Лекцию Василий Леонидович читал против обыкновения вяло, без подъема, его не покидали мысли о толстомордом соседе и его собаке. Тех случайных обидчиков в метро он не увидит больше, а с этим типом придется ещё не раз встречаться, и как теперь себя с ним вести — непонятно. Начнет ещё специально своего пса на него натравливать!..

Недовольный собой пошел в столовую — надо было успеть пообедать за полчаса. Суп был холодный, кусок мяса никак не разжевывался. Да ещё эта стерва за кассой обсчитала тысячи на две. И, выходя из столовой, Василий Леонидович хотя уже без прежней ярости, но с твердым убеждением считал, что пора браться за оружие. Иначе порядка в стране не навести.

Была слабая надежда немного расслабиться и подремать на совещании. Но, как назло, шеф вдруг вспомнил о старом задании, которое не выполнено, по его мнению, именно Василием Леонидовичем. Хотя предполагалось совместное участие пяти ученых и Василий Леонидович должен был выполнить второстепенное исследование, все упреки достались ему. Последнее время этот длинноносый совсем озверел. Все время придирается. О, как чесались ладони: после заседания взять и отхлестать шефа по синеватым, в склеротических прожилках, щекам.

Нет, все это выше его сил, и без снятия стресса сегодня не обойтись. После заседания Василий Леонидович одним из первых поспешил к выходу. Сходу демонстративно отверг слабую попытку шефа остановить его и оправдаться, что, мол, хотел лишь напомнить о необходимости выполнения задания. В своем кабинете он достал из сейфа хранимую на всякий случай бутылку водки и сунул в портфель, запихнув туда же банку рыбных консервов.

Теперь надо было решить, куда идти. Подходящих вариантов было два. Он не звонил Нинке уже полгода и считал, что там все кончено. Но тут случай особый: надо развеяться, да и своей мадам, хоть и негласно, но досадить. Трубку взяли сразу, однако голос был мужской. Подумав, что ошибся, набрал номер ещё раз: голос тот же. Василий Леонидович медлил положить трубку, и мужик крикнул:

— Нинка, небось опять какой-нибудь из твоих бывших воспылал страстью. Подойдешь, что ли?.. Понятно! — И мужик, явно не лишенный чувства юмора, посоветовал: — Ты пока посопи в трубку, а все остальное с Нинкой вместо тебя я проделаю.

Василий Леонидович с размаху опустил трубку на рычаг. Поехать бы сейчас туда и размазать по стенке обоих, особенно этого остроумца. Хотя какое мне дело? Нинка — девка видная, за полгода вполне могла себе кого-нибудь найти, а то и замуж выйти. Баба хозяйственная и недурна собой. Это я, дурак, не решился уйти от своей мегеры. Хотя кто даст гарантию, что через месяц и Нинка в такую же не превратится?

К приятелю Тольке ехать не хотелось — жена его Полина до того вредная и языкастая, что водка в глотке застревает. Но больше некуда деваться: в этот день все было против него.

Звонок застал Тольку в дверях: уходил с женой в гости, подкаблучник слюнявый. Ему друг в кои веки позвонил в мрачном настроении, а он вместо поддержки поперся с женой к её родственникам. Ну вот и все, круг замкнулся.

Остался лишь один запасной вариант, Василий Леонидович не прибегал к нему лет семь: вокзал. Авсе началось ещё в детстве: они, ребята-пятиклассники, убегали подальше от дома. Им нравилось долго ехать в метро на этот старый вокзал, и здесь, среди сутолоки пассажирских потоков, где на них не обращали внимания, словно в театре наблюдали за разыгрывающимися перед ними сценами. Вот опаздывающая на поезд мать ругает и тащит за руку не успевающего за ней ребенка. В углу группа военных, поставив чемодан на чемодан, организовала небольшой банкет с водкой, вареными яйцами и свежими огурцами. В углу на дальней скамейке — молодой парень с рюкзаком, прощаясь, обеими руками сжимает ладонь любимой девушки. Носильщики снуют со своими тележками, выкрикивая истошными голосами, словно на пожаре: Поберегись, поберегись! И вся эта шумная, ссорящаяся, горюющая о предстоящей разлуке и радующаяся встрече вокзальная толпа со шныряющими в ней бродягами, жуликами, проститутками создала у Василия Леонидовича на всю жизнь впечатление праздника. Не того формального торжества, когда всюду висят флаги, лозунги, а другого, настоящего праздника жизни, праздника её движения и изменения, праздника, приподнимающего всех над обыденностью и скукой размеренного существования.

