2. Фаза 2. Обман

Тем временем я постараюсь, чтобы мой процесс оформления в Колумбийском университете зашел как можно дальше и чтобы родители узнали об этом как можно позже. У меня есть рекомендация от Мака, и я также могу еще раз использовать ту, что дала мне Хэвиленд, когда я подавала документы на Летнюю программу. Банковские реквизиты счетов моих родителей легко взять из компьютера, так что даже об этой части дела я могу позаботиться сама. Подача документов он-лайн упрощает все: никаких следов, которые остались бы, если бы все это пришлось делать на бумаге.

3. Фаза 3. Зачисление

Это тот этап, на котором меня зачисляют в Колумбийский университет. Если не зачисляют, то я в глубокой заднице.

4. Фаза 4. Согласие

К тому времени, когда мне все же придется сообщить родителям о своих планах на будущее, они уже будут настолько поражены моей Безупречностью (смотри Фазу 1), что сочтут неоправданным не пускать меня в первоклассный университет, право учиться в котором я заработала собственным трудом.

Детали плана я разрабатываю до сих пор. Особенно много проблем возникает с Фазой 1. К совершенству гораздо легче стремиться в теории, чем на практике. Уже через пять минут после того, как родители приехали, чтобы увезти меня домой, блестящий план чуть не провалился.

Называй-Меня-Шанталь уже упаковала свои балетные тапки, Щелкунчиков и средства для душа к тому моменту, когда в комнату вошли мои родители. Тем не менее семейства Дарлингов и де Паскалей все же нашли время заняться тем, что обычно делают родители старшеклассников, которые собираются поступать в вуз, то есть начать хвастаться своими детишками.

— Вассар и Пьедмонт уже упрашивают Мэри поступать к ним.

— Пьедмонт, Эмхерст, Суартмор и Уильямс практически заплатят нашей Джесси за то, чтобы она училась у них.

— А нашей Мэри не нужен материальный стимул! Она сама планирует свою жизнь!

— А наша Джесси уже это сделала! Ее уже сняли в «Лиге плюща»!

Вот так вот, в погоне за самоутверждением, мои родители вынудили «свою Джесси» бросить школу и стать проституткой.

— Было здорово жить с тобой в одной комнате! — задушевно сказала Называй-Меня-Шанталь и вручила мне розовую карточку с ободком цвета чайной розы.

Звук ее голоса прозвучал для меня весьма неожиданно. Мы не разговаривали с ней уже несколько недель — с тех самых пор, как она не оставила на двери предупреждения и я вошла, когда она полировала своим языком крайнюю плоть Джека-Потрошителя.

Я посмотрела на бумажку, на которой она вывела «Мари де Паскаль» округлым девчачьим почерком. Елки-палки! Ну, неужели родители ничего о ней не знают? Под именем был ряд букв, цифр и других символов.

— Это мой электронный адрес и другие координаты! Чтобы мы могли продолжить общение.

Было очевидно, что она устроила этот концерт для родителей. Я посмотрела на двух чрезвычайно уважаемых, но очень обманутых людей, чьи гены породили эту шлюху. Мне захотелось сказать ей что-нибудь вроде: «Называй-Меня-Шанталь, да до тебя дотронуться страшно без антибиотиков». Но я знала, что моя прямота расстроит моих родителей, что, сами понимаете, вступило бы в противоречие с Фазой 1 моего плана БОЗС.

Дома я зашла в туалет и спустила ее карточку в унитаз, где ей и было место.

Ничего хорошего от Летней программы я и не ожидала: ничего, что могло бы порадовать меня или принести мне пользу. Правда, сейчас я знаю: выпускной класс я переживу, ведь теперь у меня есть хотя бы малейшее представление о том, куда мне «плыть», после того как нам выдадут аттестаты.

Четырнадцатое августа

Было довольно странно, что за все время летней учебы мои родители ни разу не навестили меня. Но поскольку я сама не хотела их видеть там, то и не стала задавать лишних вопросов. По телефону же они сообщали мне только какие-то невнятные и совершенно незначительные подробности о жизни в Пайнвилле, из чего я делала вывод, что ничего особенного не происходит. Но это было вовсе не так. Родители предпочли дождаться, когда я снова почувствую себя дома, наслаждаясь вкусным завтраком с кофе, чтобы вылить на меня целое ведро плохих новостей.

