиастов оказалось мало. Большинство ребят под разными предлогами попытались удрать с парохода. Но никого не отпустили. Был издан строгий приказ: «Команда на «Мироныче» должна остаться полностью. Задание важное». В то время такие плавания для торговых судов были редкостью и назывались экспедициями. Женька осаждал старпома, отдел кадров, носился с какими-то бумажками, но освободиться от «Мироныча» не сумел. В конце концов все успокоились и теперь, обсуждая предстоящее плавание, находили его даже интересным.
— Я лично не прочь познакомиться с Арктикой, — говорил Витька. — Штурману это необходимо. Надо иметь представление, что это такое.
— А мне рассказывали, что Арктика привлекает к себе людей своим величием, суровостью природы, какой-то особенной тишиной. Арктика околдовывает людей. Человек, побывавший там один раз, уже не может с ней расстаться. Может быть, и я останусь там… года на три, — фантазировал Женька, и сам начинал верить своим словам, загорался и говорил — Там люди на вес золота. Буду работать такелажником или кем-нибудь другим…
— А как же больная тетя? Ведь она должна быть под твоим присмотром? А ты на три года?
Женька не удостаивал нас ответом. Фокус не удался, что уж о нем говорить.
Пароходство стало оказывать нашему судну заметное внимание. Обновили и пополнили снабжение и инвентарь, поставили на три дня в ремонт, каждый день приходили представители разных отделов — проверяли готовность «Мироныча» к арктическому плаванию.
В пароходстве выходила газета «Советская Балтика». Главным ее редактором был Ефим Береговой. Каждый номер газеты кончался словами: «Привет морякам!» и подписью: «Ефим Береговой». Эта фраза стала такой популярной, что при встрече или расставании мы всегда говорили: «Привет морякам, Ефим Береговой!»
Худенький, маленького роста, Ефим неожиданно появился у нас в каюте и сразу взял быка за рога. Он бросил на столик свой огромный портфель, кепку, поправил круглые очки на большом носу и начал:
— В чем дело? Почему вы не даете материал? Это же преступление!
Мы опешили.
— Да-да, преступление, — глядя на наши удивленные лица, повторил Ефим. — Пароход отправляется в арктическую экспедицию, а они ни слова. Ни о подготовке, ни о людях, ни об энтузиазме моряков. Нехорошо, братцы.
— Но почему материал должны давать именно мы? На судне еще тридцать человек.
— Если вы хотите меня обмануть, — Ефим укоризненно покачал головой, — то это вам не удастся. Вы культурные, интеллигентные ребята. Готовые штурманы. Я же все знаю… Кому, как не вам, давать материал в газету? Меня направил к вам судком.
В каюту вошел Женька, поздоровался и сел на краешек койки.
— Вот наиболее интеллигентный человек, — показал на Женьку Виктор, — имеет склонность к журналистике, прекрасный рассказчик.
— Как же, знаю, — не растерялся Ефим, — на него я тоже рассчитываю. В общем, слушайте сюда. Во время рейса вы трое должны вести путевые заметки. Все видеть, все записывать. Больше о людях, об их делах, мечтах, быте. Необычная природа. Вы встретитесь со многими интересными людьми, там, на Севере. Зимовщики, полярные летчики, строители порта на Диксоне… Пусть — это даже лучше — будет одна целая вещь, большой очерк… Вы возвращаетесь из рейса, сдаете рукопись мне. Я ее отдаю на машинку и начинаю печатать в «Советской Балтике» с продолжением… Потом мы выпускаем отдельную книгу. Я это беру на себя. В издательстве «Водный транспорт» нас поддержат. Ваши фамилии станут известными в морских кругах.
