Фрике, куда лучше, чем Пьер, знавший флору Океании, называл по пути некоторые растения, бόльшая часть которых могла быть использована человеком и была на редкость красива. Хлебные и банановые деревья, кокосовые пальмы, кедры, эвкалипты, платаны, саговые пальмы Пьер с присущим ему здравым смыслом относил к съедобным и несъедобным. Гигантские злаковые растения, опутанные лианами древовидные папоротники, лилии-ксанторреи с пышным плюмажем и тонким цветоносным стеблем, растущие среди зарослей дикого сахарного тростника, а вокруг сотни щебечущих птиц в сверкающем оперении, опускающиеся на деревья, словно бабочки на благоухающие цветы.

Растительный и животный мир был, в сущности, не слишком разнообразен, но вряд ли уместно говорить об однообразии, когда речь шла о столь восхитительном зрелище! Время от времени на землю падал кокосовый орех, и друзья сами не раз могли убедиться, хотя факт этот долго оспаривался кабинетными естествоиспытателями, как ловко крабы-разбойники, их еще называют пальмовые воры, расправляются с твердой скорлупой ореха.

На первый взгляд действительно трудно поверить, что краб может справиться с волокнистым покровом и скорлупой, внутри которой находится ядро. Но краб, выбирая именно то место, где находится лунка, очень успешно снимает одно за другим волокна. После того как выполнена эта предварительная работа, он залезает кончиком одной из своих огромных клешней в лунку, чтобы расколоть скорлупу, а если это ему удается не сразу, снова и снова очень ловко ударяет по одному и тому же месту, пока не появится трещина. Затем, пользуясь одной из своих маленьких клешней как сверлом, краб наконец добирается до любимого лакомства.

Эти представители здешней фауны, как и тот, что был приготовлен нашими друзьями на обед, отличаются огромными размерами. Несколько крабов Фрике, осмотрительно лишив их страшных клешней, взял с собою в дорогу.

С наступлением ночи нашим друзьям пришлось прервать свое плавание, но на рассвете они вновь пустились в путь. Теперь уже можно было не сомневаться, что остров был невелик: приблизительно часов за двенадцать, если ориентироваться по солнцу, они успели совершить полукруг. Подтверждением таких расчетов служил остов потерпевшего крушение «Лао-цзы». Невероятно, но-разбившийся о рифы корабль до сих пор не пошел ко дну. Еще были видны бушприт и корма, севшая на рифы, которые, как и большинство рифов Океании, образуют барьер между открытым морем и землей, словно защищая ее подступы. Неподалеку от него суетилось несколько пирог, напоминая хищников, привлеченных и одновременно испуганных слишком большой добычей. Отступать европейцам было невозможно.

— Придется, видимо, дать бой, — проговорил Фрике, заряжая ружье.

— Посмотрим, — откликнулся Пьер со свойственным ему хладнокровием. — Послушай, а не попытаться ли нам попасть на корабль? Раз уж мы, как это случается с большинством робинзонов, оказались рядом с севшим на мель судном, этим надо воспользоваться, а то можно и опоздать. Поплывем туда, но не следует спускать глаз с этих чернокожих.

Появление пироги вызвало волнение среди туземцев. Мародеры из осторожности удалились. То ли бледные лица не внушали им слишком большого доверия, то ли странные и непонятные события предпоследней ночи сделали их более подозрительными.

Пьер сумел пришвартовать пирогу к разорванной цепи шлюпбалки [104], и они взобрались на покореженное судно. Но, увы, «улов» оказался незначительный — всего лишь несколько банок консервов, удочки и крючки, топоры, кусок парусины и тому подобное. Камбуз, к сожалению, ушел под воду, и достать оттуда хоть какую-нибудь провизию было невозможно. Когда друзья собирались после безуспешных поисков вернуться на берег, Фрике случайно заглянул в каюту капитана. Царивший там беспорядок свидетельствовал не только о поспешном бегстве ее хозяина, но и о том, что здесь побывали разгневанные китайцы; все было разгромлено, разрушено, и даже от большой карты, висевшей на стене, остались лишь жалкие обрывки. Парижанин машинально подобрал с пола один из этих обрывков, рассеянно взглянул на него, и тут же у него вырвался крик удивления.

