— Отец ее перед смертью раскаялся, искупил свою вину. Ты прав, девчушка должна быть счастливой.

— Это так, мой друг. И все же ее судьба меня очень печалит. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что не случайно столько несчастий обрушилось на нас за последние два года. Господин Андре и доктор разорены, у капитана тоже ничего не осталось, кроме пенсии, а он ведь должен кормить еще мать и сестру. Господин Андре, желая оставить хоть какое-нибудь состояние своей приемной дочери, на последние деньги создает новое дело, компанию «Плантаторы-путешественники Суматры». Не дав мне времени опомниться, он увозит меня с собой, вызывает тебя из Тулона, и мы вместе с доктором оказываемся на Суматре.

Поначалу все идет как нельзя лучше. Поездка в Макао за китайскими кули — простая прогулка в обычное время, но мы почему-то попадаем в руки морского разбойника, который обворовывает нас, присваивает себе наших китайцев и сажает вдобавок под замок. А сейчас, сидя втроем, причем один из нас — ребенок, на затерянном в океане острове где-то у берегов Новой Гвинеи, мы не в силах ничего предпринять.

— Послушай, — проговорил Пьер в волнении, — не видишь ли ты в обрушившихся на нас за последнее время несчастьях происки врагов?

— А почему бы и нет? Как бы то ни было, — продолжал Фрике, почувствовав новый прилив энергии, — нам нанесли удар, но о победе или поражении говорить пока рано. Бывало и хуже. Время идет, и мы должны взять реванш. Вот почему надо как можно скорее добраться до цивилизованных стран и вступить в борьбу.

Следующим утром друзья спустили на воду пирогу и, подкрепив свои силы мясом жареной черепахи, покинули этот пустынный атолл, вызвавший у них столько воспоминаний. Четыре дня прошли спокойно, они проплыли мимо цепи коралловых островов, разделенных небольшими проливами. По мнению Фрике, это были острова Д’Антркасто.

Данная группа островов, расположенная неподалеку от юго-восточного берега Новой Гвинеи, очень плохо изучена, а населяющие ее туземцы, если судить по тем враждебным крикам и угрожающим жестам, которыми было встречено появление пироги, столь же негостеприимны, как и жители острова Вудлэк.

Пристать к берегу оказалось невозможно, к великому неудовольствию Пьера, хотевшему спокойно поспать после обеда и, главное, пополнить запасы не слишком сытной еды, захваченной путниками в дорогу.

— Боцман Пьер, вы грешите чревоугодием, — добродушно подсмеивался Фрике над своим другом. — Извольте немного потерпеть, и мы приготовим вам блюда, которые вполне можно было бы подать в лучших ресторанах Парижа.

— Хм, — пробурчал моряк. — Бульвары! Они слишком далеко отсюда, мой вечный гамен [115]. Ты уплетаешь здешние дрянные бобы с таким аппетитом, будто это лепешки из пшеницы самого лучшего сорта.

— Бобы! — прервал его возмущенный Фрике. — Это ямсы, пататы, кокосовые орехи, бананы, равных которым я не видел в витринах парижских магазинов, когда ел пустой хлеб, запивая его водой. Сразу видно, черт побери, что тебе не приходилось жить впроголодь, как мне, целых пятнадцать лет.

— Ты прекрасно знаешь, сынок, что я неприхотлив в еде. Да и никак не скажешь, что у моряков разнообразное и изысканное меню.

— Тогда почему же ты жалуешься?

— Я не жалуюсь. Я просто брюзжу, оттого что время идет, а мы почти не двигаемся. Мне кажется, это слишком однообразно, ты согласен со мной, Виктор?

— Да, господин, — с уважением проговорил молодой китаец.

— Да, господин, да, господин, твоя речь столь же однообразна, как и наше меню, мой милый, — продолжал Фрике, — послушай, мы все здесь друзья, к чему эти церемонии? Называй меня просто Фрике.

— Холосо, господин.

— Скажи: Фрике.

— Флике.

— Ладно, видно, так на роду написано, все мои приемные дети будут так или иначе коверкать мое имя. Наш черный принц называет меня Флики, а мой желтокожий малыш — Флике. Однако это уже шаг вперед. Неплохо, малыш, а в имени этого просмоленного моряка столько «л», что тебе оно должно прийтись по вкусу.

