— Ну что, Геннадьич? Ничего?
Подошедший к столу последним Звонарёв отрицательно помотал головой.
— Ничего, Иван Андреич. Ушли проклятые.
Иван призадумался:
— Это же сколько мы тут безвылазно просидели?
— Двадцать дней, как Колю схоронили, — прораб устало повалился на мягкое кресло. — Вот и считай. Двадцать три дня.
— Ага, всю зиму. Заметили, дни стали солнечные. И теплее с каждым днём.
— Несерьёзные тут зимы — и трети дров не спалили. — Звонарёв довольно щурился.
— Значит так, мужики. Завтра поутру смотрим внимательно, если всё чисто — снова готовим на всякий случай факелы и идём все вместе, плотно идём, вокруг рощи. Надо убедиться, что псы ушли.
— Без баб пойдём? — влез в разговор Романов.
— Да.
— Если снова нарвёмся, то, может, и не отобьёмся. Как Колю хоронили, помнишь?
Маляренко помнил. Тогда вышедшие за забор люди были сразу атакованы десятками собак, и лишь плотная стена из горящих веток остановила хищников. Так, пятясь и отмахиваясь, поселенцы добрались до погоста. Разложив вокруг костры из принесённых с собой веток, люди стали в прочную оборону, дожидаясь пока лихорадочно орудовавшие лопатами Серый и Юра не выроют глубокую могилу и не похоронят вождя. Ни копий, ни дубинок псы не боялись, но запах палёной шерсти сразу охладил их пыл, и свора все это время держалась на приличном удалении от людей.
— Ладно, парни. Утром видно будет, — Маляренко нарочито бодро улыбнулся. — Да и арбалеты теперь у нас есть! Отобьёмся, если что. Света! Ужин давай!
Арбалеты были плодом научных и инженерных изысканий Романова. Руками он такие вещи делать не умел, но кое-что помнил из кино и литературы. Так что, слегка покумекав, он привлёк к работе Юру и Серого. Делать в осаде было, в общем, нечего, и мужики с энтузиазмом взялись за работу. Арбалетов получилось два. Один большой, а второй маленький. Стреляли оба плохо, вдобавок, рычаг для натягивания проволочной тетивы вышел совсем корявым. Рессора от "Газели" сгибалась с превеликим трудом, да и стрелять толком никто не умел. Особенно по таким вертлявым и беспокойным целям, как собаки. За последнюю неделю дежурные выпустили почти сотню болтов, попав при этом всего три раза. Да и пробивная сила у болтов была какая-то… не пробивная. Из подстреленных собак только одна завалилась и была немедленно растерзана сворой. Остальные две, взвизгнув, удрали. Но всё-таки это было оружие! Ивану оно придавало уверенности в себе гораздо больше, чем какая-то дубина.
— Ушли, точно ушли. — От радости Володька прыгал до тех пор, пока не вляпался в засохшее собачье дерьмо. Восторженные вопли сменились матом и проклятьями, отчего настроение Ивана, осторожно шагающего по изрядно загаженному берегу ручья, стало просто отличным. Твари исчезли, солнце светит, ветерок уже не холодный. Что ещё надо? Вон "у соседа корова сдохла — пустячок, а приятно".
— Ты под ноги смотри, а не скачи, как стрекозёл. И вообще, Кулибин, скажи мне, как так получилось, что, при зверском усилии на взвод, арбалет стреляет еле-еле?
— Иван Андреич, убей бог, не знаю! Загадка природы сие!
— Ну-ну… Кулибин.
Маляренко выбрался на опушку и, усевшись на пенёк, стал дожидаться возвращения дозора. Парни, отошедшие в степь шагов на триста, бодренькой трусцой, всё время настороженно оглядываясь, возвращались к ставшей уже родной рощице. Судя по их улыбающимся рожам, собак они так и не заметили.
— Значит так парни, — Иван постарался говорить уверенно и внушительно. — Сейчас двигаем к лагерю у моря. Ищем ребят. Не разбредаться. Идти плотно. В облаках не витать. Смотреть вокруг. Геннадьич, ты Соловьём-разбойником будешь. Свисти со всей мочи каждые сто шагов. Алга, пацаны!
