Кабина была совершенно пуста. Кожаные кресла сиротливо стояли перед железными тумбами с рычагами.

Жбанков обвел языком пересохшие вдруг губы. Раздумывать было некогда, поэтому он поспешно бросился обратно в коридор. Но, увы, он лишь наткнулся там на выросшую из потолка перегородку, уже полностью закрывшую проход. Какое-то неведомое чутье подсказало Жбанкову, что он один попал в беду, что ему непременно нужно быть сейчас там, где все люди. А они, вернее всего, пребывают в настоящий момент у грузовых кабин. Больше просто негде быть.

Память быстро подсказала, что из общей залы есть запасный выход — толстая труба. Купец вернулся, нашел люк. Казалось, темнота внизу стала еще гуще, но он решительно погрузился в нее, спрыгнул с лестницы…

Пройдя с десяток шагов, Жбанков попал в тупик. В трубе тоже сработала какая-то перегородка, закрыв последний путь для бегства.

Он бессильно опустился на пол, сжав лицо руками. Жбанков ни секунды не сомневался, что произошло нечто ужасное и сам он сейчас на краю гибели.

Сидеть — бессмысленно. Ходить, искать — некуда идти. Он вернулся в общую кабину. В сердце тлела надежда, что сейчас он вылезет — и увидит всех на своих местах: Меринова, Степана, Гаврюху, деда Андрея…

Конечно, никого там не было. Рычаги торчали из тумб и из пола, как мертвый лес. Огоньки мигали отчужденно и холодно, словно звезды в маленьких окошках из каленого двойного стекла.

Жбанков подошел к одному из окошек, выглянул. Там были только мрак и редкие звезды. Хоть бы один живой огонек, хоть бы единственный след человеческий…

Снаружи, рядом с окошками купец увидел приделанные на железных стержнях небольшие зеркальца. Меринов предусмотрел их, чтоб иногда можно было глянуть на снаряд как бы чуть-чуть со стороны. Посмотреть, убедиться, что все в порядке — и спокойно лететь себе дальше.

Жбанков посмотрел в зеркальце и увидел, что снаружи «Князь Серебряный» выглядит весьма безобразно. Краска облетела и кое-где торчала грязными лохмотьями, цвет наружных стенок был совершенно дикий. Ему вдруг показалось странным, что сейчас его беспокоят такие пустяки, как внешний вид снаряда. А впрочем, о чем сейчас думать?

Насмотревшись, он побрел в другую сторону, где было также окошко и зеркало. Звезды ничем не отличались от прежних. А вот в зеркале открылась совсем другая картина. И была она настолько невероятной, что у Жбанкова мороз пошел по коже.

Он увидал идола. Тот висел рядом с потрепанным телом снаряда и кромсал на нем железную оболочку. Часть ее уже торчала наружу, вместе с паклей и старыми тряпками, которыми были утеплены стенки. Идол медленно шевелил своими неловкими руками, ударял ими по снаряду, и от этих ударов железо рвалось, как бумага…

Сначала Петр Алексеевич испугался, что сейчас каменный истукан совершенно испортит снаряд, так что невозможно будет продолжать полет. Затем пришла догадка еще более ужасная: ведь он проделывает себе дыру, чтоб проникнуть к людям и снова начать свои бесчинства!

Купец глядел, как идол бьется о снаряд. С каждым ударом его длинное тело погружалось в дыру все глубже, но все еще недостаточно, поэтому он продолжал свои разрушительные действия.

Это был уже предел всему: и терпению, и надеждам, и остаткам мужества. Петр Алексеевич уже ощущал, как трясутся его коленки, а в голове витали трусливые мыслишки: а может, идол пойдет туда, где народу больше, а может, минует его, Жбанкова, своим вниманием? Однако и эти стыдные надежды ни на минуту не успокаивали.

Пришло в голову нелепое опасение, что истукан сейчас заметит наблюдающего за ним Жбанкова и направится к нему, станет долбить стеклянное окошко. Он торопливо отошел от окна на середину залы, осторожно сел в кресло, не задевая настроенных рычагов.

Как жаль, что рядом нет ни единой живой души. Как жаль, что некому похлопать по плечу, сказать, мол, не тужи, купец Жбанков, не такие мы еще беды в жизни видали…

Он бросил взгляд на бесполезное железное хозяйство и вдруг заметил радио. Взял в руку круглую штуку на резиновой трубочке, похожую на чайное ситечко.

