Очень трудно выделить причины и этого удивительного расцвета китайских знаний на заре Нового времени, и внезапного и разочаровывающего периода, последовавшего за ним. Некоторые стремились понять это, сравнивая Китай с Западом. Фактором интеллектуального подъема Европы была необходимость найти в науке и мышлении новый универсализм, который заменил бы универсализм латинской культуры, ценность которой потеряла смысл вместе с эпохой Великих географических открытий и осознанием множественности человеческих обществ.

В Китае не могли испытывать подобного стремления как минимум до XIX в. Китайский язык хранил все нужды цивилизации, которые, как по волшебству, исчезали в границах империи. Не было необходимости пересматривать вопрос о Вселенной. Было достаточно использования опыта прошлого, позволившего уже создать удовлетворительную картину макрокосмоса, в которой ни одно новое знание ре могло пробить брешь.

В период правления династии Сун была создана, пожалуй, самая прекрасная, самая полная, самая основательная система в истории китайской цивилизации. Она родилась благодаря сочетанию различных факторов, которые, взятые по отдельности, могли привести к разрушению империи. Однако в условиях экономического процветания вместе они способствовали тому, что опыт предыдущих веков был сохранен и усовершенствован.

Кроме того, династия Сун, находившаяся в постепенно сжимающемся пространстве, больше не была способна решать варварскую проблему и обеспечивать безопасность пограничных территорий, где не прекращались стычки. Следствием этого стало появление ксенофобии, которая в какой-то степени предвосхищала грядущие события: династия погибла (1279), уничтоженная монголами, которые обрушились на империю, изменив или навсегда уничтожив жизненную силу ее древней культуры. Варварская опасность стала для средневекового Китая, более чем для Китая эпохи Хань, настоящим кошмаром.

Но, осознавая масштабы этой проблемы, цивилизация сумела сохранить зародыш будущего неизбежного возрождения. Чтобы избежать печальной судьбы, которая ей угрожала, империя укрепила основы собственной цивилизации. В храмы Конфуция, воздвигнутые в каждой префектуре согласно императорскому указу, относящемуся еще к 630 г., пришли новые люди. Таким образом, из древнейшего направления мысли, основанного на симпатии к собственным национальным корням, в период Сун развилось течение в философии, которое историки назвали неоконфуцианством. По сути, именно оно определяло систему управления империей вплоть до XX в.

Широкое распространение идей, благодаря изобретению и быстрому развитию книгопечатания, породило научное осмысление общественных явлений и их классификации. Результатом этого стала содержательная и блистательная интеллектуальная жизнь, уравновешенная утонченной чувствительностью мастеров искусства. В отличие от эпохи Тан, когда культура контактировала с внешним миром, в эпоху Сун ее обогащали контакты внутри Китая, границы которого не замыкали мышление в тесные рамки, а, напротив, позволяли усваивать и использовать опыт, накопленный в предыдущие века.

В тот момент, когда китайская философия обрела новую славу, буддизм, элемент, пришедший извне, постепенно отходил на второй план: то, что в фундаментальных основах этой религии соответствовало китайскому мышлению, оказалось интегрировано в систему национальной философии. Самая яркая форма буддизма погибала, погребенная суевериями.

Показательное преследование буддизма в 845 г., возрождение конфуцианства, значение государственного управленческого аппарата, а посредством него и сословия интеллектуалов-чиновников часто заставляют забыть об огромной популярности, которой буддизм в действительности еще пользовался у народных масс. Современные исследования подчеркивают, что, несмотря на все новые идеи, количество верующих буддистов, и мужчин и женщин, в период Сун, по-видимому, было больше, чем в правление династии Тан. Около 400 тыс. монахов и больше 60 тыс. монахинь в XI в. жили в монастырях, тогда как в 845 г. государственные чиновники во время переписи насчитали немногим больше 400 тыс. человек. Монастырские списки, обновлявшиеся каждые три года начиная с 729 г., свидетельствуют о постоянно возрастающем интересе к буддизму, даже с учетом увеличения численности населения.

Причины упадка былой веры очевидны, однако они совсем иного порядка. В значительной степени они отражают трудности, которые преследовали людей этого времени.

Во-первых, по мере того как контакты с Индией, обращенной в ислам, становились реже, буддизм терял свою репутацию в сознании интеллектуалов: они заимствовали из этой религии только отдельные понятия, которые легко усваивались на китайской почве. Былое пламя веры пылало только в сердцах простых людей в сентиментальной форме буддизма «чистой земли» или фантазеров и недовольных в антиинтеллектуальной форме чань. Наконец, камнем преткновения было и то, что буддизм не мог быть предметом сдачи экзаменов, так как его основные положения плохо сочетались с управлением государственными делами. Среди различных партий и политических течений Китая буддизм был идеологией для оппозиции или помощником тех, кто соперничал с интеллектуалами и имел единственную цель — захват власти.

Буддийская церковь или то, что от нее осталось, задавленная проблемами из-за нехватки денег, выглядела в глазах правительства сомнительным способом для заработков. Самым рентабельным из этих способов была продажа документов о посвящении в сан. Это обыкновение восходит еще к эпохе Тан (747). Его задачей было затормозить процесс уклонения от уплаты налогов: население легко укрывалось за монастырскими стенами от сборщиков налогов, военной службы и общественных повинностей. Сопровождаемое, в первую очередь, экзаменом на знание доктрин, который должен был сдать соискатель, посвящение в сан, несмотря на кратковременное оздоровление в конце XI в., оказалось в настолько же плачевном состоянии, напоминая торговлю должностями во Франции при Старом режиме.

Продажа фиктивных документов умножалась в таких пропорциях, что в 1132 г. канцелярия по делам религий, созданная в то время в Ханчжоу, продала за год 50–60 тыс. свидетельств о посвящении в сан, где для имени была оставлена пустая графа. Так появился своеобразный черный рынок торговли этими бумагами, на котором предусмотрительные богатые семьи накапливали их для перепродажи в случае необходимости по хорошей цене, несмотря на то что сами получали их от правительства по льготному тарифу. После затишья, совпавшего с периодом службы миротворца Цинь Гуя, деятельность которого позволила устранить на время варварскую угрозу, не прибегая к армии, торговля продолжилась с новой силой в 60—70-е гг. XII в. одновременно с военными операциями, которые велись против тангутов.

Тем временем правительство ввело специальный налог, уплата которого требовалась с новых монахов в обмен на их привилегии, связанные, например, с освобождением от воинской повинности: каждый извлекал из этого преимущества немедленно или в долгосрочной перспективе. При этом лицо, получившее необходимый документ, могло вести светскую жизнь. Казна, без сомнения, возместила свои убытки, но религия окончательно потеряла из-за этого свое значение. Люди того времени высмеивали массу «тыловых крыс», которые стали укрываться в псевдомонашеских общинах: «Когда слепой видит деньги, его глаза открываются; когда монах видит деньги, он продает все, даже священные тексты».

Китайское сознание больше не находилось в тени святилищ. Оно обновило старые рамки традиционной философии. Всего за один век (XI в.) семь философов заложили основы нового китайского мышления, не менявшегося до XIX в.