И вдруг Фрике, внимательно наблюдавший за этой сценой, почувствовал острую боль в правом плече. Он тут же оглянулся и увидел прямо перед собой своего противника, который, подняв кинжал, собирался нанести ему второй удар. Но молодой человек ловко схватил нападающего за руку. Тот, чувствуя, как у него затрещали суставы, закричал:
— Пощадите! Сеньор!.. Пощадите!.. Вы мне сломаете руку!..
— Негодяй! — проговорил Фрике — Мало того, что ты выгреб все из моих карманов, когда занимал за столом место этого старого плута, ты еще хочешь убить меня.
— Пощадите!.. Я только слегка задел вас. Один из китайцев, падая, отвел удар… Я лишь слегка поранил вас… Пощадите!..
Сей хитроумный довод вызвал улыбку молодого человека, и он разжал пальцы.
— Гадкая обезьяна, — все еще сердито, но уже со смехом произнес он, — мне бы не стоило труда разукрасить тебе физиономию или пригвоздить к стене, как сову… Давай свой нож и шпагу и поскорее проваливай отсюда.
— Не стоило отпускать его, моряк, — заметил Пьер Легаль. Растолкав всех на своем пути, он как раз в эту минуту подошел к Фрике. — Ну ладно, раз уж ты так решил… Нам надо еще добраться до нашей хибары. Завтра мы должны подняться чуть свет. Рана, надеюсь, у тебя не слишком серьезная?
— Ба, просто царапина.
— Прекрасно. Тогда в путь.
Друзья вышли из игорного дома, где шум все еще не утихал, и направились в гостиницу, которую Пьер Легаль так непочтительно назвал хибарой.
Основанный в 1557 году португальцами, Макао находится на самой оконечности полуострова, носящего то же имя. Проживает там сто двадцать пять тысяч китайцев и девять тысяч пятьсот португальцев. Португальская часть города, укрепленная по всем правилам военной науки, ощетинившаяся редутами и начиненная пушками, отделена от китайской высокой стеной, тщательно охраняемой солдатами-европейцами, — пересечь границу, если не известен пароль, было невозможно.
Найти дорогу в этом переплетении поднимающихся в гору улочек, темных и узких, словно водосточные трубы, среди каменных домов с зарешеченными, как в тюрьмах, окнами, было довольно трудно. Наши друзья, не запасшиеся проводниками, долго блуждали в темном лабиринте переулков, слыша за спиной шаги ночных бродяг, встречая на каждом шагу подозрительных типов, которые наверняка напали бы на них, не веди они себя так уверенно и не будь у Фрике огромной шпаги дона Бартоломеу, которой он, громко смеясь, орудовал с ловкостью, достойной учителя фехтования.
Пьер уже успел истощить свой словарный запас морского волка, а усилия его молодого друга отыскать гостиницу так и не увенчались успехом. Вдруг до них донеслись обрывки какого-то странного разговора: один из говорящих, казалось, был давешним знакомцем Фрике.
— Это никуда не годится, — недовольно ответил португальцу собеседник грубым пропитым голосом. — У меня есть кое-что получше…
Наши друзья, подойдя близко, увидели, как впереди мелькнула и тут же исчезла в темноте широкоплечая фигура американского капитана, устроившего драку за игорным столом.
В общем, чуть ли не всю ночь проведя в напрасных поисках, наши друзья лишь под утро набрели на гору, где находился «Барракан» [15], — так назывались помещения китайской эмиграционной службы. Их гостиница стояла напротив этого здания, неподалеку от развалин старого монастыря иезуитов [16]. Первым, кого они встретили, был этот проклятый португалец. Он выходил из здания эмиграционной службы. С отвратительной наглостью, что выглядело даже комично, негодяй осведомился у Фрике о состоянии драгоценного здоровья его милости. Молодой француз заверил его, что чувствует себя превосходно.
— Прощайте, сеньор, прощайте, примите мои извинения. Поверьте, вы всегда будете помнить о встрече с доном Бартоломеу ду Монти, — произнес мерзавец с недоброй улыбкой и не спеша удалился.