Именно поэтому Василий Леонидович очень любил уезжать. Уже на вокзале он предвкушал наступление чего-то нового в своей жизни, а следовательно, и праздничного, неприевшегося. И, наоборот, он не любил провожать: отъезжающий поезд увозил знакомых и близких людей в новую жизнь, к новым людям и надеждам, а он сам оставался здесь, где все наперед известно, где уже давно притупилась острота ощущений.

Но сегодня, приехав на вокзал, он подумал, что зря это сделал. Это был уже не вокзал его детства: атмосферы праздника совсем не ощущалось. Вокруг царила лишь беспокойная суета, нервозность боявшихся опоздать пассажиров, настороженность и агрессивная активность стремящихся к легкой наживе жуликов всех мастей. На заплеванном полу и грязных скамьях вповалку лежали транзитные страдальцы. И лишь дети, легко осваивающиеся в любых условиях, непринужденно, не обращая ни на кого внимания, занимались своими шумными играми, раздражая его бесцеремонным равнодушием к окружающим и лично к его, Василия Леонидовича, смятенному состоянию духа.

Пошатавшись по залу, он направился в буфет: нужен был напарник — не пить же одному!.. К тому же первому встречному легче высказать свои обиды, свое недовольство окружающим миром. Но и в буфете вышла осечка: это в прежние времена здесь коротал время всякий люд, ныне высокие цены отпугивали, и за стойками было не так уж много народа. Пассажиры предпочитали есть в зале ожидания свое, взятое из дома, либо купленное в ближайшем магазине, без буфетной наценки.

Нет, не понравилось Василию Леонидовичу на вокзале. И раньше здесь было грязно, шумно и небезопасно. Но теперь ушло самое главное: ожидание встречи с чем-то необыкновенным, новым, способным прервать течение этих похожих один на один дней и открыть перед человеком нечто такое, что объяснит ему, зачем он явился в этот мир, зачем суетится, в сущности не достигая ничего, что стоило бы таких неимоверных усилий.

— Эй, земляк, греби сюда. Место для причала имеется, — призывно машущий крупной лопатообразной ладонью мужик в серой кепке приветливо улыбался, в то время как глаза его не выражали абсолютно никаких чувств, уставившись прямо в лоб Василия Леонидовича. И незнакомец, даже не допуская возможности отказа, потеснил задом сидящую рядом тетку в платке, заставив её снять одну из многочисленных сумок. Василий Леонидович вынужден был занять освободившееся место, раз уж за него побеспокоились.

Мужик был в серых брюках и темно-синем пиджаке, из-под которого выглядывала зеленая рубашка армейского образца. Он вполне мог сойти за дачника — отставного военного, если бы не темно-синяя татуировка, густо покрывающая пальцы обеих рук диковинными перстнями. Ну да ладно, Василию Леонидовичу не до выбора собутыльника. Разопьют бутылку и разойдутся, хоть о блатной жизни в лагерях послушает — и то дело!

Новый знакомый был настроен решительно и действовал прямолинейно.

— У тебя выпить есть?

Василий Леонидович кивнул.

— Только закуски маловато, — сказал он. — Одни консервы.

— Хорошо живешь, папаша, если консервы плохой закусью считаешь. Меня зовут Георгий, можно просто Гоша. Человек я простой, в душу не лезу. Сегодня в ночь покидаю этот город. Больше здесь торчать ни к чему: дела все сделаны, да и климат стал опасным для здоровья. А выпить спокойно мы можем не здесь — тут поблизости есть одно укромное местечко. Шагай за мной и не отставай. Только рядом не иди. Ни к чему, чтобы нас вместе видели.

Спеша вслед за широко шагающим мужиком, уверенно раздвигающим сильным плечом встречный люд, Василий Леонидович запоздало подумал, что, пожалуй, приключение может быть гораздо опаснее, чем ему хотелось.