— Твоя бабушка, мать твоего отца, Глэдди…

— Я знаю, кто моя бабушка, мам.

— Понимаешь, — сказала она, сжимая в руках чашку, — пока тебя не было, она снова упала с лестницы.

— Боже мой! Она в порядке?

— Ну, с ее искусственными тазовыми костями ничего не случилось, — мама прервалась, чтобы отхлебнуть своего отвара ромашки. — Но знаешь, похоже, что она упала из-за…

— Из-за чего?

— У нее был небольшой удар.

— ЧЕГО? Как ты можешь говорить «небольшой удар»? Это все равно что сказать: «Она слегка заразилась СПИДом».

— Да она и в больнице-то пролежала всего две недели.

— Всего две недели!

— Из-за удара у нее нарушилась координация движений. К тому же она потеряла память.

— Мам! Ей девяносто лет! Да она уже несколько десятков лет не совсем в своем уме!

Она шикнула на меня:

— Не говори так, это расстроит твоего отца.

— И где же бабушка сейчас?

— Мы поместили ее в санаторий для пожилых, потому что она уже не может сама о себе заботиться.

— Санаторий. Это политически корректное выражение для «дома престарелых»?

Она снова шикнула:

— Не надо так говорить. Это расстраивает отца.

Отец. Ага! Неудивительно, что он не приставал ко мне со своими тренировками. Он был слишком расстроен «небольшим ударом» матери.

— Почему вы не сообщили мне об этом?

— Мы не хотели тебя расстраивать.

— Бетани знает?

Мать сделала паузу перед тем, как сказать «да», довольно длинную для того, чтобы дать мне понять, что это вранье.

— Неправда.

Мама нахмурилась:

— Мы не хотим сообщать твоей сестре по телефону. Она в Калифорнии и все равно ничем не смогла бы помочь. Зачем ее беспокоить? Лучше подождать до более походящего момента.

О да. Замалчивание — это то, как мы, Дарлинги, справляемся с проблемами. Или не справляемся. Как с Мэтью. Его день рожденья через два дня. Ему бы исполнился двадцать один год. Если бы моя мама призналась в том, что ей до сих пор больно от того, что ее двухнедельный сын умер, то, возможно, ей стало бы хоть чуть-чуть легче. Но лучше она тихо и незаметно выпьет успокоительного. А отец сядет на велосипед и поедет прочь из Пайнвилля за луной и обратно.

Мы никогда-никогда не разговаривали об этом. И никогда не станем этого делать. Это неправильно.

Неужели так будет и в следующем году? Родители будут скрывать от меня все плохие новости до тех пор, пока я не заеду домой на каникулы из какого бы там ни было колледжа, в который я все-таки направлюсь, потому что, скорее всего, в Колумбийском университете они мне учиться не разрешат, даже если я поступлю, потому что симулировать самосовершенствование в их присутствии у меня не получается, что и доказывает моя следующая реплика:

— А вы бы сообщили нам о ее смерти? Или вы бы ее похоронили без нас и стали бы ждать еще более «подходящего момента»?

Мать на несколько секунд закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть меня. Я так и не поняла, кого она больше стыдилась в данный момент: меня за мой жестокий вопрос или себя, потому что в нем была доля правды. Но скоро ситуация прояснилась.

— Джессика Линн Дарлинг, — произнесла она своим Я-Твоя-Мать-И-Я-Тебе-Приказываю тоном. — За это, я настаиваю на том, чтобы ты сегодня же отправилась туда и навестила Глэдди.

— А она хоть вспомнит об этом, после того как я уйду? Я имею в виду, имеет ли это посещение смысл?

Еще один презрительный взгляд.

— А что такого? Ты же сказала, что она потеряла память! Так какой смысл идти туда, если как только я уйду, она сразу же об этом забудет?

— Потому что ей будет приятно, по крайней мере, пока ты будешь у нее. К тому же твой отец будет счастлив. Кстати, постарайся быть с ним хоть чуточку милее, ладно?