Степан рванулся к врагу, рубанул саблею, но удар его, словно пришелся в скалу, руку отсушив. Лохматый резко повернулся, похожий на ощетиненного кабана, шмыгнул в дверь, едва озаренную брошенным факелом. Степан кинулся следом, но  т о т   мгновенно растворился в темени, изорванной факелами. Неизвестные всадники крутились перед срубом, кого-то лупили, кого-то вязали, кого-то волокли, кто-то надсадно хрипел, пытаясь сбросить захлестнувший горло аркан. Степана тоже схватили арканом поперек тела, он упал, но тут же вскочил.  Всадник налетел со вскинутой над головою саблей и вдруг весело закричал:

                    - Ай, Степан!... Живой! Бакшиш готовь, Степан!

                    У Степана сразу подкосились ноги, он сел на землю, узнав давешнего десятника. Татарин соскочил с лошади, снял аркан, заглянул в лицо.

                    - Ай, счастливый ты, братца Степан! А где твой волк? Не убили его?

                    Их обступили всадники, быстро заговорили. Степан понял из их слов, что сбежал какой-то шаман, и татары окружают рощу, где он скрылся. Десятник стал отдавать приказания.

                  Отправив часть своих наянов в поиск, десятник взял у воина факел,  и вместе со Степаном  вошел внутрь скита. Оба разбойника скорчились в лужах крови. Никита сидел на полу, плотно охватив руками колени, и весь дрожал крупной дрожью, глядя на вошедших  из своего угла испуганными глазами. Татарин похлопал Степана по спине, кивнув подбородком на тела убитых им разбойников:

                  - Карош, Степан, карош, богатур! – и по-татарски добавил, - Однако, не прост ты отшельник…

                  Вышли наружу, с факелом осмотрели пятерых связанных разбойников. На всех - лохматые одежды из звериных шкур, у всех плоские желто-серые лица, чем-то похожие на то, что недавно, словно в жутком сне явилось Степану. Но эти были - все же человеческие лица.

                  - Ушел их вождь - шаман, Дударом кличут - сказал десятник.- Мы обложили рощу, но он - что зверь. Страшный зверь: быка душит руками, кровь людей пьет. Из живых пьет…

                  - Я, кажись, видел его, - произнес с содроганием Степан.

                  - Подождем до утра. Надо найти его след. Он без коня далеко не уйдет, а коней их мы взяли. Это последнее племя людоедов в нашей степи. Надобно вывести их под корень...

                  Степан отвязал от пояса свой гаманок, в коем и было-то всего три серебряных монеты, протянул татарину.

                  - Не надо,- сказал тот, отводя руку Степана. - Я знаю: у тебя последние деньги. И за спасение от разбойников мы не берем платы - мы обязаны их ловить.

                  Десятник вдруг засмеялся, обнажив белоснежные зубы:

                  - И ты, Степан, уже заплатил бакшиш - ведь вы с отроком были приманкой для этих шакалов. Мы-то знали – за вами придут, потому незаметно расставили вокруг скита дозоры…

               - Мы думали, скит святой - тут неопасно.

               - Везде опасно, Степан. Даже в городах водятся разбойники. Но в степи мы выведем грабителей – то приказ великого хана нашего Тохтамыша. Мамаю было некогда, он занимался лишь войной и развел крыс. Торговцы стали бояться, это плохо. Но пусть лишь выпадет снег – следы укажут нам все воровские логова.

               - Летом, глядишь, явятся новые.

               - Пусть! Они пополнят число наших рабов и удобрят степь своей свежей кровью. Приказано всех, кто не пасет своего скота, а живет грабежом и вымогательством, кто избегает ясачных списков и не придерживается указанных ему мест кочевий, кто бродит по степи без ярлыков, хватать и забивать в колодки. А тех, которые не годятся для работы, - убивать на месте. Это справедливо. Государство, которое терпит сброд, само превращается в сброд.

               От чащи лесной донеслись громкие голоса, десятник насторожился.

