— Разве Мос-хо-ке не выполнил честно возложенное на него поручение?

— О, безусловно, вождь! Не только умно и быстро выполнили, но и проявили настоящую преданность.

— Мои бледнолицые братья будут довольны мной, а сердцу Мос-хо-ке радостны их похвалы. Мос-хо-ке хочет вернуться к ним.

— Подождите немного, вождь, — сказал дон Луис. — Может быть, вам придется отвезти им письмо.

— Хорошо. Раз Пламенный Глаз приказывает, Мос-хо-ке до захода солнца останется в деревне бледнолицых.

— Нет, — вмешался дон Хосе Морено, до сих пор бывший молчаливым свидетелем этого разговора. — Нет! Мос-хо-ке — умный и опытный вождь. Белые друзья просят его войти в их дом и занять место у огня совета. Быть может, бледнолицым начальникам понадобится, чтобы мудрый вождь сказал им свое мнение.

Индеец горделиво усмехнулся, получив это неожиданное и лестное приглашение, и последовал за мексиканскими офицерами в асиенду.

Отряд расположился в первом дворе — патио, где по распоряжению дона Хосе Морено пеоны стали усердно угощать солдат освежающими напитками и закусками.

Дон Луис Морен очень хорошо знал, как сильно привязаны к нему ранчерос, вот почему он не мог просить кого-либо другого переговорить с ними. Он должен был сам сообщить им результаты разговора с доном Хосе. Поэтому он ушел из асиенды и направился к отряду. По его приказанию квадрилья сейчас же последовала за ним. Когда отряд собрался в патио асиенды, дон Луис с заметным волнением прочел полученный им приказ.

Сначала ранчерос слушали его в мертвом молчании, но по окончании чтения они все как один разразились градом упреков и жалоб. Дону Луису пришлось долго уговаривать их и убеждать, пока они не то чтобы утешились, но хотя бы без особого ропота примирились с тем, что у них будет новый командир. Во-первых, полковник пообещал им скоро вернуться, а во-вторых, — и это действительно вернуло им хорошее расположение духа, — он приказал дону Кристобалю Нава отобрать среди них сорок волонтеров, которые должны были идти с ним.

Но тут возникло новое неожиданное затруднение: абсолютно все хотели идти за своим начальником. Полковник предложил бросить жребий, чтобы определить, кто же из них будет выбран.

Наконец все закончилось к общему удовлетворению. Полковник, сердечно распрощавшись со своим отрядом, поспешил в комнаты асиенды. Там его уже ждали дон Хосе Морено и остальные офицеры, чтобы сесть за стол.

Короткий обед прошел в молчании.

Когда приглашенные к столу офицеры встали и удалились для окончательных приготовлений к отъезду, дон Луис Морен, Энкарнасион Ортис, дон Хосе Морено и вождь — индеец Мос-хо-ке остались одни в зале; расположившись в креслах, они молча курили.

Дон Луис, поглощенный своими обязанностями командира, с утра не мог найти свободной минуты для откровенного разговора с друзьями. Огорченный их грустью, он, конечно, испытывал громадное желание понять ее причину. Поэтому он тут же воспользовался представившимся случаем.

Дон Хосе ответил на его сердечные расспросы глубоким вздохом; Энкарнасион Ортис поднялся и, положив руку на плечо дона Луиса, сказал ему с невыразимой печалью:

— Увы, друг мой, в ваше отсутствие на нас обрушилось ужасное горе!

— Во имя неба, скажите, что случилось?! Не оставляйте меня в этой смертельной тревоге, умоляю вас, друзья мои!

— Зачем растравлять эту жгучую рану? — сказал дон Хосе. — Ведь несчастье непоправимо!

— Непоправимо?! — с силой воскликнул француз. — Не надо впадать в такое уныние, сеньор дон Хосе. Все поправимо, кроме смерти!

— А если речь идет именно о смерти?

— О смерти! — вскричал француз. — Кто умер? Ради бога, говорите!

— У меня нет сил сказать это, — сжав голову руками, ответил Энкарнасион.

— Тогда скажу я, — вздохнув, сказал дон Хосе. — Раз это нужно, я скажу. Я найду в себе силы, тем более, что это только несколько слов.

