— Да не волнуйся ты так, дурачок. Вот увидишь, все будет хорошо. А пока мы вдвоем-надо этим воспользоваться. Не так ли? — Она начала умело ласкать его.
Мысленным побуждением Олега было оттолкнуть её, но тело было словно парализовано и воля окончательно сломлена. Да и умело возбуждающие плоть нежные прикосновения принудили покориться…
Уже после всего, погружаясь в спасительное, отрешающее его от страшной реальности забытье, он с горечью осознал: Я такой же, как эта дрянь…
Эта мысль странным образом успокоила его, он больше не сомневался, что утром сделает все необходимое для спасения себя и этой женщины.
Она разбудила Олега в шесть часов утра и, несмотря на столь раннее время, уже была одета. Удивляясь своему аппетиту, он хорошо позавтракал. Нина посоветовала сбрить щетину, которая могла вызвать подозрение у бдительных постовых милиционеров. Бритва в ванной нашлась. Скобля намыленные щеки, Олег с омерзением думал о предназначении этой бритвы в ванной комнате одинокой женщины. Скорее бы уйти отсюда и никогда здесь больше не появляться, забыв это нереальное в своей страшной нелепости происшествие. Ему нестерпимо захотелось чудесным образом оказаться сейчас дома, с женой и Дашуткой.
Но реальность требовала избавиться от чемодана. Нина в белоснежной кофте и черной юбке, накануне так напомнившая ему одноклассницу, перед выходом заставила его посидеть на диване под картиной с черной розой, протянутой зелеными руками мужчины обнаженной розовой женщине. Помолчав, они словно по команде поднялись, и Олег, преодолев отвращение, поднял тяжеленную ношу и пошел к выходу. На улице каждый прохожий заставлял учащенно биться его сердце и сжимать челюсти, чтобы не застучали от страха.
Но им повезло. Доехав до вокзала, они сели в пригородную электричку. Ранним будним утром люди ехали в город, в противоположном направлении электрички были почти пустые. Пока все шло по плану. Переходя из вагона в вагон, они нашли то, что им было нужно: полностью выбитое окно в тамбуре, сквозь которое мог пролезть чемодан.
Она вроде все продумала, но нервы были на пределе: в любую минуту в тамбур могли войти люди, кто-нибудь мог обратить внимание на них, везущих обвязанный веревками старомодный чемодан.
И как только за окном замелькали сосново-березовые перелески, а электропоезд, замедлив ход, начал преодолевать подъем, Олег, поднатужившись, приподнял чемодан, просунул в окно и с силой вытолкнул его. Испуганно схватившись за руки, они поспешили пройти в вагон.
Олег хотел выйти на следующей остановке, но хладнокровная спутница остановила его.
— Когда найдут чемодан и начнут всех спрашивать, наверняка могут вспомнить нас, вышедших рано утром на пустынной платформе. Через четыре остановки будет крупная станция, и в толпе на нас не обратят внимания.
Все было правильно, но до чего же Олегу хотелось быстрее покинуть эту проклятую электричку!
Его спутница оказалась права: на крупной узловой станции, протиснувшись сквозь толпу пассажиров, они пересели на встречный поезд и незамеченные вернулись в город. В дороге оба молчали. Говорить, в сущности, было не о чем. Нина даже успела подремать.
Олег не мог успокоиться: Вот уж погулял так погулял! Идиот несчастный. Все, хватит, ни к одной девке на улице больше не приближусь. Буду вечерами сидеть дома и Дашку воспитывать. Ни одна баба не стоит покоя моих домашних.
От ужаса потерять все и вдобавок оказаться в тюрьме сжималось сердце. Скорее бы вокзал, а там надо быстрее исчезнуть с глаз этой женщины, раствориться в многомиллионном городе. Вот только как от неё избавиться?
Но Олег зря волновался: его спутница опять проделала все легко и просто. На привокзальной площади она решительно повернулась к нему.
— Ну вот и все. Спасибо, что помог. Мне в эту сторону, тебе — в другую. Может, когда-нибудь и встретимся, Мишенька. — И пошла прочь не оглядываясь. Все хорошо, вот только издевательски ироничный тон, каким она произнесла его вымышленное имя, ой как не понравился Олегу! Ну да ладно, пусть теперь попробует разыскать. И он, не испытывая больше судьбу, поспешил в подземный переход, ведущий в метро.