Поиски ребят ничего не дали. Лагерь был пуст и заперт снаружи. Маляренко прикинул возможный риск и разбил людей на две тройки, отправив Звонарёва с подручными обшаривать степь между дальним ручьём и посёлком, а сам с Володей и Юрой, переправившись через изрядно разбухший ручей на другой берег, двинул от водопоя дальше на юг. Пропетляв четыре часа, спасатели так никого и не нашли. Это было, в общем, не плохо, останков ребят нет — значит, есть шанс на то, что они где-то до сих пор шарашатся. В то, что пара охотников может сдохнуть с голода, Иван не верил. Следов своры тоже не было видно. Это был несомненный плюс. Из минусов было то, что все трое вконец сорвали себе голоса, и разговор на обратном пути вёлся свистящим шёпотом.
— Завтра снова пойдём? — На Юрку было жалко смотреть — к таким долгим переходам он был явно не приспособлен.
— Я пойду, Володя, ты тоже пойдёшь. Может быть, ещё кого-нибудь из парней Звонарёва возьму. — Иван тоже устал. Вроде бы совершенно зажившие укусы на левой ноге некстати разболелись, и передвигался Маляренко, чертыхаясь и прихрамывая. — Ребята могли и на мою старую стоянку уйти. Там вода есть. И по ручью вверх. До той рощи, где Володя привал делал.
Романов кивнул.
— Да. От воды им нельзя уходить. Или-или. Или возле источников найдём, или можно вообще не искать.
К посёлку подошли уже затемно. Светлана, с надеждой ожидающая возвращения поисковиков, бурно разрыдалась, когда Иван отрицательно помотал головой. Навстречу из-за стола поднялся прораб.
— Ничего не нашли, Иван Андреевич. Пусто.
За следующие три дня Иван, взяв в компаньоны Володю, обшарил оба берега дальнего ручья от устья и до источника в роще. На второй день Алина, которой смертельно надоело сидеть в лагере и утешать Светку, напросилась идти с мужчинами. Ваня, поскрипев зубами, всё-таки дал своё согласие — присутствие рядом жены его всегда радовало и бодрило. Наедине Иван частенько называл свою женщину лучшим лекарством, одно присутствие которой способно поставить на ноги даже безнадёжно больного. Впрочем, всё было на самом деле не совсем так. Когда-то давно все жители посёлка дружно удивлялись тому, что Алина сумела выходить сильно искусанного Алексея. Тогда все решили, что всё дело в заботе, уходе и любви. На самом деле при обыске и изъятии вещей дядя Паша и Серый каким-то образом проморгали небольшую сумочку, в которой Лёша, оправляющийся от последствий простуды, вёз с собой немного таблеток ампициллина. Таблетки помогли и сейчас. Маляренко заикнулся было о том, что надо бы поделиться с Колей, но Алина упёрлась, как русская пехота под Сталинградом, и лекарство офицеру не дала, заявив, что таблеток осталось всего пять штук — это раз, и, судя по ранам, Николай — не жилец, это два. Благодаря своевременно принятым мерам и антибиотикам, Маляренко действительно быстро поправился, правда, мизинец и безымянный палец на правой руке категорически не желали сгибаться. Что было тому причиной — клыки пса или нож Алины — Маляренко так и не узнал.
— Какие планы, Иван Андреич? — Звонарёв неторопливо поглощал наваристую мясную похлёбку. — Дальше искать будешь?
Сидящая неподалёку, у очага, Светлана, встрепенулась и навострила ушки.
— Ага, — Маляренко уныло кивнул. — К "парковке" Иваныча пойду схожу. Если там никого не будет… — Вождь помолчал. — Тогда всё. Больше искать не будем.
От очага раздались сдавленные рыдания, и повариха быстро исчезла в темноте. Никто из женщин даже не дёрнулся пойти следом, чтобы утешить девушку. Иван с удивлением поглядел на Олю. Та ответила откровенно злобным взглядом и, раздражённо прошипела:
— Да зае…сь я уже её утешать. Истеричка хренова, а не подруга.
Бывшая "первая леди" резко встала из-за стола и, со злости пнув веник, ушла в дом. Иван сидел и отстранённо думал о том, что он очень устал, устал морально. Что устали все вокруг, и оттого у баб постоянные истерики. И что посиделок вокруг костра с песнями-танцами давно уже не было. И что бывшие бомжи признались ему, что просто мечтают прирезать Романова, и только прямой запрет Ивана мешает им это сделать. И что Алина часто плачет по ночам, вспоминая потерянную дочь, а эта сука, Маша, перессорила кучу народа. И что со всем этим надо что-то делать, но сил никаких нет. Да и желания, в общем, тоже. И что он, Иван Андреевич Маляренко, хотел бы, подобно страусу, сунуть голову в песок и не думать ни о каких проблемах. Тоска и безысходность.