— Черт побери, — воскликнул он, оторвав от стены еще один уцелевший кусок. — Мы недаром потратили время, заглянув сюда. Если не ошибаюсь, это карта, на которой пират отмечал свой путь… Точно! Он должен был сделать последнюю запись незадолго до того, как корабль сел на мель. Прекрасно, этим я займусь в более подходящее время, — закончил молодой человек, пряча в карман матросской блузы подобранные клочки, приобретшие вдруг в его глазах огромную ценность. — А вот еще револьвер… Кольт и патроны к нему, в нашем путешествии они наверняка пригодятся. Вот и все, пора в путь.

Парижанин радостно поднялся на палубу и увидел, что Пьер собирается перенести на пирогу маленький, но очень тяжелый мешок, набитый какими-то круглыми, размером с кулак, предметами.

— Что это у тебя, моряк? Уж не картошка ли?

— Я скажу об этом позднее, — ответил Пьер, подмигнув ему.

— Ладно, — пробормотал Фрике, — кажется, каждый из нас приготовил другому приятный сюрприз.

— А теперь пора сниматься с якоря, и побыстрее, — заметил старый боцман.

— Ты, видно, очень торопишься.

— Да. А поскольку я собираюсь устроить небольшой фейерверк, нам нужно успеть занять удобные места, чтобы полюбоваться красивым зрелищем. К тому же вскоре мы снова должны пуститься в плавание.

— Сегодня лучше не спешить, — заметил Фрике. — Я предлагаю другое: вернемся на стоянку, проведем там ночь, а завтра спозаранку снимемся с якоря. Хорошо отдохнув, мы сможем проделать за день немалый путь.

— У тебя какие-то новости?

— И даже очень интересные.

Отплытие белых как бы послужило для папуасов сигналом, начались настоящие гонки, каждая пирога стремилась скорее добраться до корабля. Теперь он не внушал им прежнего суеверного страха; прибывшие с острова человеческие существа посмели приблизиться к нему, побывать там и даже вернуться оттуда целыми и невредимыми.

Пьер, Фрике и молодой китаец, укрывшись за уступом скалы, ждали обещанного зрелища. Широкая улыбка освещала лицо старого моряка, наблюдавшего, как пироги папуасов приближались к «Лао-цзы». Когда от корабля их отделяло не более двадцати метров, из трюма вырвался огромный столб дыма, а вслед за ним в небо поднялся сноп огня, он достиг клотика грот-мачты, раздался страшный взрыв, от которого содрогнулась земля, согнулись стволы деревьев. Корабль взлетел на воздух, увлекая за собой пироги и сидевших в них папуасов, вселяя ужас в сердца столпившихся на берегу островитян. Затем волны медленно опустились, пироги исчезли, чернокожие лодочники появились на поверхности и в испуге, тяжело дыша, поплыли к берегу, словно преследуемое акулами стадо морских свиней [105].

— Вот и мой фейерверк, — сказал Пьер. — Это сработал бочонок пороха, на который я наткнулся на корме, китайцы вскрыли его, думая, что там водка. Теперь жители острова будут питать больше уважения к большим плавающим машинам и к тем, кого они перевозят. Вообще урок, преподанный мною, не слишком суров, им лишь придется построить себе новые пироги.

— Право, папуасы голову потеряли от раскатов грома, ставших постоянными за последние два дня. А ведь от этих каннибалов и следа бы не осталось, произойди твой взрыв на две минуты позже.

— Велика беда! Даже если бы из-за меня на тот свет отправились две или три дюжины паразитов, я бы не стал испытывать угрызений совести. Тут уж как повезет. Они вернулись живыми и здоровыми, тем лучше для них. Я не трону волоса на голове ребенка, ты меня знаешь, но, увидев, как эти подлые звери вспарывали животы трем сотням беззащитных китайцев, пили их кровь, разрывали на части этих бедолаг, признаюсь, мое мнение о тех, кого кабинетные исследователи называют «славными дикарями», здорово изменилось.

— Конечно, — ответил Фрике со вздохом, — надо уметь защитить себя от нападения туземцев. Но мне все-таки всегда и везде грустно видеть, как человеческие существа убивают друг друга.