Пьер Легаль и Фрике вошли в помещение, принадлежавшее одному из торговцев людьми. Приемная в этом амбаре, где занимались перепродажей живого товара, выглядела вполне пристойно. Пьер, знавший толк в таких вопросах, утверждал, что все здесь: и стены, обшитые деревянными панелями, и фарфоровые вазы с цветами, и мебель красного дерева — напоминало салоны первого класса океанских пароходов. Но вскоре дверь из красного дерева отворилась, и они оказались в тесном коридоре, где, ожидая ближайшего парохода, ютилось множество покрытых насекомыми, истощенных голодом и болезнями, одетых в жалкие отрепья несчастных кули.
Солдаты, взятые в плен в южных провинциях Китая, и прибрежные рыбаки, похищенные пиратами, составляют треть ежегодного числа эмигрантов. Другая треть — это бедняки, умирающие от голода у себя на родине, привлеченные лживой рекламой, обещающей им за морем чудеса. Остальных же китайские торговцы и, к стыду нашему надо признаться, предприимчивые европейцы заполучают бесплатно через открыто существующие здесь игорные дома. Как это происходит? Да очень просто! Как правило, множество игроков, приезжающих попытать счастья, разоряются за несколько дней. «Доброжелатели» ссужают их деньгами, но затем наступает день трагической расплаты, и они становятся собственностью своих бывших благодетелей, которые по здешним законам вправе полностью распоряжаться ими.
Надо сказать, что португальские власти, движимые самыми похвальными намерениями, следят за тем, как выполняются так называемые свободные обязательства, и стараются, насколько это возможно, облегчить участь эмигрантов. Но разве они в состоянии потребовать свидетельства о рождении этих несчастных у агентов, получающих от тридцати до пятидесяти франков за каждого из должников? И когда португальский прокурор спрашивает уезжающих, покидают ли они страну по доброй воле, бедолаги, зная, что в случае отказа их будут безжалостно мучить, конечно же отвечают «да» из страха вновь оказаться во власти вербовщиков или продажных мандаринов.
Если десять тысяч китайцев, уезжающих из Макао в Перу, и пять тысяч их соотечественников, уезжающих в Гвиану, обречены влачить животное существование, то надо сказать, что французские колонизаторы в Гвиане, на Антильских островах и в Кохинхине [17]обращаются с китайскими кули весьма гуманно, но, к несчастью, число тех, кто оказывается во французских владениях, увы, невелико.
Как уже было сказано выше, Пьер Легаль и Фрике представляли французскую компанию, находившуюся на Суматре [18], и приехали в Макао, чтобы заключить контракт с сотней работников. Мы уже говорили об их намерениях по отношению к тем, кого удалось завербовать.
Корабль, предназначенный для перевозки эмигрантов, был деревянным трехмачтовым грузо-пассажирским судном водоизмещением в восемьсот тонн, с машиной мощностью в сто двадцать лошадиных сил; построен он был в Америке, но из уважения к судовладельцу ему дали китайское название «Лао-цзы» [19]. Капитан, кроме того, приказал нарисовать на носу огромный глаз, как это делают на китайских джонках [20], чтобы уберечь судно от злых духов.
Оба француза выполнили все формальности, необходимые для вступления во владение своими новыми работниками, и погрузили их на пароход. Торговец, уплативший, к слову сказать, за каждого китайца по пятьдесят франков посреднику и по триста франков вербовщику, уже успел представить своих кули португальскому прокурору. Тот, как полагается, спросил каждого из них, уезжает ли он по доброй воле. Большинство из тех, кто при предыдущем опросе сказал «нет», чтобы избежать жестокого, бесчеловечного обращения, поспешили дать утвердительный ответ. Действительно, нередко случается, что из пятисот китайцев, опрошенных прокурором, человек сто отказываются уехать. Но, увы, после более или менее длительного пребывания в пунктах сбора, они с охотой соглашаются на любое предложение. Кули, выразившие желание уехать, помещаются на неделю в прежние сараи, после чего прокурор задает им снова тот же вопрос, что и неделю назад. Кое-кто все еще на что-то надеется, хотя судьба их, в сущности, решена.
