Надобность в пироге миновала, и Твердая Рука даже не потрудился снять ее с дерева.

Прислонясь спиной к дубу, скрестив на груди руки и опустив голову, охотник размышлял, время от времени заботливо поглядывая на своего спящего товарища.

Дон Хосе, наконец, открыл глаза и, протяжно зевнув, сладко потянулся.

– Карамба! – воскликнул он, убедившись с первого взгляда, что солнце стояло высоко. – Я, кажется, здорово проспал; должно быть, поздно!

– Десять часов.

– Десять?! – мгновенно вскочив, воскликнул дон Хосе. – И вы не растолкали этакого лентяя!

– Вы так сладко спали, дружище, что у меня не хватило духа.

– Гм, – сказал Паредес. – Я, право, не знаю, следует ли мне побранить вас или поблагодарить за такую заботу: ведь мы потеряли уйму драгоценного времени.

– Не горюйте! Взгляните: вода ушла, земля подсыхает… Лишь только спадет полуденный зной, мы сядем на коней и в несколько часов наверстаем потерянное время.

– Ваша правда, товарищ! – весело произнес дон Хосе, окинув окрестности опытным взглядом старожила прерий. – Ну, раз так, усядемся завтракать, и время пройдет незаметно. Без дальних промедлений приятели принялись за завтрак, ничем не отличавшийся от вчерашнего ужина.

Настал час отъезда. С холма им пришлось спускаться, ведя лошадей в поводу. Крутизна, по которой они так лихо взлетали ночью, когда их подстегивала опасность, теперь предстала перед ними во всей своей неприглядности: это был чрезвычайно обрывистый и труднопроходимый спуск.

– А теперь, дружище, – сказал Твердая Рука, когда они сели на коней, – мы поедем в один атепетль[49]. Не возражаете?

– Я лично – нет, но не пойму, какая от этого может быть польза для моего господина?

– Это как раз один из тех вопросов, на которые я пока не стану отвечать; вам достаточно знать, что мы предпринимаем этот шаг в интересах вашего господина. Наша поездка не повредит ему в его делах; напротив, она принесет ему большую пользу.

– Так с Богом, в путь! Но далеко ли отсюда эти индейцы?

– Для других это было бы целым путешествием. Но ведь мы с вами лихие наездники, да к тому же на великолепных конях. Мы доберемся туда завтра же не позже трех или четырех часов пополудни.

– Ну, значит, не так уж далеко. А в какой стороне лежит это селение?

– Да вы, наверно, слышали о нем, если только вас раньше не заносило туда как-нибудь случайным ветром. Селение это находится всего в двенадцати лье от асиенды дель Торо.

– Подождите, подождите! – воскликнул управитель, напряженно роясь в своей памяти. – Ну конечно, знаю! Я, правда, никогда не бывал в этой деревне, намного слышал о ней.

Не там ли живет этот бледнолицый – один из главных вождей индейцев?

– Говорят, – уклончиво ответил охотник, едва заметно покраснев.

– Не странно ли: белый человек отказывается от общества себе подобных ради того, чтобы жить среди дикарей!

– Почему же «дикарей»?

– Боже мой! Всем известно, что индейцы неразумны, как дети.

При этих словах охотник, окинув Паредеса загадочным взглядом, чуть заметно пожал плечами, но промолчал; может быть, потому, что он мог бы слишком много сказать в ответ, а может быть, потому, что сомневался, может ли такой тяжелодум, как управитель, с его ограниченным умственным кругозором, понять его. Перекидываясь отрывочными фразами, они тронулись в путь.

День прошел без происшествий. До самой ночи они двигались с необычайной быстротой, лишь изредка останавливаясь, чтобы подстрелить себе дичь на ужин. Покуривая и беседуя, друзья неслись галопом к месту своей ночевки. Они мчались напрямик по прерии – по полету птиц, как говорят индейцы; взбирались на горные кряжи, спускались с них, а реки переплывали, не теряя времени на поиски брода.

Такая езда совершенно немыслима в европейских странах, где путник, взявший напрямик, на каждом шагу натыкался бы на села или города, которые ему пришлось бы объезжать. Но в Мексике, где поселения крайне редки, подобный способ путешествия значительно сокращает путь.

