Он покачал головой и посмотрел на меня как-то странно, с выражением, которое я никак не мог определить.

— Вы хотите сказать — нет?

— Вам лучше всего остаться здесь, — ответил он, — Над боевыми позициями даже эту машину могут обстрелять.

И он повернулся, собираясь уйти.

— Куда вы? — закричал я на него. Я обогнул его и поднес послание к его глазам, — Это — реальность. Вы не можете закрыть на это глаза!

Он остановился и посмотрел на меня. Затем с силой отвел мою руку с зажатым в ней посланием. Его пальцы были тонкими, но гораздо сильнее, чем я думал, ибо моя рука опустилась против моей воли.

— Я знаю, что это реальность. Я должен предупредить вас, мистер Олин, чтобы вы больше не мешали мне. Я должен идти.

Он обошел меня и направился к двери.

— Вы лжец! — закричал я вслед ему.

Он продолжал идти. Я должен был его остановить. Я схватил стоявшую на столе солидографию и с размаху швырнул на пол.

Он повернулся ко мне и посмотрел на валяющиеся у моих ног осколки.

— Вы делаете то же самое! — заорал я, указывая на них.

Он без единого слова вернулся, нагнулся и аккуратно собрал осколки. Положил их в карман и снова выпрямился. Когда я увидел его глаза, у меня перехватило дыхание.

— Если бы не мой долг, — начал он тихим ровным голосом… и замолчал.

Я увидел, как его глаза вдруг расширились. Жажда убийства, явственно читавшаяся в них, сменилась чем-то похожим на удивление.

— Так у тебя, — тихо произнес он, — у тебя нет веры?

Я открыл рот, чтобы хоть что-то сказать. Но произнесенные им слова остановили меня. Я стоял, будто мне нанесли сильнейший удар в живот, и не мог вымолвить ни слова. Он пристально смотрел на меня.

— Почему вы подумали, — спросил он, — что это послание заставит меня изменить решение?

— Вы же сами читали его! — воскликнул я. — Брайт пишет, что, поскольку вы здесь в проигрышной позиции, вам больше не пошлют помощи. И никто не должен говорить вам об этом, потому что тогда вы из страха можете сдаться.

— Значит, так вы и прочли это? — спросил он. — Именно так?

— А как же еще? Как же еще его можно прочесть?

— Так, как там написано. — Он стоял передо мной, и его глаза неотрывно смотрели прямо в мои. — Вы прочли послание без веры, оставив Имя и волю Господа без внимания. Старейший Брайт написал не о том, чтобы нас оставили здесь одних, а о том, что, поскольку наше положение здесь весьма тяжелое, мы должны быть предоставлены в руки нашего Небесного предводителя и Господа нашего. И еще он написал, что нам не следует сообщать об этом, чтобы никто здесь не был подвержен соблазну намеренно искать венец мученика. Посмотрите, мистер Олин. Все это здесь, черным по белому.

— Но это не то, что он имел в виду! Не то!

Он покачал головой:

— Мистер Олин, я не могу оставить вас в таком заблуждении.

Я уставился на него, ибо прочел на его лице сочувствие и жалость.

— Именно ваша собственная слепота обманывает вас, — произнес он. — Вы не видите ничего и считаете, что остальные тоже не могут разглядеть этого. Господь наш — вовсе не имя, а суть всего. Вот почему в наших церквях вы не увидите никаких украшений, никаких преград между нами и Господом нашим. Послушайте меня, мистер Олин. Сами эти церкви — всего лишь обители земные. Наши старейшины и лидеры, несмотря на то что они избранные и Посвященные, — всего лишь смертные люди. И поэтому в нашей вере ни к кому и ни к чему мы не прислушиваемся, лишь к одному гласу Господню, который внутри нас.

Он помедлил. Но почему-то я не мог произнести ни слова.

— Предположим, что все именно так, как вы думаете, — продолжил он еще более мягко, — Предположим, что все сказанное вами — правда и наши старейшины — просто жадные тираны. И мы сами брошены здесь на произвол судьбы из-за их эгоизма. Хотя нет.

Голос Джэймтона зазвучал громче.

