Поэтому его удел не мог вызывать сомнений. Как всех прежних зелотских вождей, захваченных Римом, как его деда Езекию и отца Иуду из Гамалы, его ждало распятие с предварительным бичеванием, как предписывает римский закон.

Но никогда Иисус не ассоциировал эту смерть с искупительной жертвой за род человеческий. Тем более что он решительно был расистом, и его интересовали исключительно дети Израиля. Об этом он достаточно прямо говорит сам повсюду в Писании, мы эти слова уже упоминали и возвращаться к ним не будем.

И только не ранее чем через пятнадцать лет после его казни человек, никогда не знавший его при жизни, которого звали Савл, а позже Павел, додумается символически ассоциировать его смерть со смертью животных, которых каждый день приносили в жертву на алтаре Иерусалимского храма.

Несомненно, нам возразят, приведя слова, произнесенные во время Тайной вечери: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни [вечной]» (Иоан., 6:53). Но эта фраза принадлежит к старинной литургии, которой во времена Иисуса было уже четырнадцать веков. Это фраза почитателей Митры: «Тот, кто не ест моей плоти и не пьет моей крови, не имеет в себе Жизни».

Это с ужасом обнаружил Тертуллиан в III веке, и, чтобы выйти из положения, знаменитый фанатик заявил, что это уловка дьявола, который, благодаря дару предвидения выяснив подробности будущей Тайной вечери, поспешил намного заранее изготовить подделку под нее. Жалкое объяснение.

Бесспорно то, что первоначальная Тайная вечеря ни в чем не похожа на современную мессу — ни по духу, ни по форме. Также очень вероятно, что эту фразу, позаимствованную из гимна Митре, в текст включили безымянные писцы IV века, и как раз во времена, когда этот культ был окончательно запрещен под страхом смерти, во времена, когда фанатичная и ограниченная чернь, уверенная в своей безнаказанности и, если надо, поощряемая официальными властями, разоряла и наполняла бытовыми отбросами святилища Митры, если не добавляла к ним трупы служителей Митры, убитых ею, чтобы вернее осквернить святилища. Этот факт доказывают раскопки. Надо ли напоминать о линчевании пифагорейки Ипатии в 415 году в Александрии?

Итак, представление об Иисусе, который своими страданиями, добровольно принятыми, смягчает гнев своего небесного Отца (то есть самого себя, поскольку они единосущны и совечны), появилось со временем и именно благодаря давности было признано как свершившийся факт, несмотря на совершенно иррациональный характер и богословскую недоказуемость.

Лишенное всякой логики, оно, кстати, противоречит и новозаветному Писанию, утверждающему, что он освободил все души, бывшие, нынешние и грядущие, одним махом. Но, с другой стороны, каждая из этих душ должна сама реализовать собственное индивидуальное спасение под страхом проклятия. Примерно как если бы мятежный полк воспользовался всеобщей амнистией и в то же время каждый солдат из его состава должен был бы предстать перед военным трибуналом, чтобы его снова судили индивидуально.

Видно, как далеко оперативный и аскетический гнозис старинных александрийских школ ушел от этого понятия об одной-единственной искупительной жертве, свойственного для обычного христианства: он обуславливал спасение души последовательным допуском в высшие сферы, путем как теургии, так и аскезы, одновременно физической и нравственной, причем душа не должна терять связи с даймоном паредросом, то есть индивидуализированной божественной искрой. Ибо:

«Если ты создан из Жизни и Света и если ты это знаешь, ты однажды вернешься к Жизни и к Свету», — говорит Гермес Трисмегист.

Остается понятие мнимого «сына» Божества, чего-то вроде второго бога, якобы получившего из рук Божества власть над всем Творением, при том что он был непосредственным Создателем такового. Что подразумевает: Всевышний не может делать все сам, ему нужен сотрудник.

Так вот, нам очень трудно себе представить, как спаситель Израиля, приход которого предвещали последние из известных пророков, мог полностью отождествляться со Всевышним, с Предвечным, на которого они ссылаются.

