Николай I, взбешенный успехами Июльской революции во Франции, решил двинуть свои войска, подкрепленные Польским корпусом, в Бельгию и Францию для подавления революции и восстановления на троне свергнутого Карла X Бурбона.

Французская революция дала толчок польским патриотам. Поляки, сами угнетенные, вознегодовали и решительно воспротивились французскому походу. Тайные общества, как националистические, так и революционного характера, слились воедино. В войсках участились призывы к восстанию, к изгнанию русских и освобождению Польши. И аристократы, и горожане, и польские полки, и, конечно, католическое духовенство развернули агитацию среди населения и крестьян. Все было готово к взрыву, все ждали начала восстания, и только официальные русские власти во главе с наместником Польши, братом Николая I великим князем Константином, ничего не знали и не хотели знать.

В ночь на 17 ноября 1830 года в Варшаве, Ловиче и других городах польские полки напали на русские гарнизоны. Повстанцы захватили Бельведер, резиденцию великого князя Константина, успевшего сбежать от восставших. Русские войска отошли за Вислу и остановились в предместье Варшавы — Праге. Крепости Людвин и Замостье были сданы полякам, которые создали свое Временное правительство. Мятеж распространился по всей стране, перекинулся на Литву и Белоруссию. Командовавший польскими войсками генерал Хлопицкий повел наступление на Прагу и вытеснил основные силы русских из Царства Польского.

Обеспокоенный Николай спешно послал войска, вплоть до гвардии, на помощь Константину.

В самом начале польского мятежа главнокомандующим русской армией был назначен граф Дибич-Забалканский, вяло и нерешительно руководивший войсками. 24 и 25 января 1831 года русские несколькими колоннами вступили в Царство Польское между Бугом и Наревом. С этого времени вплоть до мая по всему фронту развернулись упорные бои.

Французы не поддержали Польшу. Временное правительство разъедали разногласия. В сейме властвовала дворянско-помещичья клика, которая, боясь потерять свои богатства и земли и опасаясь народной революции, через голову армии обратилась к Николаю с просьбой о мире. Все усиливавшиеся русские войска нанесли ряд тяжелых поражений повстанческой армии, что и предопределило победу русских.

В конце мая 1831 года от холеры неожиданно умер Дибич, и на его место Николай назначил вызванного с Кавказа Паскевича. 13 июня он прибыл в Польшу и принял командование. В июле русские провели ряд успешных боев и, наступая на Варшаву, разбили, разогнали и полонили как регулярные, так и повстанческие части поляков.

Понимая свое поражение, повстанцы дали последний бой под Варшавой, после чего огромная часть их ушла за границу, остальные сдались на милость победителей.

В августе была взята Варшава, и сейм верноподданнически обратился к императору Николаю с просьбой о мире.

К ноябрю 1831 года польское восстание было подавлено.

Такова была военная и политическая обстановка, создавшаяся в России. И тем не менее пополнения из Закавказья и даже Средней России двигались на Кавказ.

Осень стояла сухая, теплая. Стихли ветры. Солнце жарко светило почти целый день. Блестящие и вьющиеся паутинки, словно шелковые нити, струились в воздухе.

Суббота была веселой и праздничной. В Грозную съезжались казаки и казачки из станиц. На возах-мажарах горами лежали арбузы, дыни, тыквы. Виноград и груши, битую птицу, живых ягнят, гусей и кур, розовых поросят, упитанных боровов, круторогих волов, коней разных статей и мастей; ведра с медом, бочки с чихирем — все везли, вели и несли из станиц, из-за Терека, из отдаленных армянских поселений в крепость.

В воскресенье был храмовый праздник.

Теплый и тихий вечер окутал долину. Звонили колокола армянской и православной церквей.

Возле крепости, на слободке, в расположении семейных рот и далее к Сунже, где расквартировались коноводы кубанских сотен и драгунских эскадронов, — всюду текла спокойная, размеренная жизнь. Бабы в сарафанах и ярких платьях, в цветастых платках, в новой обувке важно сидели или прохаживались группами. Молодые девки, среди которых было несколько казачек, водили хоровод и пели. Казачата в бешметах, а кое-кто и в отцовской черкеске, лихо отплясывали лезгинку под звуки гармошки, сопилок и зурны. Черноморские казаки, чубатые, с опущенными книзу усами, степенно и старательно выводили запорожскую песню о русских полонянках, изнывавших в далекой туретчине.

С противоположного берега реки доносилась задушевная терская песня, созданная еще во времена Ивана Грозного, «одарившего» казачью вольницу «рекой буйным Тереком со уго-о-одьями да со при-то-ками».

— Старая, истинно казачья песня, — указывая на поющих терцев, сказал Федюшкин Небольсину.

подтягивали бабы.

мягко выводили тенора.

— Видали, когда эта земля уже нашей была, — удовлетворенно сказал Федюшкин, — еще царь-батюшка Иоанн Четвертый Грозный ее нашим прадедам пожаловал.

— Чужую землю дарил, — иронически ухмыльнулся Стенбок. — Не дал вашим дедам воли на Яике и Волге, а вот здесь милость свою проявил.

— Чем и восстановил против казаков всех горцев, — коротко добавил Небольсин.

— Ой, нет, — оживленно возразил Федюшкин, — земли здесь богато было, никто ее не засевал, не пахал, не ухаживал… Стояла пустая без пользы. Чечены да орда ею не пользовались. А как пришли казаки, так те как собаки на сене… ну оттого война с ними и началася… Опять же Расее вширь надо было идти, а они тут, как бельмо на глазу. Обратно, значит, за оружию берись казак. А тут и московское войско на подмогу приспело.

— Не-ет, господа столичные, вы нашей казацкой жизни не знаете, как она да откудова складывается… А она с исстари, от веков идеть… Казак и службу цареву несеть, и границы берегеть, и сады садить, и пашаницу сееть, и русскую славу умножаеть. Вот чего значит казак! — поднимая голову и оглядывая офицеров, вмешался Желтухин.

— Одно у вас хорошо, что крепостных нет, а остальное… — И, не закончив фразы, Небольсин махнул рукой.

Присутствие офицеров штаба, которых хорошо знали казаки, солдаты, жители крепости, слободок и форпоста, несколько мешало непринужденному веселому отдыху, а поминутное сдергивание картузов, поклоны, «здравжелаю» и тому подобное в свою очередь надоело офицерам.

— А не зайти ли нам, господа, на «белую» половину кабачка Ованеса? — не без лукавого удовольствия спросил Стенбок, хорошо знавший злачные места крепости.

Ованес — подрядчик, глава маркитантов и староста торговцев Грозной — был моздокский армянин Ганджумов, деловой, ловкий и оборотистый, за каких-нибудь пять лет прибравший к рукам все доходные коммерческие дела. Его сын Давид, молодой человек, отлично говоривший по-русски, носивший не староармянскую одежду, как его отец, а современные франтоватые пиджаки, высокие воротники и узкие модные брюки со штрипками, числился командиром армянской милицейской сотни и весьма храбро вместе с русскими совершал набеги на чеченские и ногайские аулы.

«Чистая половина», или, как ее звали, «дворянская», была на втором этаже деревянного дома с отдельным входом и с противоположной стороны от общего зала. Здесь были старые, еще не обтрепавшиеся диваны, два больших зеркала, несколько стульев, цветы в горшках и два паласа на стенах. Большой стол занимал половину обширной комнаты, возле него несколько выкрашенных в желтый и голубой цвета скамеек и табуреток. За дверью — буфет и особая кухня, в которой готовились для «чистой» публики различные блюда.