Конечно, в правильной, полевой войне с пистолетом, даже таким дальнобойным как Маузер, против винтовки лучше не высовываться. Вас пристрелят с пары сотен метров, и большая скорострельность пистолета проиграет более значительной прицельной дальности винтовки. Но в стесненных условиях, когда противник обнаруживается в паре метров - в доме, лесу, окопе - все может перевернуться с ног на голову. Что сейчас и доказывали японцам русские гвардейцы. На один выстрел из арисаки (это если японец успевал его сделать, ведь повернуться в узкой щели окопа с винтовкой гораздо сложнее, чем с пистолетом) следовал ответ из пяти - шести пистолетных пуль. Передернуть затвор для второго выстрела не удавалось практически никому. После захвата куска траншей длинной хотя бы в полсотни метров, в нее забегали один - два пулеметчика с Мадсенами. А после того, как на каждую сторону траншеи было направлено по ручному пулемету, все попытки японцев выбить русских контратакой приводили только к росту списков японских потерь.
К вечеру японцы были сбиты с позиций. Дурную шутку сыграло с генералом Ноги и неудачное расположение японской артиллерии. В преддверии штурма все батареи были нацелены на поддержку атак своей пехоту, об отражении атак русских никто и не думал, что вполне естественно при таком перевесе в силах. А часть артиллерии вообще предназначалась для штурма Дальнего, и в момент начала русскими наступления была на марше или в процессе установки на новых позициях. "Бог всегда на стороне больших батальонов", как говаривал далеко не последний стратег некто Наполеон. Но в 20-м веке на долю артиллерии на поле боя приходилось до 90% убитых солдат противника. В полевой артиллерии преимущество по стволам было все еще у японцев, но...
Как было однажды сказано Великим князем Михаилом, и фраза эта скоро стала у армейцев крылатой - "У нас же за спиной - ФЛОТ!" После получения полного второго комплекта снарядов, русские моряки бросили на весы артиллерийского противостояния свою "соломинку", калибром от шести до двенадцати дюймов. Каждому орудию крупного калибра был отпущен лимит в пятнадцать, а среднего в сорок выпущенных по берегу снарядов. Во избежание предотвращения преждевременного расстрела стволов до встречи с Того. Но в Артуре, после прибытия эскадр с Балтики и из Владивостока, скопилось очень много этих орудий...
****
Двенадцатидюймовок было сорок четыре. Шестнадцать на быстроходных, до семнадцати узлов, кораблях первого отряда броненосцев - "Цесаревиче", "Александре III", "Орле" и "Суворове". Ими теперь командовал контр-адмирал Иессен, облюбовавший "Александра" в качестве своего флагмана еще с Кронштадта.
Сам Степан Осипович, как и собирался, поднял флаг командующего флотом на "Князе Потемкине-Таврическом", наиболее мощном корабле второго отряда броненосцев, да и всего флота. В этот же отряд входил "Ретвизан", способный легко развить 17 узлов, и на котором держал флаг командующий отрядом контр-адмирал Матусевич, а так же "Три Святителя". Этот пришедший с Черного моря корабль, чьи немолодые, но прекрасно построенные англичанами механизмы при необходимости могли надежно обеспечить скорость в 15-16 узлов на несколько часов, имел самый толстый и практически не пробиваемый броневой пояс среди всех русских линкоров. Замена сталежелезной брони каземата на крупповскую меньшей толщины, но такой же сопротивляемости, позволила добронировать трехдюймовой броней его оконечности, обеспечив кораблю практически такой же уровень боевой устойчивости, как и у двух его более молодых сотоварищей. На вооружении этого грозного трио было двенадцать 12-ти дюймовых орудий.
Еще 16 таких орудий было на кораблях третьего отряда - "Петропавловске", "Полтаве", "Севастополе" и "Сисое Великом". Увы, именно эти броненосцы были главным тормозом русского линейного флота - отрядная скорость в пятнадцать узлов была для них пределом мечтаний, и даже при таком ходе на любом из них могли возникнуть проблемы.