— После взятия Пасо-дель-Норте, — начал старик, — я был вызван конгрессом и, уезжая, оставил в асиенде дочь под охраной моего сына Педро и дона Рамона Очоа. Я не прислушался к советам друзей, а они как бы предчувствовали беду. Асиенда была надежно укреплена, в ней были большие запасы провизии; ее охранял довольно многочисленный и преданный нам гарнизон. Да и испанцы, подавленные своим поражением, исчезли из наших мест. Мне казалось, что бояться нечего, и я уехал вместе с Энкарнасионом и несколькими пеонами. Наше путешествие продолжалось двенадцать дней. Что произошло в асиенде во время моего отсутствия, не знаю! И никто не мог сказать мне что-нибудь определенное. Мои дети вскоре после моего отъезда возобновили свои обычные утренние прогулки верхом в окрестностях асиенды. Видимость наступившего спокойствия в нашей стране их ободрила, и они ездили в сопровождении только одного или двух слуг. Вначале они старались не уезжать далеко от дома, но постепенно осмелели, прогулки их стали продолжительнее, и наконец они решили поехать на охоту в ближайший лес.

— Какое безрассудство! — пробормотал дон Луис.

— Молодость доверчива и слепа! — горько вздохнув, сказал дон Хосе Морено. — Как-то, около восьми часов утра, сын и дочь выехали на охоту на антилоп. Их сопровождали только управитель и один преданный слуга-пеон. В назначенный для возвращения час они не вернулись. Дон Рамон встревожился и послал людей в разные стороны на поиски. Но все пеоны вернулись, не обнаружив даже следов охотников. Тогда Дон Рамон в отчаянии принял решение ехать самому на розыски, несмотря на то что уже наступила ночь. Дон Рамон выехал из асиенды во главе отряда, состоявшего из сорока хорошо вооруженных и смелых всадников. В окрестностях было все так же спокойно и безлюдно. Дон Рамон направился в тот лес, куда утром, как он видел, поехали охотники; отряд обыскал весь лес и ничего не обнаружил. Пройдя через лес, отряд вышел на большую равнину, а оттуда попал в густые заросли. Там дон Рамон приказал всадникам разъехаться во все стороны для поисков пропавших. У него было тайное предчувствие, что в этой чаще, пользовавшейся дурной славой и дававшей всегда приют бандитам, он наконец нападет на следы пропавших. Увы! Предчувствие не обмануло дона Рамона, ему пришлось в этом убедиться самым ужасным образом. Не успела облава начаться, как послышался крик одного пеона, звавшего к себе. Дон Рамон подскакал к нему. То, что предстало его глазам, было чудовищно…

— Крепитесь, — тихо сказал дон Луис, ласково сжимая руку старика.

— На земле лежали три трупа, страшно обезображенные. Это были мой сын, управитель и пеон, сопровождавший их на охоту. Оружие, которое еще не выпало из их рук, земля, утоптанная на большом пространстве, мертвые лошади — все доказывало, что люди были убиты после долгого и ожесточенного сопротивления…

— А донья Линда? — вскричал дон Луис.

— Исчезла.

— Нет никакого сомнения, — сказал дон Луис, — что они были захвачены врасплох какой-нибудь испанской разбойничьей бандой.

— Нет, — ответил печально дон Хосе. — С трупов были сняты скальпы… у несчастных были раны на груди и вырезаны сердца… а тела пронзены длинными коричневыми стрелами, похожими на стрелы апачей.

— Апачи — так далеко от границы! — изумленно вскричал дон Луис.

— Увы! Ведь вы же знаете друг мой, что с началом войны исчезли границы!.. Дон Рамон провел всю ночь в чапаррале в тщетных поисках следов доньи Линды. Он не нашел ничего. С наступлением утра он вернулся в асиенду, привезя туда убитых, чтобы предать их тела погребению по христианскому обычаю.

— Но на этом, я надеюсь, не закончились его розыски?

— О нет, конечно. Он продолжал их неустанно в течение многих дней, но, увы, безуспешно.

— Я не верю тому, что они убили донью Линду! — воскликнул дон Луис. — Как бы кровожадны ни были индейцы, но женщин они не убивают. Донья Линда жива.

— Это правда?! Друг мой, ведь правда, донья Линда жива? — возбужденно воскликнул Энкарнасион.

— Я в этом убежден. Они увезли ее, надеясь получить с вас богатый выкуп.