Таота, то есть Фому, продадут как раба. Утратив тем самым гражданскую правосубъектность, став простой движимостью, подобием домашнего животного, не чем иным, кроме как собственностью работорговца, он не будет подлежать никакой проверке. Перед римским законом за него несет ответственность хозяин, и если он взбунтуется или сбежит, его ждет казнь для беглых или мятежных рабов — крест.

Но еврейскую общину в месте назначения, за пределами Палестины, и особенно мессианистов в ее составе, вовремя предупредят, что имеется важный еврейский раб, из царского и Давидова рода, и наш taoma будет выкуплен у работорговца за цену, какая понадобится. Что и было сделано, очень просто. Вот текст «Евангелия от Варфоломея». Разумеется, это Иисус продает своего близнеца, а почему — сказать забыли. Фактически эту сделку, чтобы обеспечить бегство taoma, заключал Симон Петр:

«Кифа (Петр) сказал торговцу: „Вот наш господин, пойди и скажи ему, на что ты согласен в отношении нас“.

Тогда торговец сказал Иисусу: „Привет тебе, сильный и достопочтенный человек, похоже, ты человек важный и хорошего рода…“ И торговец глянул на лицо Фомы. Он нашел, что тот ближе к расцвету лет, чем Матфей[28]. Он сказал: „Получи плату за него и отдай его мне…“ Иисус сказал ему: „Дай мне за него столько фунтов золота“. И торговец согласился. Он сказал Иисусу: „Напиши мне расписку“. Иисус написал: „Я признаю, что продал своего человека…“» (Евангелие от Варфоломея. 2-й фрагмент).

И дело было в шляпе. Будущий выкуп у тогдашних евреев считался в порядке вещей. Когда в наказание семье римляне выставляли еврейскую девушку голой в доме терпимости, ее очень быстро выкупала городская община. Так же выкупили и Фому, близнеца Иисуса.

О существовании у Иисуса брата-близнеца довольно значительное время знали в посвященных кругах ранних христиан, и это никого не смущало. Как благочестиво сказали бы современные экзегеты, «христология еще не была разработана как следует».

Конечно! Но что имеет значение — подлинный исторический факт или рассуждение теолога, лезущего из кожи вон, чтобы сказать нечто оригинальное?

Ведь те же «Деяния Фомы» были широко известны еще в V веке, в греческой и сирийской версиях, и есть латинская версия — VI века. А в них мы находим очень ясный намек на то, что Мария разрешилась двойней:

«Приди, о святое могущество Духа! Приди, святая Голубка, производящая на свет двух близнецов! Приди, о Скрытая Матерь…» («Деяния Фомы», 50).

Конечно, знаменитый «канон Муратори», названный по имени коллекционера, который (как утверждается) обнаружил его в Милане в 1740 году, якобы относится к VIII веку и представляет собой копию (еще одну) списка произведений, которые римская церковь в 180–190 годах нашей эры считала священными. И этот «канон Муратори» относит наши «Деяния Фомы» к числу апокрифов.

А вот аббат Ф. Амио, предисловие к книге которого написал Даниэль-Ропс, в «Апокрифической Библии» представляет извлечения из основных апокрифов[29].

И он сообщает нам, что «Деяния Фомы» имеют краткий пересказ: «De miraculis beati Thomae apostoli», который Боссюэ приписывал Григорию Турскому (538–594) и который, следовательно, относится к VI веку. И аббат Ф. Амио также пишет: «Считается, что оригинальный текст был записан в Сирии или Верхней Месопотамии; если, как предполагается, он испытал влияние еретика Бардезана, его следует датировать началом III века. Но в этом отношении возможно лишь строить гипотезы» (La Bible apocryphe. Paris: Fayard. 1952. P. 262).