Третьим отрядом командовал недавно повышенный в звании контр-адмирал Григорович, бывший командир "Цесаревича". У этого, на первый взгляд вполне логичного назначения, была, однако, и некая предыстория. По началу Макаров перевел его на должность начальника над портом. Комфлот нуждался в энергичном и системно мыслящем руководителе для наведения порядка в этом беспокойном хозяйстве, ибо то, с чем он столкнулся по прибытии в Артур в результате деятельности контр-адмирала Греве, его, мягко говоря, не удовлетворило.
Но Петрович помнил о том, что в "его" мире Иван Константинович довольно быстро "сжился" с береговой должностью, а за построенный для себя и прочего портового начальства трехнакатный блиндаж, усиленный старыми рельсами, был даже причислен рядом современников к сообществу "пещерных адмиралов". К таковым кроме него относили Витгефта, Лощинского и Вирена.
Но причислен к ним он был, по правде говоря, скорее эмоционально, чем действительно заслуженно. Хотя одним из критиков Григоровича и выступал фон Эссен. Увы, вкупе с отъездом после сдачи Артура в Питер "на слово", а не в японский плен, "пещерность" стала досадным пятном на безупречной в остальном биографии Ивана Константиновича...
Когда Макаров с Чухниным и Рудневым обсуждали в узком кругу предстоящую кадровую расстановку высших офицеров флота, Петрович довольно долго убеждал Степана Осиповича поставить Григоровича на этот отряд. Макаров, считавший Григоровича прекрасным хозяйственником и организатором тыла флота, поначалу воспротивился этому наотрез. Тем паче, что и "контру" он ему выхлопотал как раз под должность начальника порта.
Руднев минут пятнадцать настойчиво уговаривал Макарова принять иное решение. Но только неожиданное союзничество Чухнина, предложившего перевести на должность начальника над портом Голикова, которому было вполне по силам потянуть эту работу, поколебало решимость комфлота. И после некоторого размышления, Макаров согласился вернуть Григоровича на палубу. Видит Бог, это решение было принято в добрый час...
Иван Константинович, чьи организаторские таланты и доброе, трудовое упрямство ценил командующий, оказался именно тем человеком, которому по силам было быстро привести в чувство "стариков". Ведь с ними были сейчас связаны главные проблемы флота: "Петропавловск" и "Севастополь" только недавно вышли из ремонта, и до полной боеготовности их еще предстояло довести, а состояние механизмов "Сисоя" после трансокеанского перехода вызывало закономерные опасения.
Эти 11 броненосцев 1-го, 2-го и 3-го отрядов броненосцев составили Первую линейную эскадру, самое мощное боевое соединение российского императорского флота за всю историю его существования, командование эскадрой Степан Осипович поручил вице-адмиралу Григорию Павловичу Чухнину, чей флаг развевался сейчас на фор-стеньге "Цесаревича". При назначении нового командира броненосца Макаров и Чухнин приняли неординарное, и как впоследствии стало понятно, вполне оправдавшее себя решение. Степан Осипович забрал с собой на "Потемкин" каперанга Михаила Петровича Васильева, отправив не пользующегося особым авторитетом у команды жесткого и педантичного Голикова на вакантную должность начальника над портом, о чем уже было сказано выше. На "Цесаревич" же был переведен с присвоением звания капитана 1-го ранга (и было за что) Николай Оттович фон Эссен до этого командовавший "Новиком".
Вторая линейная эскадра, как не пытался возражать, убеждать и даже упрашивать Руднев, была вверена комфлотом ему. Макаров просто вежливо остановил Рудневский (или Карпышевский) "поток сознания" сказав с улыбкой, что "вопрос этот мною решен, и у Вас, Всеволод Федорович, есть право только одного выбора - на каком корабле поднять свой флаг". В эту эскадру входили два отряда: четвертый отряд броненосцев в составе трех броненосцев-крейсеров типа "Пересвет" и первый отряд крейсеров, в который вошли Владивостокские большие крейсера. После определенных раздумий, посовещавшись с Макаровым, Чухниным и Небогатовым, чьим флагманом был определен "Пересвет", Руднев в смятенных чувствах поехал прощаться на "Варяг".
