Теперь он понял, что ошибся.
Андре невозмутимо на них смотрел; Бенедикта терзала смутная, но настойчивая тревога, и вампир решил воздержаться от приветствия.
— До тебя не доходили кое-какие слухи, друг мой? — осведомился Андре. Бенедикт не ответил, и брат по крови радостно продолжил: — Между братьями распри. Вовсю идет гражданская война. Проклятая жадность! Тебе следовало бы держать ухо востро, Бенедикт.
Прежде, чем Андре успел объяснить, вампир догадался, что произошло.
— Я хочу все, чем ты владеешь, — прямо, по-деловому сказал Андре. — Впрочем, я уже получил желаемое.
Со сверхъестественной скоростью Бенедикт и Сорин ринулись в Подземелье. Вампиры Андре захватили в плен детей. Молодежь в замешательстве смотрела на Мастера: неужели на такое способны свои же?
Новым отпрыскам нужен был оазис. Потратив чертову уйму денег, Бенедикт создал этим повесам и красоткам островок наслаждений, где праздник никогда не кончался, где они могли ни в чем себе не отказывать и танцевать до зари. До сих пор самую большую опасность представляли люди, истребляющие все, что не поддавалось их пониманию, — например, вампиров. Тем не менее существование Подземелья пока удавалось скрывать.
Кто бы мог подумать, что брат по крови окажется куда опаснее смертных?
Андре застыл позади Бенедикта и Сорина, перекрыв тайный выход.
— Сдавайтесь, — потребовал он.
— Как ты смеешь идти против нашего отца?
Андре захохотал.
— Смею! И знаешь почему, Бенедикт? Потому что мне захотелось! Лет через двести повелитель вновь очнется ото сна, и приветствовать его буду я. Я стану его правой рукой.
Андре сильно изменился. Раньше он был воином низшею уровня. Честолюбивым? Пожалуй. Могущественным? О могуществе он и мечтать не смел.
Сдаваться Бенедикт отказался, и тогда Андре объявил войну.
Все произошло слишком быстро. Они не успели… Не успели освободить молодых вампиров… Сорин не успел применить свою жестокую магию и вырвать сердца нападавших… Бенедикт не успел обезглавить ублюдочного братца и его выкормышей…
Андре явно чувствовал себя в полной безопасности. В мгновение ока он поджег штору, видимо, надеясь погасить пламя, как только выставит Бенедикта из его собственной обители…
Теперь бывший Мастер скрывался от жестокой действительности в заброшенном доме, и его слух терзали воображаемые крики детей, объятых адскими языками пламени.
Огонь. Именно он по-настоящему убил его потомство. Бенедикт даже не успел спасти флаконы с их душами…
«Трус!» — отчаянно проклинал он себя, вспоминая, как ускользнул с Сорином из Подземелья через тайный лаз в парке, когда смертные сбежались гасить пожар.
В толпе они разделились. Мастер Бенедикт — отныне король без королевства — пробрался в свое излюбленное убежище, чтобы обдумать происшествие. Он лежал ничком на жестком деревянном полу. Осознание полного краха тяготило его. Хотелось уединения, хотелось превратить мир в такой же кошмар, который он только что пережил.
— Мастер? — прошептал Сорин.
Внезапно Бенедикт осознал, что тело его само собой перевоплотилось в туман, и внутри зияет пустота. Он стал бесполезным ничтожеством. Теперь ему предстоит как-нибудь протянуть остаток бесконечных лет, пока бренная плоть не износится и не рассыплется в прах.
Раздосадованный, что его застали в таком виде, вампир быстро вернулся в твердую оболочку. Долгие годы Бенедикт совершенствовал свой дар принимать разные образы. Сейчас он случайно потерял контроль. Не то чтобы это имело значение…
— Мастер, — осторожно повторил Сорин, словно будил спящую змею. — Я растерян, также как и ты, но оставаться здесь нельзя. Из-за пожара люди развили бурную деятельность, повсюду снуют. Надо уходить…
Он замолчал.
— Зачем? — равнодушно отозвался Мастер. — Куда нам идти?
— В другую подземную обитель. — Сорин грациозно поднялся на ноги. — Мы найдем что-нибудь и начнем все сначала. Можно в Эдинбурге…
Мастер не ответил.
— Или… — не унимался Сорин, — или в Америке. Повелитель, ты же любишь Сан-Диего и Лос-Анджелес.