— Да… Пиель Легаль.

Тут Фрике охватил безумный приступ смеха, а вслед за ним рассмеялся и бретонский моряк.

— Это действительно уму непостижимо! Ему мало двух «л», так он еще одно добавил.

У бедняги Виктора на глаза навернулись слезы, он решил, что сказал какую-то глупость. Еще немного, и мальчуган бы расплакался.

— Полно, дурачок, разве ты не видишь, что мы шутим? Посмейся вместе с нами. Называй нас как хочешь. Ты славный паренек, и мы тебя искренне любим.

Старый моряк протянул китайчонку свою мозолистую честную руку, тогда как Фрике, глядя на ребенка добрыми светлыми глазами, спросил:

— Ладно, Виктор, наверно, и в твоей стране есть немало уличных мальчишек? Среди нас много славных ребят, и в Париже, и в Пекине, и мы преданы душой и телом своим друзьям. А вы, господин Пьер Легаль, можете не волноваться, в ближайшее время мы пополним наши припасы, заготовим несколько сортов хлеба, который, хоть и не выпекается, не хуже на вкус, чем тот, что едят у нас на родине. Я имею в виду саго.

— Никогда ничего не слышал об этом.

— Скоро сам увидишь. Ладно, надо подготовиться к высадке, так как через несколько часов наша пирога достигнет берегов Новой Гвинеи.

— Ты думаешь, мы уже добрались до нее, сынок, и наше плавание подходит к концу?

— Думаю, да, если только мы не сбились с курса.

— Такого, поверь мне, быть не может.

— Я того же мнения. Тем более, эта невысокая цепь темно-синих гор на горизонте может быть только на большой земле. Но не стоит терять бдительность: хоть край этот очень красив, жители его не слишком добры.

— Вероятно, они тоже людоеды.

— Да, таких здесь большинство. Но, может быть, нам повезет, и мы встретим племена, которые не любят лакомиться человеческим мясом, тут все дело случая. Впрочем, такого приема, как на острове Вудлэк, думаю, здесь не будет, — папуасы этого континента уже общались с европейцами.

— Ты сказал «континента», сынок.

— Новую Гвинею вполне можно назвать континентом, ведь после Австралии это самый большой остров в мире [116].

— Вот как!

— Если мне не изменяет память, он имеет в длину не менее четырехсот лье и около ста тридцати лье в ширину, а общая площадь составляет сорок тысяч лье.

— Да, черт возьми, тогда ты действительно можешь называть этот остров континентом. А каковы его географические координаты?

— На нашем обрывке карты он находится между сто тридцать первым и сто пятьдесят первым градусами восточной долготы и нулевым градусом девятнадцатью минутами и десятым градусом сорока минутами южной широты.

— Да, не маленький, ничего не скажешь!

— К сожалению, остров еще плохо изучен. Западный берег посещается европейцами гораздо чаще, и там есть даже несколько голландских поселений, но на этом берегу таковых нет.

— А что ты скажешь о туземцах?

— Видишь ли, некоторые авторы утверждают, что они являются как бы переходной группой между малайцами и эфиопами.

— Хоть я и не часто их видел, мне кажется, они не похожи ни на тех, ни на других.

— Полностью с тобой согласен. Кроме того, их подразделяют на две группы, на арфаков, жителей гор, и на собственно папуасов, жителей побережья.

— Папуасы!.. И тут папуасы.

— Но ведь настоящее имя Новой Гвинеи — Папуазия, я думал, ты это знаешь. А название арфаки, видимо, связано с цепью гор на этом острове, и теперь так называют их жителей. Но сделать из этого вывод, что все горцы — арфаки, было бы, на мой взгляд, слишком опрометчиво.

— В общем, это нас не слишком касается.

— Как раз наоборот. Папуасы с побережья, я где-то об этом читал, менее жестоки, чем жители гор. И кажется, папуасы в деревне Дорей, где имеется представитель Голландии, прекрасно ладят и с белыми, и с малайцами. И вот доказательство, когда путешественники или купцы направляются в сторону гор, жители побережья в ужасе кричат им: «Арфаки! Арфаки!»