Маляренко глотнул остывшего чайку. Рассказ занял почти час и горло неприятно саднило.

— Дед. Я тебе такую фантастику рассказал, а ты мне поверил. Почему?

Петрович 'ожил'.

— Когда тебя бабки в сенях снегом тёрли и в порядок приводили я лыжи взял, собачек своих свистнул и…

— По следу?

— Догаааадаааа! А идти то там — метров семьсот. А след после тебя был знатный. Ты ж целину на пузе пропахал как трактор какой. В аккурат на мой покос. И вот стою посреди поляны. До ближайшего дерева шагов двести. Вокруг нетронутые сугробы по пояс глубиной, а твой след прямо в центре покоса и заканчивается.

'Как всё просто то, а!'

Ваня почесал лохматый затылок и автоматом поправил.

— Начинается.

— Ну да, — согласился дед, — начинается. Вот стою я там на лыжах и думаю — с вертолёта тебя сбросили, так обмело бы там всё от винтов. Да и шум бы мы тут, в деревеньке, услышали бы. С самолёта… А парашют где? Я там всё облазил. Всё посмотрел. Свой покос то я как свои пять пальцев знаю. Вернулся я через деревню, посмотрел дорогу. Заметёна. И собачки мои ничего не нашли. А собачки у меня — таких ещё поискать.

Старик замолчал, испытующе глядя на Ивана, а потом, всё же, не удержался.

— Ну и как там?

Маляренко посмотрел на примороженного к стене оленя на ковре, на перекошенные оконные рамы и честно ответил.

— Лучше чем здесь. Уже лучше. Начинали то мы с шалашей…

— Да погоди ты! А сюда зачем? От жены, от детишек своих…

В голосе старика была такая боль, что у самого Ивана заныло в груди.

— Дед. Не трави душу, а? Это там я думал, что поступаю правильно. А сейчас как подумаю, что больше никогда их не увижу, то выть хочется. До меня только сейчас дошло, что сыну моему не станки эти грёбаные нужны, а я. Его отец.

Маляренко совсем уж было решил раскиснуть и начать размазывать сопли по столу, изливая деду душу и хряпая самогон, но удержался. Старик это чутко уловил, одобрительно кивнул головой и убрал бутылку со стола.

— Слезами горю не поможешь. Что сделано — то сделано. Надо жить дальше и помнить для чего ты здесь, парень. Дел у тебя действительно полно. Давай думать, как тебе отсюда выбраться.

В родном городе Вани, в Алма-Ате, присутствовал только один лыжный вид спорта — горнолыжный. Ездить на Чимбулак Ивану было лень, поэтому на лыжи он так и не встал. Затем, в Крыму, по понятным причинам, необходимости в лыжах тоже как-то не возникло, так что вчерашний марш-бросок в компании с дедом, был для Вани самым первым опытом в этом деле.

И первый блин не стал комом!

Дождавшись, когда морозы хоть немного спадут, Иван в сопровождении Петровича, встал на самодельные широченные лыжи и пошёл на 'большую землю'. Собирали Ваню всем миром. Мирком, если быть точней. От егеря Ивану достался старый тёмно-синий китель со следами споротых петлиц и погон и форменные брюки. Тоже тёмно-синие и донельзя архаичные на вид.

— Твои?

— Мои, мои.

Дед с прищуром рассматривал, как на его госте сидит старая форма, а Маляренко с удивлением понял, что этот невысокий худенький старичок был когда-то высоким и широкоплечим мужиком. Во всяком случае, китель на плечах Ивана болтался, как на пугале. Ещё от деда ему достались ватные штаны, а от одной из бабушек — немыслимых размеров тулуп.

— Мужа моего, покойничка.

Старушка смахнула слезу и выставила на порог пару старых валенок. Абсолютно героического размера. Ваня присвистнул — 'покойничек' был таких габаритов, что былинным богатырям ловить было нечего.

А ещё брошенные на произвол судьбы жители Кашалотов собрали Ване в дорогу пятьдесят два рубля сорок копеек. Российских.

Петрович не спешил. Попутчик ему достался хоть и жилистый, но не опытный и на лыжах стоявший, как корова на льду. Поэтому бывший егерь вёл Ивана не спеша, обстоятельно обсказывая тому нехитрую диспозицию.