Прошло десять дней. Жена, давно отвыкшая от ранних возвращений мужа домой, видя его вечерние игры с дочкой, попытки мыть посуду и ходить в магазин, чувствовала неладное. Но не мог же Олег на её робкие вопросы отвечать откровенно. И каждую ночь, словно искупая вину, он стремился к близости с ней. Чувствовала, ох, чувствовала беду жена, но крепилась, молчала. И за это Олег был ей очень благодарен.
С каждым днем страх притуплялся, как и чувство стыда за уступки той омерзительной бабе. Ну да ладно, вроде бы все кончилось благополучно.
Но в тот вечер обычный, казалось бы, телефонный звонок вновь заставил сердце Олега тревожно забиться.
— Это тебя. — Жена передала трубку и вопросительно посмотрела на него.
— Здравствуй, Олег! Или предпочитаешь, чтобы тебя называли Мишкой? Ну что молчишь? — Трубка в руке повлажнела от пота: этот голос нельзя было спутать ни с каким другим.
— Олег слушает, — попытался отозваться он твердо и уверенно, но голос предательски сорвался на фальцет.
— Да не волнуйся ты так! Найти тебя было легко. Называешься Мишкой, а служебный пропуск в пиджаке держишь. Пока ты чемодан развязывал, я твои карманы проверила. Асослуживцы на работе домашний телефон подсказали. Ну что молчишь?
— Что тебе нужно? — сам не узнал свой писклявый голос Олег.
— Да не волнуйся, говорю, ты так! Просто я решила, что ты мне подходишь. Ни с кем я теперь после смерти Вадима счастья не найду. А с тобой мы, помимо прочего, одним делом повязаны. В семье тебе житья не будет — не отстану я от тебя.
— Ты что, с ума сошла?!
— Да нет, наоборот. Поняла, что смогу только с тобой. Учти, ты на крючке у меня: соседки по дому — свидетели, на чемодане, у железнодорожного пути брошенном, отпечатки только твоих пальцев… Пока ты брился, свои я все стерла. Так что выхода у тебя нет!
Тело Олега онемело. Он содрогнулся от реальности ощущения, что его рука, судорожно держащая трубку, наручником приковывается к висящему на стене телефонному аппарату.
— Алло, — доносился оттуда ненавистный ему голос. — Чего молчишь? Ты что, в обморок грохнулся?
В коридор из комнаты с грохотом выкатила коляску с куклой Дашутка. Она укачивала дочку. Иэти её завывания напомнили ему горькие причитания женщин над дорогими покойниками.
И он, почувствовав дикую злобу на эту, так жестоко вторгшуюся в его жизнь, женщину, принял решение. Голос его приобрел уверенность и окреп.
— Хорошо, я сейчас подъеду, и поговорим.
Жена, подхватив на руки дочку, прижала её к себе и с тревогой наблюдала, как он переодевается в джинсы и кожаную куртку. Перед тем как выйти из дома, он зашел в чулан, выдвинул из-под старой раковины ящик с инструментами и, достав маленький браунинг, положил его в правый карман куртки. Затем, подумав, взял ещё из ящика тяжелое короткое зубило, которое сразу оттянуло ему левую полу куртки. Теперь он был готов. Эта проклятая баба права: у меня действительно нет иного выхода!
Возле самой двери подскочила Дашутка.
— Папуля, ты куда?
Сердце замерло от нежности.
— Ничего, дочуля, я скоро вернусь и никому не дам тебя в обиду!
Дверь захлопнулась. Не дожидаясь лифта, Олег поспешил вниз, перепрыгивая через ступеньки, стараясь не думать о предстоящем, чтобы не иссякла решимость. Водителя-левака он попросил остановиться у метро: незачем светиться возле её дома. У подъезда никого не было. Пока ему везло. Поднявшись на лифте, резко позвонил. Дверь распахнулась сразу, словно эта дикая женщина почуяла его появление ещё на лестничной клетке. Одета она была нарядно, в ярко-розовое платье с открытыми плечами, отчего ещё больше напоминала обнаженную женщину с картины. И это почему-то придало твердость его решению.
Нина приветливо улыбнулась.
— Я знала, что ты примчишься! Снимай куртку и проходи!
На какое-то мгновение у него мелькнула предательская мысль: А если все обойдется? Девка красивая… Может, и остаться мне у неё навсегда?
