Колорадо, Колорадо… Касим сует мне в руки бокал.

— Все, о чем ни попросишь!

Я встаю, хватаю бутылку — баловаться еще с фужерами! — и осушаю единым духом.

— А я вот о чем прошу.

Железная дорога протягивается с плато Колорадо к нам в ложу, и я ступаю на шпалу.

При появлении в кадре растрепанной рыжей толстухи в дурацких шароварах трудяги еще шире разевают рты, но песнь обрывается. Зато зрители поднимают рев. Пыхтя, я вперевалку шагаю по шпалам к станции. Рабочие расступаются передо мной.

Магистр уже там. Похоже, он не ожидал, что я появлюсь в таком виде. Чтобы подойти к нему, мне нужна добрая минута.

— Ладно. — Моя одышка в разреженном воздухе — это что-то. — Ладно, Мадия. Когда ты это сделала? Когда ты в первый раз обманула меня?

— Виноват?

Я переливаю из бутылки в рот последний глоток шампанского.

— Сколько времени ты учишь меня кабалистике, приняв вид настоящего магистра? А мои соученики? Они ведь тоже виртуальные фиктоиды, верно? Точнейшие копии моих друзей. Давно ты меня дурачишь?

— Господи! Неужели я такая бука? Зачем так хмуриться? Не боишься, что на прелестном лобике появятся морщинки? — Мадия-магистр смеется. — Ах, Юсуф, ты стал таким занудой! Великий метафизик-кабалист. Аскет!

— И все-таки ответь, — упорствую: — давно я угодил в твой капкан?

— Как только затеял игру в цифирки. Я тебя еще пожалела! Могла бы месяцами за нос водить!

— Да черта с два! Ты хотела, чтобы я тебя раскусил. Устала от дурачка Юсуфа.

— Нет, — возражает Мадия. — Я всех испытываю. Всегда. Заставляю показать, на что способны. У меня, чтоб ты знал, Двести тридцать восемь «сред обитания». И одна из них стилизована под твой любимый колорадский фильм. Если б я пожестче играла, ты бы от меня не ушел. Всякий раз, когда ты выскакивал из моего виртуального сценария, через эту станцию опять попадал ко мне.

— А я создал сто восемьдесят восемь киберландшафтов, прежде чем бросил это занятие. Некоторые — очень даже ничего. Надеялся их кому-нибудь показать. Тебе… Но у тебя хватало забот со своими… — Приближаюсь к ней на шажок-другой. — Что это все значит? — указываю на свое раздутое тело.

Прежде чем ответить, Мадия закрывает ладонями глаза.

— Все, что я делаю, это выражение моих личных переживаний. Мужчины, изучающие кабалистику, все сухари. Книжные черви. Плотские радости для вас не существуют. Для мира чувств вы потеряны. Да кто из вас способен перевоплотиться в женщину из фантазий, которые вы с таким упорством гоните прочь? Из фантазий, в которых мы лишь беспомощные куклы для эротических утех? Девчонкой, в Газе, я сама побывала такой куклой. Тебя смущает тело? Да это всего лишь первое из моих испытаний. Наглядный урок, если угодно. Урок истории.

— Рад, что мне удалось выдержать испытание. Хорошо, что ты сжалилась. Спасибо за милосердие. Хочешь заниматься с нами кабалистикой? Я ведь здесь для того, чтобы предложить…

Мадия оглядывается, а потом тихо спрашивает:

— Мне что, придется уничтожить мои миры?

— Когда будешь готова, — отвечаю. — Если откажешься от них раньше времени, пострадает твоя душа.

Я протягиваю руку, она ее принимает.

— Юсуф, я бы с радостью занялась с тобой любовью. И показала все мои двести тридцать восемь райских уголков, чтобы ты понял, какая я в душе. Я ведь могу быть чертовски хорошей богиней.

— А что потом?

— Потом обдумаем твое предложение. У нас еще две тысячи двести лет. Стоит ли спешить? Может, я не соглашусь. В том, новом мире, куда мы летим, понадобятся боги и богини — чтобы осыпать его микробами, планктоном и спорами грибов. — Она наклоняется ко мне и целует. — Пойдем ко мне, милый. Хочешь, ради тебя я снова стану женщиной?

Она щелкает пальцами, и передо мной стоит рыжая, зеленоглазая, тоненькая смуглянка. Бросает скейтборд на сверкающий рельс, лихо запрыгивает и — раз! — проносится мимо меня.

