'Тьфу, бля!'

Олег смотрел СКВОЗЬ Ивана и вспоминал тот разговор.

'Сволочная работа. Собачья должность. Как же это мне всё надоело то, а!'

— Иван. Расскажи нам всё, — голос у губернатора был запредельно усталым, — всё. Не спеша и по порядку. До утра мы совершенно свободны.

'Сучья работа, ненавижу!'

Маляренко хотел было возмутиться эдаким 'гостеприимством', но поперхнулся, услышав тон Степанова.

'Эх, Олег. До утра, говоришь…'

То, что утро он не переживёт, Иван понял совершенно отчётливо. Поняли это и остальные мужчины. Разговоры стихли, как по команде. Ваня набрал полную грудь воздуха и заговорил.

Жрать хотелось неимоверно.

Историю свою Маляренко рассказал, конечно, в усечённом виде. Про группу Шабельского он вообще не упомянул, а все присутствующие сделали вид, что всё так, как рассказал им Ваня, и было. Вопросы задавали очень неохотно и, в основном, про тот мир. Про то, КАК.

От ответов и без того неуютная атмосфера в зале превратилась в… в… Маляренко пытался подобрать определение царившему настроению и не смог. В пять тридцать утра, когда за окном начало светать, Олег хлопнул рукой по столу.

— А теперь, Иван, расскажи мне. ЧТО мне с тобой делать?

Тишину в сарае, казалось, можно было потрогать руками. Все отвели глаза.

— Что мне, Ваня, с тобой делать?!

В голосе Степанова не было ни капли злобы. Только мУка и тоска.

— Вот явился ты, хрен с горы. Вес и авторитет у тебя уже не тот, но ты, Ваня, знаешь, КТО ТЫ?

Маляренко кивнул и проскрипел.

— Догадываюсь.

Горло от многочасового рассказа жгло огнём.

— Ты, Ваня, гирька. Маленькая такая. Гирька. А я здесь, в Крыму, ВЕСЫ. И чашек у меня, Ваня, ни две, ни три. А тридцать три! И попади ты хотя бы на одну из них…

— Всё так плохо?

— Почему плохо? Хорошо. Неустойчиво, но хорошо. Два последних года — так вообще. Прекрасно.

Степанов замолчал и в разговор влез Юрка. Плантатор раздобрел и стал вдвое толще, чем был. Он обзавёлся необъятным брюхом, двумя подбородками и сверкающей лысиной.

— Иван Андреевич, вам нельзя…

'Мне нельзя?!'

— … вам нельзя здесь… уезжайте. Куда-нибудь, прошу вас!

Губернатор горько хохотнул.

— Да поздно, блять! Эти ушлёпки малолетние, во главе, кстати с твоим, — Стас понурил голову — ПОД БОЛЬШИМ СЕКРЕТОМ, кое с кем… естественно, что о поимке САМОЗВАНЦА весь Крым уже знает. И все ждут, когда же я его казню! А я его, блять, никак не КАЗНЮ и народ, блять-блять-БЛЯТЬ, уже волнуется!

Степанов едва сдерживался, чтобы не заорать.

— Инородцы (брови Вани поползли вверх от удивления), а их у нас почти треть, в открытую уже говорят, что при тебе было тяжелее, но ЛУЧШЕ. И что политика ассимиляции им не нравится. А Церковь говорит, что без ассимиляции инородцев не обойтись. А Церковь крепко поддерживает почти треть русского населения. А ещё у нас сотни закупных. Почти крепостных, которые денег должны, но работать на дядю не очень хотят и только ждут повода, чтобы всем Кузькину мать показать. Да, кстати, попы тебя анафеме предали, за то, что кровушку без меры лил. Вот так то! А из двух тысяч населения тебя видела, от силы четверть. А для остальных ты — пустой звук и миф. Который, кстати, нам со своими посылками крепко подсуропил!

Олег выдохся и заткнулся.

— А посылки то вас чем не устроили?

Сказать, что Иван от такого фортеля удивился, значит, ничего не сказать. Все его усилия, все мучения, всё, ради чего он жил, оказалось никому не нужно?!

— Что ТЫ. ЭТИМ. МНЕ. ХОЧЕШЬ. СКАЗАААААТЬ?

Маляренко поднялся с табурета.

Звонарёв и Кузнецов переглянулись, а Гера тихонько хмыкнул.

— Узнаю Ивана. Узнаю.

Оказалось, что благополучно изъятая закладка, принесла кучу проблем. Во-первых, книги. Знания. Просрать ТАКОЕ никто не захотел. Все жители на общем сходе дружно постановили — науке быть!

— Три года у нас вообще для людей ничего не делалось. Сначала книгохранилище, потом читальный зал строили. А туда нужны кадры, а это люди, а их кормить надо. А с юга переселенцы прут. И всем дай-дай-дай. Вот скажи мне, для КОГО ЛИЧНО ты все эти станки, всё это оборудование приготовил?

