Я в последний раз поцеловала Чипа и осторожно его отпустила. Секунду вглядывалась в любимое лицо, пытаясь запомнить навсегда, а затем ушла. Словно во сне перелезла через ограду и поковыляла обратно в спортзал. Спешить было некуда. Чип уже свое оттанцевал.

Стояла кромешная тьма, В Дьявольской котловине не так много фонарей. Я дошла до парковки, залитой тусклым ядовито-желтым светом. Рядом с ней сосалась какая-то мерзкая парочка. Я уставилась на них. Неужели кто-то может веселиться?

— Слышь, ты, толстуха, чего вылупилась? — спросила девчонка.

— Смотрю, как облизывают твои уродские губы.

Нехорошо, конечно, но мою душу разъедала горечь.

— Ну-ка повтори! — сказал парень.

Я опустила глаза. Постепенно дошло, как я выгляжу: разорванное страшное платье (правда, красивым его в принципе назвать нельзя), спутанные волосы, повсюду кровь, на ногах, руках и лице — черная слизь.

Судорожно глотая воздух, зажала одну ноздрю и высморкалась, извергнув кровавые сопли. Наконец я снова дышала свободно.

Парень внимательно на меня посмотрел.

— Ты что, гот?

Я выпрямилась и наклонила голову.

— Ты знаешь, что готами изначально называли германское племя, которое поселилось в Риме? Они носили обычные льняные туники, а не черное. Интересно, почему для всех это такое открытие?

Парочка внимательно на меня посмотрела, а потом снова принялась сосаться. Никто не хочет учиться. Я поковыляла в зал.

Осторожно зашла внутрь и громко захлопнула за собой дверь. Уловки больше не нужны. Я шла к сцене, оставляя позади кровавые следы и размазывая их подолом по вощеному полу. Точь-в-точь принцесса в страшном заколдованном лесу из сказок братьев Гримм. Они на самом деле сочиняли очень страшные истории, правда, потом до них добрался Голливуд и изменил все, что смог.

Танцы не прекратились, и смех не затих. Никто не обратил на меня внимания. Как на улице в Нью-Йорке — я там как-то была. Каких чудаков только не встретишь, а всем все равно!

Я не сводила глаз с «Опасной обочины». Музыканты лупили в барабаны и исполняли какой-то дурацкий, слишком длинный инструментал, от которого шипели колонки. На удивление неудачная композиция! Первым меня заметил Николай. На нем были красный галстук и черный блейзер. И золотая рубашка. Настоящий король адского глэм-рока![6] Действительно, группа сильно шагнула вперед после выступления в «Музыкальной полосе». Николай толкнул локтем Дирка. На басисте были красная рубашка с открытым воротом и свободно болтающийся галстук. Волосы на голове уложены в ирокез.

Я подошла к сцене и взглянула на Николая. Затем поднесла два пальца к глазам и резко, как Роберт де Ниро, выбросила руку вперед. Николай испугался. Взял микрофон и сказал:

— Всем большое спасибо! Вы великолепны!

А затем нагнулся к Дирку и прошептал:

— Сваливаем.

Дирк удивленно взглянул на Николая. Тот указал на меня. Что ж, лестно, им хватило одного взгляда на мое лицо. Дирк схватил гитару и жестом велел остальным уходить со сцены. Танцующие начали жаловаться, что прекратилась музыка. Спускаясь со сцены, Николай встретился со мной глазами. Я подошла поближе, и он вздрогнул.

— Может, сыграете снова ваш хит? — с улыбкой спросила я.

Музыканты убежали, как дети. Я повернулась лицом к публике. Все молчали. Я поковыляла домой.

В кои-то веки не пришлось возиться с ключами. Я просто выбила стекло кулаком, просунула руку и открыла замок изнутри. Вошла в темную кухню и рассеянно прижала к порезу на руке полотенце с изображением маленьких хорошеньких цыплят. Затем почти ползком добралась до своей комнаты и рухнула в постель. Несколько секунд пыталась осмыслить произошедшее, но ничего не получалось. Нервные клетки больше не функционировали. У меня точно начался «вьетнамский синдром». Я легла на бок и свернулась калачиком. Перед глазами возник светящийся будильник на тумбочке, а рядом с ним фотография в рамке: я, Чип и Дженнифер. Мы улыбаемся. Мы счастливы.

Не могу заснуть!