Так и случилось, что приятели в двадцать четыре часа оставили за собой то самое пространство, на преодоление которого Паредесу потребовалось сорок восемь часов. Дело в том, что управитель, выехав из асиенды дель Торо, ехал проезжей дорогой почти до самого холма, на котором его застигло наводнение, в то время как два друга, избегая проторенных путей, мчались по тропам, протоптанным дикими зверями. Уже стемнело, когда путники расположились на ночлег в лесу по ту сторону асиенды дель Торо. Они миновали ее перед вечером, но и теперь еще виднелся вдалеке мрачный и горделивый силуэт замка.

Пейзаж принимал все более суровый и дикий характер; все тучнее росла трава, все непроходимее были чащи невиданных до своим размерам и возрасту деревьев, все говорило о близости границы так называемого цивилизованного мира; еще один шаг – и очутишься на индейской территории; так, по крайней мере, называют ее здесь, хотя на всех географических картах эта территория фигурирует как мексиканская. Приятели развели огонь, с аппетитом поужинали, после чего завернулись в свои плащи, протянули ноги к огню и тотчас же уснули, полагаясь на инстинкт своих коней, которые, конечно, не дадут застигнуть себя врасплох и своим ржанием предупредят о приближении двуногого или четвероногого врага.

Ночь прошла, однако, спокойно. С восходом солнца наши путники возобновили свое прерванное путешествие.

– А знаете, я ведь ошибся, – заговорил вдруг охотник, обращаясь к Паредесу. – Я сказал вам вчера, что мы будем на месте во второй половине дня, а мы приедем в одиннадцать утра.

– Карамба! Чудесная новость!

– Видите там впереди пригорок? Оттуда открывается вид на селение, живописно раскинувшееся на склоне другого холма. Последние хижины поселка спускаются в долину, прямо к речке, прозрачные и быстротекущие воды которой образуют естественную преграду на подходе к атепетлю.

– Все это хорошо, но еще вопрос, как нас встретят там, – заметил дон Хосе.

– Папагосы – гостеприимный народ.

– Не сомневаюсь; к несчастью, у меня нет никаких оснований рассчитывать на их доброжелательство. Я слышал к тому же, что они весьма недоверчивый народ и без особого удовольствия встречают бледнолицых, заглядывающих в их поселки.

– Смотря по тому, с какой целью проникают туда белые.

– Вот это-то и заставляет меня задуматься.

– Почему?

– Говорят… я, конечно, не смею утверждать, но так говорят…

– Что именно?

– Что папагосы сильно волнуются и готовы восстать, если только уже не восстали.

– Они восстали уже много дней назад, – преспокойно ответил Твердая Рука.

– Что?! – с ужасом воскликнул дон Хосе. – И вы тащите меня к ним?

– А почему бы и нет?

– То есть как это – «почему»?! Да потому, что они попросту перебьют нас.

– Вы с ума сошли! – бросил ему в ответ охотник.

– С ума сошел, с ума сошел! – ворчал Паредес, недоверчиво покачивая головой. – Вам легко говорить! Ну, мне мало улыбается перспектива ни за что ни про что лезть в петлю.

– Повторяю, ничего плохого с вами не случится. Боже праведный! Да неужели вы считаете меня способным завлечь вас в западню?

– О нет, клянусь честью! Но мало ли что!.. Вы можете ошибаться, приписывая добрые чувства этим дикарям.

– Я знаю, что говорю. Вам нет надобности опасаться их Более того, вам будет оказан почетный прием.

– Почетный? – недоверчиво протянул дон Хосе. – Гм, сомневаюсь.

– Увидите! Горе тому, кто осмелится поднять руку на моего спутника!

– Да кто вы такой, чтобы говорить так?!

– Охотник, только и всего! Но я друг папагосов и усыновлен одним из его племен. И любой человек, прибывающий со мной, должен быть из уважения ко мне принят как брат всеми сашемами[50] и воинами моего племени.

– Ну что же! – произнес Паредес тоном человека, выбитого со своих последних позиций и решившего примириться со своей участью.