Маляренко завис. Вопрос был прост как мычание, но ответа на него не было.

— Тут такой делёж был, такие драки были. Пришлось давить. Жёстко давить. Пришлось раздавать своим, кто УЖЕ доказал, что сможет управиться с ДЕЛОМ. Юрке, Серому, Стасу и дяде Гере. Спиридонову лесопилку сбагрил. У них там с лесом получше будет. А вот теперь ответь мне, Ваня — а на хера им всем эти предприятия без рабочих рук?!

'Да. Об этом я как-то не подумал…'

— И у нас, Ваня, так прыгнуло.

— Что?

— Расслоение, мать его, общества. Пришлось дружину увеличивать. Институт Церкви вводить. Мытарей. Катов. Долговые тюрьмы придумывать. ПРОПИСКУ вводить. А ещё, Ваня, — Степанов скрипел зубами, — ЗАВИСТЬ пошла. Не внутри, а СНАРУЖИ. Дружок твой, Спиридон, так на пилёном лесе приподнялся, а я ведь КОНКРЕТНО ему лесопилку отдал, под его слово, что он у Игошина половину мужиков на работы сманил, потом Совет тамошний послал и стал жить своим умом. Сначала они там, у себя передрались, а потом эти… обиженные, сговорились и нашли где-то слегка похожего на тебя хмыря. Отрезали ему два пальца, изуродовали лицо и привезли сюда.

История, которая произошла четыре года тому назад, поражала своим авантюризмом, наглостью и средневековостью. И ведь почти получилось! Сначала самозванец пообщался с местной резидентурой, которая ввела его в курс 'кто есть ху', затем этот лже-Иван дождался, пока губернатор с большей частью дружины отправится на северо-восток острова наводить порядок среди переселенцев из Новограда, и — вуаля!

Получите и распишитесь. Явление Христа народу.

— Сначала он тут речь толкнул. В твоём стиле, хорошую речь, Ваня. Всех недовольных приголубил, а следом — десант. Пока опомнились — всех способных держать оружие уже в крепости заперли. Чудо, что никого не убили. Они немного не успели. Курсанта одного проглядели. Тот успел в Юрьево сбежать. Юрьево они тоже под контроль взяли, но телеграмма в немецкую слободу и в Бахчисарай уже ушла. Вот так вот, Вань. Мы лошадей вусмерть загнали, но успели. Они все наши суда барахлом забили и уже собрались отчаливать. С бабами нашими.

Маляренко представил себя на месте Олега и закаменел.

— И? Что ты с ними сделал?

— Ничего, Ваня, ничего. Обошлись без крови. Так. Кулаками помахали и всё. Я только самозванца на кол посадил. А остальных — в каменоломню. Их Спиридонов только этой весной выкупил под честное слово, что глаз с них не спустит.

Ладно, Иван. Это всё лирика. Суть в чём. Первое. Хочешь верь, хочешь не верь, но я тебе, Ваня, друг. И всегда другом буду. И все, кто здесь сидит, тоже твои друзья. Но, Ваня, сам понимаешь…

'Своя рубашка ближе к телу… да это понятно, Степанов, что дальше?'

У Вани было только одно желание. Чтобы вся эта хрень как можно быстрее закончилась.

— Второе. Здесь две двери. За одной стоят солдаты. С ними ты прямиком, без всяких судов, следствий и прощальных речей отправишься на кол. Кляп в рот — и вперёд. Без вариантов. За другой — домашний арест. Вернее, хуторской арест. Новое имя. Борода. Надзор и твоё честное слово, что ты не сбежишь. Алина!

'Здраааасьте! Кого я вижу!'

Первая любовь Ивана в этом новом, странном мире была всё так же стройна, подтянута и лишь сетка глубоких морщин на лице давала понять, что женщине уже далеко за сорок.

— Привет, Маляренко, — серые стальные глаза Алины смотрели на Ивана жёстко и без малейшего удивления, — я всегда знала, что ты ещё объявишься. Есть дело. Поговорим?

Алина Ринатовна была 'закупной', что, в общем, среди старожилов было чрезвычайной редкостью. Ещё десять лет тому назад её муж, тот самый молодой и улыбчивый умелец из мастерской дяди Геры, решил, что 'хватит на дядю горбатиться' и взял у мамы Нади кредит под будущий хутор. Алина, занятая новорожденными близнецами, против мужа не пошла и, продав дом в Бахчисарае, будущие хуторяне перебрались 'за город'. Бригада строителей поставила домик, навес для скота, птичник, вырыла погреб и, получив в качестве оплаты ВСЕ деньги из займа, отвалила домой. Муж Алины вцепился в землю как голодный волк в добычу, да и сама женщина, отлично понимая, что всё это делается для её детей, от мужа не отставала. За три года супруги обжились, развели изрядное количество птицы и разбили несколько здоровенных огородов.