               - Кого-то еще поймали…

               Появились двое воинов, они волокли мокрого человека. Степан ахнул: ведь это селянин, который про соседа своего рассказывал, людоедами похищенного!

               - Мы нашли его связанного в ручье, - пояснил воин.

               Десятник усмешливо следил за тем, как Степан бросился растирать у костра синего, полуживого человека. Странные эти русы…

               - Они хотели его хорошо прополоскать, а потом изжарить, - сказал он.

               - Неужто правда, десятник?

               - Зачем бы им класть его в воду? А из тебя и мальчишки шаман выпил бы кровь. А потом принесли бы вас в жертву своему рогатому богу. Поганое племя…

                Утром нашли след вождя-шамана, уводящий за реку. Воин, стоявший всю ночь поблизости клялся, что не слышал даже шороха мыши. Отряд решил двигаться по следу – за голову вождя плосколицых, упорно сохраняющих обряд поедания пленников, обещалась большая награда. Захваченных разбойников, связанных длинной волосяной веревкой, погнали на ближнее становище.

               - Что с ними сделают? – спросил Степан, провожавший отряд до опушки.

               - Может, кто захочет выбрать себе раба. Хотя, какие из них рабы? – даже скота пасти не умеют. Видно, придется поучить на них стрельбе из лука наших мальчишек. Прощай, Степан!

                Татарин пришпорил коня и помчался к броду. У седла его на ремешке, продернутом сквозь уши, болтались головы разбойников, в том числе и упокоенных Степаном. За них полагался бакшиш… 

              Воротившись на поляну, Степан заглянул в скит. Спасенный татарами селянин спал, заботливо укрытый овчинным полушубком. Никита пристроился с ногами на полатях, до подбородка натянув холстину и забившись в самый темный угол. Он стрельнул глазами в сторону Степана и вымученно улыбнулся ему краями губ. Степан решил не трогать  отрока и тихонько затворил дверь.

             Теперь нужно было отыскать волка…

             Обойдя скит вокруг, он нашел в траве, изрядно уже побитой заморозками, саадак из грубой, невыделанной телячьей кожи с луком и стрелами, оброненный в свалке кем-то из напавших ночью людоедов, и меч грубой ковки. Меч был столь тяжел, что Степан едва смог поднять его с земли. Еще раз подивившись неимоверной силе плосколицых, которые могли орудовать таким неподъемным оружием, Степан потащил меч под навес…

             Под навесом у колоды, на которой рубили дрова для печи, нашел Степан волка. Зверь лежал на боку, тяжело поводя запавшими боками, и хрипло, со свистом дышал. Под телом его растеклась огромная лужа крови, вытекающая из распоротого страшной силы ударом загривка. Глаза его виновато смотрели в глаза Степана.

             Степан присел около волка и осмотрел рану. Меч или рогатина глубоко разрубили мышцы на могучей шее зверя и повредили крупную кровеносную жилу.

             - Никитка, принеси-ко холстинку чисту да воды горячей с печки! – крикнул он отроку.

             Никита принес требуемое, и Степан долго возился, обмывая рану зверя. Затем сходил в скит и, взяв катышек козьего жира, стал разминать его с солью.  Никитке Степан велел мелко-мелко нарубить небольшую луковицу.   Всё смешав в глиняной миске, Степан пальцами заложил полученную мазь прямо в рану, отчего волк вздрогнул и коротко взвыл, подняв морду. Степан обмазал остатками мази шкуру вокруг раны и плотно обвязал её холстиной.  Волк беспокойно заворочался…

              - Дядь Степан! – Никита, едва не плача, смотрел на зверя. – Гляди, как больно ему!

             - Ништо, Никитушко! -  ответил Степан, поглаживая крупную волчью голову промеж ушей. – Это верное средство при таких ранах. Я свои раны тож так пользовал.  Сейчас зело больно ему будет, но вся грязь из раны выйдет. А потом два дня – и рана начнёт заживать.  Плесни-ка водицы ему в миску!