— Позвольте мне свидетельствовать только от своего имени. Предположим, вы могли бы предоставить мне доказательства того, что все наши старейшины лгали, что даже сам наш святой Завет — фальшивка. Предположим, вы могли бы доказать мне, — его глаза заглянули внутрь меня, а голос словно пригибал меня к земле, — что вся суть нашей веры извращена и насквозь фальшива. И что нигде среди избранных, даже в доме моего отца, никогда не существовало ни веры, ни надежды! Если бы вы и смогли доказать мне, что никакое чудо не могло бы спасти меня, что ни одной души нет рядом со мной и что мне противостоят все легионы на свете, все равно я — я один, мистер Олин, — пошел бы вперед, как мне было приказано, до самого края Вселенной. Ибо без своей веры я — всего лишь прах земной. Но с моей верой не существует такой силы, которая могла бы меня остановить!

Он замолчал и отвернулся. Я смотрел, как он пересек комнату и вышел.

А я остался стоять, словно меня пригвоздили к месту, пока не услышал снаружи, на плацу, звук заводимого двигателя военного аэрокара.

Я с трудом преодолел оцепенение и выбежал из здания.

Когда я очутился на плацу, военный аэрокар только-только начал подниматься. Мне удалось разглядеть Джэймтона и его четырех непоколебимых бойцов внутри машины. Я заорал им вслед:

— Допустим, вы так считаете, но как насчет ваших людей?

Они не могли меня услышать. Я знал это. Бессильные слезы потекли по моему лицу, но я все равно продолжал орать ему вслед:

— Вы посылаете на смерть своих же солдат, только чтобы доказать свою правоту! Неужели вы не хотите понять? Вы убиваете беззащитных людей!

Без видимых усилий военная машина быстро поднялась и взяла курс на юго-запад, туда, где должны были начаться боевые действия. Бетонные стены пустого лагеря отозвались гулким, диким и насмешливым эхом.

Мне следовало бы направиться в космопорт. Вместо этого я снова забрался в аэрокар и полетел обратно, через линию фронта, в поисках штаба Грэйма.

Меня мало беспокоила собственная безопасность. Кажется, раза два меня обстреляли, но точно я не помню. В конце концов я нашел штаб и посадил машину рядом с ним.

Как только я вылез, меня окружили солдаты. Я предъявил документы и направился к боевому обзорному экрану, который был установлен на открытом воздухе, в тени деревьев. Грэйм, Падма и все офицеры штаба столпились у экрана, наблюдая за перемещениями своих войск и подразделений квакеров. От расположенного примерно в пятнадцати футах коммуникационного центра также непрерывным потоком шла информация.

Солнце слегка просвечивало сквозь листву деревьев. Время близилось к полудню, и день был светлым и теплым. Долгое время на меня никто не обращал внимания. Наконец Джэнол, случайно отвернувшись от экрана, заметил меня. Должно быть, я выглядел весьма плохо, потому что спустя некоторое время он подошел ко мне с кружкой и поставил ее на компьютер рядом со мной.

— Выпейте это, — коротко сказал он и отошел.

По запаху я определил, что это дорсайское виски, и одним махом проглотил его. Я не почувствовал вкуса, но, очевидно, оно все же оказало на меня благотворное влияние, потому что через несколько минут мир вокруг меня стал ярче и я снова обрел возможность размышлять.

Я подошел к Джэнолу:

— Спасибо.

— Не за что. — Он не взглянул на меня, а продолжал заниматься бумагами, лежащими на столе перед ним.

— Джэнол, — попросил я, — объясните мне, что происходит.

— Посмотрите сами, — ответил он, не отрываясь от своих бумаг.

— Я сам не могу разобраться. Вы это знаете. Послушайте, я сожалею о том, что сделал. Но это моя работа. Может, вы все-таки сначала мне все объясните, а потом уже будете дуться?

— Вы же знаете, что я не имею права конфликтовать с гражданскими лицами. — Затем его лицо смягчилось. — Ну хорошо, — сказал он, вставая. — Идемте.

Он подвел меня к экрану и показал на какой-то маленький темный треугольник между двумя змееподобными светлыми линиями. Другие точки и фигурки располагались вокруг них.