Работяги кидаются врассыпную. Я телепортируюсь прямиком в одного из них, вскакиваю на его лопату, точно ведьма на помело. Лечу во всю мочь! Настигаю!

Мадия врывается прямиком в гигантскую черную пасть. Я — впритык за ней, и мы переносимся вместе — из тоннеля любви на усыпанные розами холмы, что вздымаются из винно-красного моря. Я тяну к ней мозолистые руки колорадского труженика. У нее гладкая, нежная кожа. Мы обнимаемся на цветущем склоне. Я целую губы, каким нет равных во всем реальном мире.

— У нас впереди две тысячи лет, — шепчет Мадия. — Неужели ты действительно хочешь, чтобы я все это разрушила? Между прочим, твои миры целы. Хочу, чтобы ты об этом знал. Помнишь те, в которых мы бывали вместе сотню лет назад? Я их сберегла на память.

— Значит, ты согласна делиться своим разумом только со мной? — спрашиваю. — Милая, умоляю, иди к нам, ловцам душ! Нам предстоит два тысячелетия наслаждаться такими фантазиями.

Она отрицательно качает головой.

— То будут не мои фантазии. Как и эта, что сейчас вокруг нас. Не моя история… Если не останется памятных вех, я скоро вообще забуду, что такое человеческая душа. Необходимы ощущения. Только они и дарят мне вкус к жизни. Мне всегда мало того, что уже есть, всегда нужно больше! Но не так, как тебе! Ты минималист, бог уничтожения, а я богиня созидания. Нет, Юсуф. Вряд ли я когда-нибудь захочу постигать вместе с тобой кабалистику.

— Предлагаю сделку, — говорю. — Я пройду вместе с тобою через все двести тридцать восемь миров. А потом ты их до поры до времени спрячешь в кладовку. И я тебя познакомлю с магистром.

— Ты готов пройти со мною по всем моим чертогам? — Улыбается.

— Неужели я кажусь такой соблазнительной?

— Пожалуйста! — молю.

Мадия трепещет в моих объятиях.

— Как ты в него веришь! Меня это пугает. Вдруг он и меня превратит в кабалистку? С помощью одних только слов?

— Он только словами и пользуется, — говорю.

Мадия целует меня. Ее ладошки торопливо скользят по моему телу.

— Ты в его власти. Он твой бог. А ведь раньше ты сам был богом, сам правил мирами.

— Абсолютная власть — это абсолютное одиночество, — возражаю. А к моим ребрам прижимаются крепкие маленькие груди. Слишком юна эта малютка для старика… А я слишком привык быть стариком.

— Вот как я борюсь с одиночеством, — говорит Мадия. — И это лучше всяких слов.

Через несколько минут я снова слышу ее голос:

— А почему одни мужчины? Я про вас, кабалистов. Чтобы спокойно переноситься из одной виртуальной оргии в другую? Как шмель перепархивает с цветка на цветок?

Ответ дается мне нелегко.

— Это наш главный провал. Череда провалов — это уже почти система. В чем-то мы ошиблись.

Никогда раньше не признавался в этом.

Мы занимаемся любовью среди цветов. В молчании… по крайней мере, без споров. Много времени спустя она говорит: — У тебя впереди две тысячи двести лет. Еще научишься не ошибаться.

Заходящее солнце разливает пурпур, и Мадия уходит в розово-фиолетово-золотистое никуда. Я провожаю ее взглядом, а она меркнет и тает. Вот и все. Не будет круиза по двумстам тридцати восьми мирам. Не приведу я ее к магистру. Мадия боится рисковать, боится, что магистр подчинит ее, как подчинил нас. А ведь когда-то — целый век назад — мы с нею сообща построили Амстердам. Может, он еще цел?

В надежде на это я переношусь в сквер, но Мадии там, конечно, нет. Моросит дождь. Бреду по портовому кварталу, рассеяно гляжу на проституток и вывески баров, наконец возвращаюсь в Колорадо.

Там меня дожидается магистр. Возможно, подлинный.

Повторяю последние слова Мадии.

— Она права, — заключает магистр. — У нас еще две тысячи лет. Еще научимся работать как следует.

Мне его жаль. Ведь он столько времени тратит, утешая нас, своих последователей. Но к жалости примешивается сомнение: а все-таки настоящий ли это магистр? Действительно ли передо мной одна из сорока тысяч истинных земных душ? Или всего лишь чей-то фиктоид? С тех пор как Мадия меня провела, я уже ни в чем не могу быть уверен.