До рассвета смотрела на фотографию. Потом пришла мама и попыталась привести меня в чувство, но я, к счастью, была в ступоре. Мама мягкой мочалкой стерла кровь и перевязала мне руку. Поцеловала в лоб и оставила в покое. Она знала, что Чипа убили — слышала в утренних новостях.

Его обнаружил новоиспеченный полицейский Дью да. Не повезло парню. Похоже, полиция не знала, откуда взялась черная слизь, поскольку в новостях о ней ничего не сказали. Видимо, боялись массовой истерии, и их трудно винить: трое убитых, ноль арестованных.

Я, в основном, молчала. Правда, полицейские меня и не допрашивали. По-моему, кто-то звонил в дверь, но мама не пустила их на порог. Когда надо, она превращается в настоящую мегеру. И хотя весь город видел меня в крови, все также знали, что в начале бала, первые минут пятнадцать, я была в зале — какое-никакое, но алиби. Поэтому, видимо, решили, что я просто нашла Чипа и сошла с ума от горя. Отчасти это правда.

Я не пошла на похороны Чипа — не хотела видеть толпу лицемеров, которым на самом деле на него наплевать. Что они знали о Чипе? Лишь то, что он — барабанщик. Им и невдомек было, что Чип — самый благородный человек в нашем городе.

И в школу я не вернулась. Предстояло домашнее задание гораздо важнее уроков, а до итогового экзамена оставалось всего несколько недель. Пока мама работала или дремала, укрывшись подушкой с вышивкой «Боже, храни эту подушку», я готовилась к драке. Я проиграла в бассейне и сполна расплатилась за это, поэтому к следующему разу нужно было подготовиться основательно.

В гараже обнаружился ящик с отцовскими инструментами. Я внимательно их изучила, подыскивая себе подходящее оружие. Хотела тесак, но выбрала в результате молоток и нож для бумаги. Думала купить новое лезвие в скобяной лавке, но потом решила, что старое ржавое даже лучше.

Каждый день я ходила в местный центр отдыха. В Дьявольской котловине нет настоящего современного тренажерного зала, только комната с потертым серым ковром, люминесцентными лампами и несколькими пожертвованными кем-то штангами разного веса. Вначале я взяла в левую руку двухкилограммовую гантель, а в правую — трех-, затем поменяла их. Помимо меня в центре тренировалась старушка в фиолетовом спортивном костюме. Ей было лет семьдесят, не меньше, и гантели она особо не тягала. По-моему, ей и ходить-то было непросто.

Ночью, когда мама уходила на работу, я шла к Дженнифер. Но не в гости, как раньше. Я пряталась в кустах и осторожно подсматривала в окно. Ждала, пока она станет слабой и страшной, пока не израсходует все силы, украденные у Чипа. Я должна была добраться до Дженнифер раньше, чем она сожрет кого-нибудь еще.

Через несколько недель я была готова. И она тоже. Я надела новые армейские ботинки, серую толстовку и перчатки без пальцев и заплела косу. Несмотря на то что наступил май, на улице было довольно прохладно, особенно после заката. Я заткнула нож за пояс и взяла топор. Последний раз осмотрела комнату — возможно, больше никогда ее не увижу.

Зашла к маме, с грустью взглянула на стопку использованных лотерейных билетов и упаковку валиума.[7] Бедная! Теперь ей будет еще тяжелее. Но выхода нет. Пора. Кто-то должен воздать Дженнифер Чек по заслугам.

Под окном Дженнифер я присела на поленницу. Шумели деревья на ветру, по беспокойному небу пролетали облака, сквозь них пробивался рассеянный лунный свет. Лгать не буду: было страшно. Даже слабая Дженнифер оставалась демоном с невероятными способностями. Кто знает, что еще она умеет? Надеяться можно только на эффект неожиданности, который длится ровно секунду.

Я заглянула в окно: Дженнифер в топике и коротких джинсах лежала на белой кровати с розовым пологом. Серая кожа, тонкие волосы. Я оглядела комнату и поняла, как глупо она выглядит — просто мечта пятилетней принцессы. Розовые обои в цветочек, белая мебель, блестящие маскарадные маски на стенах. Мама Дженнифер украсила комнату ко дню рождению дочки, и с тех пор интерьер не менялся. Я всегда завидовала, ведь у подруги спальня как из сказки! Считала, что Джен принцесса, а я тролль.