— Ни за что.
Сорин притих. Бенедикт ощутил легкий трепет Наития; бодрящая энергия разливалась по всему телу. Старый вампир отразил волну оптимизма, посланную ему сыном, — ни к чему это.
— Мне конец. — Мастер закрыл глаза, ему хотелось полностью раствориться во мраке.
— Мастер, я понимаю, мы в отчаянном положении, но в мире еще столько интересного. Ежечасно появляются новые изобретения, новые кино. Представь, сколько еще выйдет картин с участием малютки Мэри Пикфорд!
Актриса напоминала Бенедикту Терезу, поэтому он не пропускал ни одного фильма с участием Мэри Пикфорд, но сейчас даже напоминание о любимице не вывело вампира из оцепенения. Кинопленка его жизни оборвалась.
От слабости Мастер не мог даже говорить, и вместо этого воспользовался Наитием: «Я больше не желаю так рисковать…»
Он отключился прежде, чем услышал ответ. Что могло подержать его дух? Только ненависть. Бенедикт собрался с силами, пробуждая в себе это живительное чувство. Точно по волшебству, он превратился из закостенелого циника в неведомое чудовище — подлинное воплощение ужаса. Да… да…
Ненависть обрела форму.
Выпустив клыки, вампир увеличивался в размерах, поднимаясь выше и выше, как бурлящий морской вал.
С тихим скрипом отворилась дверь. На пороге возникли двое в военной форме. И Бенедикт, поверженный Мастер, с шипением раздулся и навис грозной тенью над перепуганными людишками. Расширенными от страха глазами смертные глядели на жуткое зрелище, будто перед ними внезапно разверзлась бездна Преисподней.
Бенедикт торжествующе захохотал. В уголке, закрыв лицо руками, скорчился Сорин, не в состоянии смотреть на кошмар, в который переродился его создатель.
Глава 14
Мир иных
На другой день, едва сгустились сумерки, Доун привезла Кико в офис после очередного курса физиотерапии.
Она совершенно вымоталась: сначала мозговой штурм с коллегами, затем индивидуальные занятия (на тренировке Доун выбрала самый жесткий режим), а потом поездка в больницу, чтобы обсудить состояние Кико. На ее расспросы врач лишь неубедительно промямлил: «Мы будем внимательно следить за ходом лечения».
Доун рассказала команде о разговоре с Мэттом по делу Джессики Риз (разумеется, опустив эпизод с платьем Эвы) и ушла упражняться со своей любимой цепной плетью. Самое главное — не просто овладеть тонкостями обращения с оружием, а научиться сохранять хладнокровие. В этом Доун превзошла саму себя. Она тренировалась, пока пот не полил с нее градом, смывая разочарования прошедшей ночи… Впрочем, это оказалось нетрудно.
После душа она решила почитать в интернете информацию о Лэйне Томлинсоне. В той же комнате за одним из компьютеров работал Кико.
— Вот черт! — выругалась она, не найдя ничего стоящего, и закрыла поисковую страницу. — Иногда кажется, что новая зацепка обнаружится только после очередного убийства.
— Не накаркай! — Кико сидел за низким столиком, прямой как шомпол. — Но… в общем, я тоже об этом думал. Особенно если убийца-подражатель совсем обнаглеет и потеряет бдительность. Тут мы его и схватим.
— Ага, вот только дождемся новой жертвы.
У Доун зазвонил мобильник. Жаклин Эшли. Кровь прилила к щекам.
«Мне изобрели имидж „гостьи из прошлого“», — объявила однажды Жаки и сняла бейсболку. По плечам рассыпались белокурые волосы, точь-в-точь как у Эвы. Даже лицом актриса походила на покойную мать Доун. Старлетка настороженно, волнуясь, ждала реакции. «…Говорят, что сходство, конечно, не то чтобы бросается в глаза, но чем-то я напоминаю Эву…»
Мама. Доун знала ее только по фотографиям. Сколько их было! Сказочные фото со свадьбы знаменитой Эвы и ничем не примечательного Фрэнка (какой необдуманный брак!); рекламные снимки восходящей кинозвезды; кровавые кадры с места преступления.
Телефонный звонок напомнил о ночном предательстве Мэтта. Ей снова стало горько и обидно, пробудились старые страхи и разочарования, терзающие ее всю жизнь.
