Но война у границ помогла. Всегда готовое к войне грузинское дворянство и на этот раз, сформировав свои дружины, вместе с русскими отрядами пошло на Карс и Ахалцых. Дагестан, Чечня, вся затеречная часть Северного Кавказа готовились к войне с русскими.

Гази-Магомед был прав. Ермолова царь убрал с Кавказа, Турция и Персия оттянули на себя резервы и полки Отдельного корпуса. Пополнение по линии почти не приходило, если не считать необученных рекрутов, изредка вливавшихся в оставленные на линии отряды. Провианта было мало, амуниции и того меньше, деньги отпускались казной скупо, интендантство, занятое турецкими и персидскими фронтами, прекратило поставки на Северный Кавказ.

Крепостицы ветшали, артиллерии не хватало, и, хотя после пагубного землетрясения относительная мощь Бурной, Внезапной и других укреплений была наскоро восстановлена, все же линия русской обороны оставалась крайне слабой.

Жизнь в крепости Внезапной текла обычным порядком. На форпосте и у лавочек, где торговали мирные кумыки, толкались случайные люди, среди которых мелькали белые платки и цветастые юбки солдаток. Приказ Ермолова о переводе за Терек семейных рот и всех женщин, от торговок и гулящих девок до офицерских жен, поначалу выполнялся, но спустя год после отставки Ермолова женщины стали возвращаться в крепость. Сначала туда потянулись торговки, затем офицерские жены и казачки, привозившие мужьям домашние угощения и чихирь. Правда, жить было негде, и женщины подолгу не задерживались во Внезапной.

Утром, около шести часов, когда только что сменились посты, со стороны Андрей-аула прискакал конный. Часовой задержал было его, по дежурный офицер, узнав лазутчика Магому, крикнул: «Пропустить!» — и сам повел его к коменданту.

Изменился не только внешний вид крепости, но и управление ею. Новый комендант, подполковник Сучков, сменивший ушедшего с полком на турок полковника Чагина, не был кавказским офицером. Его три месяца назад перевели сюда из Симбирского пехотного полка, расквартированного в Тамбове.

Подполковник впервые видел горы, никогда до этого не встречался ни с чеченцами, ни с дагестанцами. Казаков, особенно терских, не любил, считал их смутьянами, так как понаслышке знал, что Емельян Пугачев служил некогда в терском, Гребенском полку. Мусульман подполковник презирал и, не успев приехать на линию, оскорбил во время пьяной гульбы в станице Екатериноградской осетина Тотоева, обозвав его вором, за что был дважды огрет нагайкой.

И хотя Тотоев был хорунжим Моздокского полка, Сучков не вызвал его на дуэль. А так как все участники попойки были пьяны, эти два удара нагайкой по голове и спине подполковника прошли незамеченными начальством, однако Сучков еще больше возненавидел «гололобых татар», как он именовал не только горцев, но и вообще всех ходивших в черкесках.

Офицер ввел лазутчика в комендатуру. Сучков сидел спиной к двери и аккуратно раскладывал пасьянс, отхлебывая чай из жестяной кружки.

Не поворачиваясь, он кинул через плечо:

— Кто там?.. Чего надо?

— Дежурный офицер, господин подполковник. Лазутчик с гор…

Горец, чуть склонив голову набок, наблюдал за комендантом.

Подполковник тщательно уложил короля пик в квадрат разложенных на столе карт, шумно отпил глоток и нехотя обернулся к вошедшим. Он поглядел на лазутчика, почесал темя, перевел глаза на дежурного офицера:

— Откуда?

— Это Магома, он давно работает с нами, еще со времен полковника Пулло…

— Да кто он? — перебил комендант. — Чечен или какой другой нации?

— Кажись, из кумыков…

— Одна орда, азия и есть азия, — недовольным голосом опять перебил его Сучков. — Зовите переводчика, — и снова отпил чай.

Вошел прапорщик Арслан Аркаев, чеченец, уже пять лет находившийся на русской службе. Он приветливо кивнул лазутчику, и тот что-то быстро проговорил, делая чуть заметное движение рукой.

— Чего он, пес этакий, без спроса болтает! Скажи ему, пусть отвечает на вопросы, а не ведет себя, как на татарском майдане.

Переводчик внимательно взглянул на коменданта.