— Напрямую до посёлка не пойдём. Не нужно. Люди там сейчас разные живут.

— Что за люди?

Иван старательно переставлял лыжи по колее. Дед вопрос проигнорировал и продолжил.

— Обойдём вокруг посёлка и выйдем на грейдер. Его чистят постоянно. Там автобус ходит до райцентра, а там уж — на выбор. Или на перекладных по трассе, или на поезд. Но советую на перекладных выбираться. Да, — дед обернулся, — руку свою не свети. Мало ли. Приметы тебе ни к чему.

Перед выходом из деревни Иван сбрил бороду, а одна из старушек вполне квалифицированно его постригла. Морской загар за месяц почти сошёл и сейчас вслед за егерем шёл вполне прилично одетый и… эээ… нормально выглядевший мужчина. На бомжа он, во всяком случае, никак не тянул.

Иван предосторожностям деда сильно удивился и потребовал объяснений. Бывший служивый долго бухтел, но в конце концов разговорился. Оказалось, что в посёлок, куда когда-то свезли всех оставшихся окрестных жителей, уже давно переселилась нехилая толпа цыган, которая постепенно подмяла под себя всю округу. Начав, понятное дело, с милиции.

Егерь матюгнулся.

— Твари продажные!

Затем цыгане начали 'завозить' сюда рабочую силу в виде бомжей из райцентра и китайских нелегалов.

— Местных то они не трогают. Менты хоть и смотрят на их безобразия сквозь пальцы, но своих в обиду не дают. Ты, Иван, здесь чужой. Так что если кому на глаза попадёшься, то тебе одна дорога — на лесоповал. Или металл из брошенных военных городков таскать. Всё.

Рубить лес и лазить по руинам Ване хотелось.

— Ладно. Пойдём в обход. Далеко это?

— Километров тридцать. Поднажми, молодой!

Восьмидесятилетний старик лихо гикнул и унёсся вниз по склону, петляя среди деревьев словно заправский горнолыжник.

'Ни хрена ж себе!'

— Догоняй! Дотемна к дороге надо выйти обязательно!

'Ну ладно. Попробую'

Маляренко поправил на спине вещмешок, согнул ноги и поехал вниз.

На отлично утрамбованный зимник они выбрались уже затемно. Впрочем, зимой здесь всегда темнело очень рано и Иван особо не переживал — до последнего вечернего рейса в райцентр было ещё часа полтора. Петрович посмотрел на далёкие огоньки посёлка и, повернувшись к Ивану, обнял его.

— Не свидимся уж, наверное. Но, если вдруг… десять лет, говоришь? Не уверен, что дотяну, но если что — приезжай сюда.

Маляренко усмехнулся и отрицательно помотал головой.

— Нет, Петрович. Прости, но у меня другие планы. И жить я собираюсь — долго и счастливо.

Иван вытащил из вещмешка старенький чемоданчик, развернулся и пошёл по зимнику прочь от посёлка. Улыбка не сползала с его лица до тех пор пока от мороза не заломило зубы.

В последнюю ночь, проведённую в деревеньке деда, Ивану приснился сон.

Он стоял в очереди на регистрацию. На авиарейс Ванкувер — Токио, авиакомпании 'Эйр Канада', который должен был вылететь в сентябре две тысячи десятого года и который должен был пилотировать второй пилот Вил Маршалл.

Когда Ваня отмахал по дороге первый километр, а посёлок за спиной скрылся за лесом, в голову горе-путешественника влезла запоздалая мысль.

'Я ж тут совсем один. А вдруг — ВОЛКИ?!'

Тишина вокруг стояла настолько нереальная, что Ивану казалось, что он оглох. Что он в космосе и вообще — последний человек на планете Земля. Ещё всё время хотелось обернуться, потому что спине было очень неуютно. Если бы не полная луна, заливавшая сугробы ярким светом, то Ваня, пожалуй, махнул бы не глядя в посёлок, к людям. И чёрт с ними, с цыганами!

Лес, обступавший дорогу с обеих сторон, был чёрен и жуток. Проживший на природе последние семь лет, Иван просто боялся поднять глаза и осмотреться. Всюду мерещились хищники. А из оружия у него имелся только подаренный дедом самодельный ножик, причём не очень хорошего качества.