Тот же экзегет уточняет, что гностические влияния в тех же «Деяниях Фомы» не очевидны, а неприятие брака во II веке при зарождении христианства было широко распространено. Что касается нас, нам причина этого понятна. Между 200 и 300 годами существование у Иисуса брата-близнеца никого не смущало. Лишь позже посмели выдумать сказку о чудесном зачатии, о воплощении «Сына Божия» и об абсолютной девственности Марии. И тогда потребовалось убрать этого близнеца, ставшего слишком неудобным.

И поэтому мы представляем Марию, мать Иисуса, пятнадцатилетней девочкой, тогда как несчастная женщина умерла, вероятно, в преклонном возрасте, пережив, как нам говорит Иоанн, смерть Иисуса, своего сына-«первенца» (Лук., 2:7).

Ведь в то время, в 33–34 годах нашей эры, к моменту его распятия, ей было уже лет шестьдесят пять, потому что, если, как уверяет нас святой Ириней, Иисус умер в пятьдесят лет, «близко к старости», а она родила его в пятнадцать лет, получается, ко времени этого распятия ей было шестьдесят пять лет. Если учесть, какую бедную и суровую жизнь ей приходилось вести, как быстро стареют женщины Ближнего Востока и какие тяжелые душевные испытания она перенесла, она никак не могла выглядеть младше своего возраста.

Симона Петра принято изображать с двумя ключами, и все считают, что это ключи от Царства Небесного: один — чтобы отпирать его, другой — чтобы запирать. Но для любого, кто проникнет в сердцевину истинного первоначального христианства, эти ключи самым банальным образом станут не более чем ключами к загадке. Ведь именно Симон Петр среди апостолов — это ключ к Тайне.

Поэтому внимательно присмотримся к этому персонажу, и он откроет нам великую тайну происхождения своего старшего брата — Иисуса.

В Новом Завете есть шесть персонажей по имени Симон (по-еврейски Симеон), упоминаемых в Евангелиях и отличающихся от носителей того же родового имени, которых можно встретить при чтении остального текста. Эти шесть имен входят в длинный перечень разных слов, используемых апостолами то как реальные имена, то как прозвища.

Исключим прежде всего Симона Прокаженного, дом которого находился в Вифании (Марк, 14:3; Матф., 26:6). Вероятно, он был отцом Лазаря (настоящее имя — Элеазар), Марфы и Марии (вероятно, кузин Иисуса), и именно у него произошла знаменитая сцена загадочного миропомазания, к которой мы еще вернемся. Также именно в его жилище Иисус скрывался, когда не имел постоянного жилья в Иерусалиме.

Есть также апостол Симон, которого можно встретить под самыми разными прозвищами и которого теперь называют Симоном Петром. Это Симон Кифа (Cephas, или, точнее, на правильном древнееврейском, Kepha). Это имя означает (по «Раввинскому словарю» Сандера) «скала», «каменный пик». Отсюда французское слово pierre (камень).

Есть также очень близкое существительное, которое дало возможность для несложной игры слов и в разных древнееврейских словарях следует из нее. Это слово kipaha, означающее «пальмовая ветвь». В древней мессианской символике это был символ целого движения, знаменитой «ветви Иессея».

«И произрастет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его…» (Исайя, 11:1).

Это также символ увеселений, радости во время «праздника кущей»:

«В первый день возьмите себе… ветви пальмовые…» (Левит, 23:40).

И значит, знаменитый каламбур: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою…» (Матф., 16:18) — некорректный перевод главной мысли первоначального высказывания.

Читать надо так:

«Ты — kepha (скала), а я сделаю из тебя kipaha (пальмовую ветвь, символ победы)…»

Но при переходе от устного еврейского предания к письменной греческой версии, потом от греческой к латинской, потом — на народно-разговорные языки первоначальный эзотерический текст претерпел заметные изменения.

Впрочем, можно отметить, что прозвище «скала» (kepha) дал Симону не Иисус. Тот уже носил его:

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его…» (Матф., 4:18)[30].