Но это искреннее движение народа было немедленно нейтрализовано целым рядом ошибок, вызванных надменностью испанцев. И ненависть к поработителям вспыхнула с новой силой.

Наглость государственных чиновников дошла до того, что один из наиболее пылких членов суда не побоялся за­явить на заседании, что до тех пор, пока в Кастилии останется хоть один сапожник, а в Ламанче хоть один погонщик мулов, за ними сохранится право повелевать колониями.

Схватка была неизбежна, враждующие стороны одинаково готовились к ней. Испанцы были сооружены до зубов; мексиканцы, подстрекаемые и распаляемые агитаторами из Европы и Соединенных Штатов, объединялись в тайные общества. В воздухе носился заговор против Испании. Первая попытка провалилась, многие были арестованы. Прибывший в это время вице-король Ванегас[89] вместо того чтобы внести успокоение, еще усилил смуту, раздавая без разбора чины и награды сторонникам Испании.

    События назрели. Великая революция должна была начаться. Как это ни странно, первым выступил служитель церкви, а за ним последовали другие священники, и все они стали жертвами своего патриотизма. Идальго[90], священник маленького селения Долорес, подал сигнал и смело ринулся на ослабевшие испанские отряды. Став во главе необученной толпы индейцев, вооруженных только пращами, луками, дубинами и палками, он увлек их за собой; недостаток воинского умения восполнялся у них диким натиском и презрением к опасности; это позволяло им совершать великие подвиги и делало их грозными во все периоды войны, начавшейся в 1810 году и окончившейся только в 1821 году, хотя один испанский гарнизон оставался хозяином крепости Сан-Хуан де-Улоа до 1825 года.

Закончив это длинное вступление (кстати, необходимое для понимания дальнейшего рассказа), мы должны откровенно сказать читателю, что вообще не имеем обыкновения писать предисловия к нашим книгам. Но в данном случае многие люди просили дать им сведения об этой столь отдаленной и малоизвестной стране.

А теперь приступим к рассказу.  

Благодаря системе управления, примененной испанцами, завоевавшими Мексику, — системе, которой упорно придерживалось правительство метрополии до самого дня освобождения Мексики, — бывшие испанские колонии Нового Света еще и теперь, после сорока лет свободы, остаются погруженными в состояние варварства, невежества и одичания, из которого им, возможно, никогда не удастся выбраться.

Для любого христианина, путешествующего по Мексике, остается совершенно непонятной религия, исповедуемая в этой стране, — если можно назвать религией ту сложную смесь католицизма и язычества, в которой никто не может разобраться, и меньше всего миссионеры, проповедующие ее в отдаленных провинциях.

Впрочем, индейцы, которые составляют две трети мексиканского населения, сохранили в неприкосновенности верования своих отцов и восприняли христианство лишь чисто внешним образом.

Какой умный и могучий народ мексиканцы! Если бы ими хорошо управляли, они могли бы очень быстро стать великим народом, потому что им присуще в высшей степени чувство добра и красоты. Лучшим доказательством этого является героическая борьба мексиканцев против Испании, которая выявила так много благородных людей в рядах инсургентов[91].

Но оставим на время настоящее этого бедного народа, достойного снисхождения и сострадания; бросим взгляд в прошлое и расскажем об одном из наименее известных эпизодов героической эпопеи, называемой борьбой за независимость Мексики. Этот эпизод, может быть намеренно и пренебрежительно забытый историей, тем не менее имел в свое время огромное значение, так как он нанес последний удар испанскому влиянию и доставил победу благородным борцам за свободу.

В одну из сред первой половины декабря 18.. года, между двумя и тремя часами пополудни, молодой человек лет двадцати пяти — двадцати шести, одетый в темное платье студента-богослова, — на нем была длинная сутана, белые брыжи[92] и широкополая шляпа. — ехал верхом на муле вдоль правого берега Рио Гранде-дель-Норте, одной из крупнейших рек Мексики, отделяющей ныне эту страну от Техаса.

Сельская местность, через которую шла дорога путешественника, была чрезвычайно живописна, но молодой человек, казалось, не обращал никакого внимания на красоты природы: он ехал, низко надвинув шляпу на глаза и опустив голову на грудь; либо он знал эти места уже давно и потому не находил в них ничего любопытного, либо — что более вероятно — его ум был целиком поглощен мыслями о войне, уже давно опустошавшей эту несчастную страну. Погруженный в тягостные размышления, путник оставался равнодушным ко всему, что происходило вокруг него, и не любовался великолепными пейзажами, развертывающимися перед ним непрерывно, как в калейдоскопе.

Он все время подгонял своего мула, чтобы как можно скорей добраться до маленького городка, или, вернее, селения, Пасо-дель-Норте, приветливые домики которого стали уже показываться на том берегу реки, наполовину скрываясь в чаще разнообразных деревьев.

Пасо-дель-Норте — старинная крепость, построенная некогда испанцами на границе штата Чиуауа для отражения набегов индейцев бравое.

Благодаря своей отдаленности крепость избежала страшных последствий гражданской войны, уже столько лет разорявшей Мексику. Жители крепости — правда, немногочисленные: их было не более полутора тысяч человек — жили спокойно и счастливо, равнодушно относясь к тому, что творилось вокруг.

По мере приближения к крепости студент перестал подгонять мула; наоборот, он начал его сдерживать и оглядывать окрестности с возрастающим беспокойством.

Полная тишина и глубокое молчание царили вокруг; так далеко, как только охватывал глаз, не было вино ни одной живой души.

Это необычайное безлюдье, странное в окрестностях важного пункта, окруженного многочисленными ранчо, поразило путешественника.

— Что же здесь происходит? Не понимаю, отчего у меня предчувствие беды? Почти страх! — пробормотал студент и, пришпорив мула, ударил его так сильно, чикоте[93], что благородное животное, несмотря на усталость, понеслось галопом.

Вскоре путешественник доехал до заставы крепости.

Обычно ее ворота были открыты; теперь же они были на запоре; испанский солдат с ружьем на плече ходил взад и вперед за барьером.

Молодой человек принужден был остановиться.

— Ого! — сказал он. — Это становится серьезным!

Заметив в нескольких шагах от себя неподвижного всадника, часовой повернулся к нему, опустил ружье к ноге и, насмешливо осмотрев приезжего, спросил хриплым голосом:

— Кто идет?

— Друг, — ответил молодой человек.

— Так! Друг? — посмеиваясь, спросил солдат. — Друг кого, друг чего, а?

— Друг мира, — спокойно ответил молодой человек.

— Друг мира! Гм!.. — насмешливо сказал солдат.

— Посмотрите на мою одежду, сеньор солдат.

— Одежда ничего не значит, приятель, вы это знаете так же хорошо, как и я, — ответил солдат, все более издевательски оглядывая студента с ног до головы.

Тот закусил губу от злости, но счел более благоразумным скрыть это чувство.

— Кто вы такой и зачем вы сюда приехали? — спросил часовой после короткого молчания. — Говорите правду, если не хотите, чтоб я вам всадил пулю в голову!

— Я — студент-богослов из Гвадалахары, где сдал последние экзамены на звание священника; приехал сюда провести несколько дней у одного родственника перед поступлением на службу.

— Гм… — проворчал солдат, пожав плечами. — Все это не очень понятно… Является какой-то повеса с наружностью тореодора… вместо того чтобы служить королю, как все честные подданные.