— Он говорит — тревогу делать надо… весь гарнизон в ружье… Кази-мулла близко, около Андрей-аула мюриды много есть.

Лазутчик кивнул.

— Минога… мюрид… шесть… десять юз адам вар… минога…

Комендант недоверчиво посмотрел на него, потом на переводчика, с усмешкой произнес:

— Врет! Напугать нас хочет да деньгу за это выманить. — И, повернувшись к лазутчику, грозно закричал: — Ты что, шакал собачий, за дураков нас принимаешь! Да за такие вещи я тебя на стене крепости расстреляю!

— Он верный человек… его Пулло верил… Алексей Петрович медаль давал, — старался защитить Магому переводчик.

Но упоминание о Ермолове обозлило коменданта.

— Мало кого он за нос водил, — вставая с табуретки, буркнул он. — А ты, прапорщик, забудь про своего А-лек-сея Пе-тро-ви-ча, — растягивая слова, продолжал комендант, — теперь не те времена, теперь Иван Федорович наш командир, об нем и думать надо, а Ермолова, — он пренебрежительно махнул рукой, — забыть пора!

Лазутчик торопливо, видимо, волнуясь, заговорил.

— Чего он мелет? — спросил комендант.

— Время, говорит, мало. Кази-мулла близко… Полчаса тревоги не будет — худа будет… Мюрид крепость взят будет, — хмуро глядя на коменданта, перевел прапорщик.

— Ишь ты, какой скорый! Вот велю его плетьми постегать, он и признается, что наврал иль чего хуже, этим самым Казою подослан.

Лазутчик, видимо, понимавший по-русски, ухмыльнулся и положил руку на рукоятку кинжала.

В комнату быстро вошел майор Опочинин, командовавший батальоном Второго егерского полка.

— Тревога! — крикнул он. — Казачий разъезд пробился к крепости. Партии мюридов со всех сторон окружают Внезапную. В Андрей-ауле отрезаны два взвода и человек сорок казаков.

И как бы в подтверждение его слов вдалеке раздались частые выстрелы. С верков крепости грохнул орудийный выстрел, запели сигнальные трубы. Внизу, на площади, забили барабаны. И боевой шум с нарастающей стрельбой охватил Внезапную.

Комендант оцепенело стоял у стола, поводя глазами. Грохнул второй выстрел.

— Тревога!.. Все по своим местам! — опомнившись, закричал Сучков и, хватая прислоненную к стене шашку, побежал вон.

— Эта грязная собака не поверил мне, — с презрением глядя ему вслед, сказал по-лезгински лазутчик сумрачно стоявшему переводчику.

Комендант поспешил на крепостную стену, откуда открывался вид на дорогу к Андрей-аулу, на остатки солдатской слободы, уничтоженной по приказу Ермолова.

В степи то съезжались, то разъезжались конные группы горцев. По дороге двигались пешие партии. Пыль поднялась за аулом, откуда вразброд слышались ружейные выстрелы. Не было видно, что делается там, но по стрельбе, по тому, как она то затухала, то снова разгоралась, было ясно: отрезанная от крепости кучка русских солдат еще жива и отбивается от мюридов.

— Дежурную полуроту за ворота! Всем в ружье! Орудиям зажечь фитили! — приказал Сучков, водя подзорной трубой по окраине аула, откуда высыпало не менее семидесяти-восьмидесяти пеших.

— Полуроты мало… Геннадий Андреевич. Посмотрите, сколько их там да сколько еще в ауле прячется. Хорошо бы всей роте выйти, занять подходы к крепости и валу. Казакам надо сделать ложную атаку, чтобы отвлечь орду на себя… Может, кто из отрезанных в ауле воспользуется, пробьется к крепости, — подсказал майор Опочинин, но комендант досадливо отмахнулся от него.

— Приказываю полуроту. Остальным занять свои места. Орудиям открыть огонь по цели, как только будет возможно.

— Ежели не сделаем вылазки да не кинем вперед казаков, пропадет взвод!.. — срывающимся голосом крикнул майор. — Надо отвлечь на себя мюридов… Может, кто тогда и пробьется, а мы им поддержку окажем.

Комендант не слушал его.

Во дворе крепости били барабаны, заливался горнист, к воротам спешили люди. За крепостной стеной слышались крики, возбужденные голоса, ржанье коней.