— Эй! — слабым от безнадежности голосом произнес он. — Кто-нибудь живой слышит?

И тут, к его удивлению, радио ответило. Сначала прозвучал резкий, царапнувший уши хрип, а затем донесся и голос.

— Петр Алексеевич! — это был, без сомнения, инженер Меринов. — Петр Алексеевич, где вы?

— Я… Я здесь! В общей кабине сижу, — ошалело заговорил купец.

— Петр Алексеевич, — голос инженера был безрадостным. — Беда случилась.

— Да понял я, — вздохнул купец. — Не позавидуешь вам.

— Это вам не позавидуешь, — продолжал Меринов каким-то замогильным голосом. — Мы-то уже в спасательной люльке сидим, а вы…

— Сейчас и я к вам, — вскричал Жбанков.

— Все перегорожено, Петр Алексеевич, и ни одной лазейки нет.

— Петр Алексеевич, миленький, мы же вас искали! — вмешался плаксивый голос Гаврюхи. — И где ж вы только пропадали?

— Обожди, Гаврюша! Слышь, Капитон Сергеевич, я и сам знаю, что перегорожено. Ну, а ежели эти перегородки приподнять или продолбить?

— Идол, лопни его брюхо, пропорол корпус, и теперь там холод стоит страшный, да и воздуха нет, весь через дырку вышел.

— Слышь, Меринов, — Петр Алексеевич вдруг почувствовал, что глаза его промокли, — потерплю я холод. А воздух… Ничего, в детстве в речку нырял — нос затыкал и глаза жмурил.

— Это совсем не речка, — еле слышно произнес Меринов. — Там вы и секунды не проживете, Петр Алексеевич.

— Ну как же так… — безжизненно проговорил Жбанков.

— Видать, судьба, Петр Алексеевич. Если б вы не торопились и заказали железный костюм с дыхательной трубкой, тогда еще куда ни шло. А сейчас никак! Снаряд летит домой и через полдня упадет…

— Может, остановить снаряд? Ты мне рукоять указывал?

— Двигательную машину гасить резона нет — она сейчас на торможение работает. Благословите нас, уважаемый Петр Алексеевич. Без этого не улетим.

— Ладно, — купец собрал остатки мужества. — Ступайте с Богом. Гаврюша, ты слышишь?

— Слышу, — печально ответил приказчик.

— Супруге моей от меня поклон. Скажи, пусть не убивается. Жаль, выручку передать не смогу, ну да ладно.

— Обидно нам, Петр Алексеевич, — снова заговорил Меринов. — До дому совсем ничего осталось. И тут такая беда.

— Ничего, Капитон Сергеевич, не плачь по мне. Гаврюша! Супруге моей скажи, чтоб инженера достойно наградила. И мужикам тоже пусть не поскупится. Прощайте, братцы, и спасибо вам.

Все распрощались с Жбанковым. Было слышно, как мужики плачут.

— Петр Алексеевич, — нерешительно проговорил инженер. — Не хочу я вас зря обнадеживать, но… Быть может, мы успеем добраться до дому и предупредить о вашем несчастье. Может, есть оснащенный снаряд, успеют вам помощь выслать…

— Ничего… Не терзай себя, инженер. Будь что будет!

Жбанков, окончив разговор, подошел к окошку. Отсюда было видно, как небольшая железная люлька пыхнула огненным хвостом и унеслась прочь, к дому. Жбанков смотрел ей вслед и думал о своих людях. О том, что вскоре они смогут жить по-прежнему, бродить по улицам, здороваться с соседями, заходить в кабаки. Все бы сейчас отдал купец, чтоб пройтись по улице своего городка. Но нечем за это платить, а тем деньгам, что за голенищем, цены никакой нет.

Жбанков сидел в кресле.

Привиделась ему картина. Вот собирается на заречных лугах народ, чтобы встречать из путешествия купца Жбанкова. Рассаживаются на траве старики. Прохаживается околоточный надзиратель, смотрит за порядком. Отдельно в своей коляске сидит помещик Дрожин, держа в руках штоф с наливкой. Все глядят в небо, волнуются, ждут, когда из-за облаков появится уставший от дороги «Князь Серебряный».

А вместо этого — вдруг огненный дождь. И кричат люди, разбегаются в разные стороны, пылают скирды по краям луга, хватается за голову помещик Дрожин, падает без чувств супруга…