Ведь появление каждого из спасителей и освободителей избранного народа предсказывал какой-то пророк, и никогда не было единственного спасителя Израиля, их было довольно много — начиная от Моисея, включая Иисуса Навина, Давида и пр., и до Зоровавеля. Таким образом, если Священное Писание периодически предсказывает приход того или иного освободителя, не надо представлять дело так, что он обязательно являет собой воплощение Всевышнего Божества. Пророки считали этих спасителей просто людьми, которым выпало такое предназначение, не более того.

Нужно ли допустить, что Иисус был одним из них? Об этом не может быть и речи, потому что он не освободил Израиль ни от римского деспотизма, ни от деспотизма идумейских царьков, данников Рима; напротив, его появление совпало по времени с постепенным разложением страны, закончившимся полным ее распадом после разрушения Иерусалима.

С другой стороны, нам кажется немыслимым, как можно бесконечно ссылаться на Ветхий Завет и пророков, если, то и дело претендуя на собственную божественность, ты тем самым постоянно опровергаешь их. А как обосновать Новый Завет, не опираясь на Ветхий?

Так вот, Евангелие, приписываемое Иоанну, а на самом деле набор христианско-гностических текстов, с искажениями заимствованных из «Герметического корпуса», утверждает:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было бог» (Иоан., 1:1).

Надо отметить, что оригинальный греческий текст подчеркнуто проводит различение между «Богом» (подразумевается: «всевышним») и «богом», определение которого отражает низший и подчиненный характер последнего. В современных разговорных языках указать на такое различие можно, только использовав прописную и строчную буквы.

Как бы то ни было, если христиане оправдывают свою религию тем, что она якобы представляет собой реализацию Ветхого Завета, — вот тексты, которые заранее категорически опровергают их утверждение:

«Видите ныне, что это Я, Я — и нет Бога, кроме меня…» (Втор., 32:39).

«Прежде Меня не было Бога, и после Меня не будет» (Ис, 43:10).

«Я, Я Господь, и нет Спасителя кроме Меня» (Ис., 43:11).

«Я, Я Сам изглаживаю преступления твои ради Себя Самого, и грехов твоих не помяну» (Ис., 43:25).

«Так говорит Господь, Искупитель ваш…» (Ис., 43:14).

«Искупитель наш — Господь Саваоф Ему имя…» (Ис., 47:4).

«Я — Господь, Спаситель твой и Искупитель твой. Сильный Иаковлев» (Ис., 49:26).

В начале главы мы подчеркнули, что это «искупление», как его изображают, с точки зрения любого здравомыслящего человека, имеет совершенно иррациональный характер.

Теперь мы показали, что, несмотря на все смелые утверждения, оно не согласуется и с Ветхим Заветом.

Если мы добавим, что отказ Иисуса и его сторонников от соблюдения ритуальных предписаний еще более усугубляет эту разницу, то утверждение, будто Новый Завет — не более чем реализация Ветхого, станет выглядеть еще более самонадеянным.

В разных стихах Евангелий, где речь идет об Иуде Искариоте, говорится, что он сын Симона. Иногда имя этого Симона дополнялось прозвищем: он назывался Хананеянином или Кананитом, потому что происходил из Каны. А ведь по-древнееврейски Капа означает «рвение», «фанатизм», «непримиримость». Его еще звали Зелотом. А ведь по-гречески zelotes тоже означает «ревностный», «фанатик». Его называли Искариот, как и его сына. А католическая версия Библии в переводе Леметра де Саси в указателе имен уточняет, что это слово по-древнееврейски означает «человек убийства». Таким образом мы определили, что Симон, отец Иуды Искариота, был сикарием, одним из террористов — сторонников тогдашнего еврейского интегризма, о которых Иосиф Флавий приводит многочисленные подробности в своих «Иудейской войне» и «Иудейских древностях»[155].