- Найдётся, едди! – Едигей уверенно качнул головой. – И этот человек сидит перед тобой!

                        - Тохтамыш силён… - старик не отводил пронзительного взгляда карих глаз от лица Едигея.

                        - Он силён здесь и сейчас! – воскликнул Едигей. – Но он допускает одну ошибку за другой. Этот поход на Московию не принесёт ему славы. Московский князь Димитрий помог ему одолеть врага – Мамая, положив на поле брани тысячи своих людей. Тохтамыш сперва обласкал его, а потом… пошёл на Русь войной! Вместо того чтобы поддержать Димитрия, дать ему укрепиться среди князей русов. Разве мудро это, едди?!

                        Старый батыр покачал головой, опустив глаза в бухарский ковёр, покрывающий землю в шатре темника Едигея.

                        - Золотоордынский хан Тохтай, тяготившийся главенством и славой мурзы Исы-Ногая, уже при жизни ставшего легендой, - медленно заговорил едди[23], - начал войну против него. Ногай принял вызов и ответил таким посланием: «Наши кони жаждут, и мы хотим позволить им напиться из Тана». Решающий бой в этой войне состоялся у берегов Ясы, которую бессарабы зовут рекой  Прут. Битва закончилась победой Ногая. Тохта бежал на восток с остатками своих войск, преследуемый ордой Ногая вплоть до реки Тан. Обещание Ногая дойти до Тана было выполнено. Но, отказавшись от преследования Тохты и его окончательного разгрома, Ногай нарушил один из самых главных принципов стратегии Чингисхана. Вероятно, он переоценивал свою собственную силу. Тохта воспользовался этой ошибкой. Через два года у него снова было новое, хорошо обученное войско, которое он в 699 год гиджры[24] повел на запад. И в битве у Куканлыка[25] армия Исы-Ногая, который к  тому времени принял ислам и новое имя Гайса, была разгромлена, а сам он убит русским дружинником из армии Тохты. Воин принес голову Ногая Тохте, ожидая щедрую награду. Вместо этого Тохта приказал казнить его, сказав: «У простолюдина нет права убивать хана».

                        - Ты рассказал мне о кончине славного батыра Исы-Ногая-Гайсы с умыслом? – спросил Едигей.

                        - Да! - старик кивнул головой. - Потому что после смерти Ногая его войско распалось, распылилось...  Основная часть мангытов возвратилась на реки Яик и Ертыс[26], другие осели в степях около Черного моря или остались в Подолье. Многие мангытские племена ушли в Казакское ханство и стали называться «казаками». Ещё часть ушла на Кавказ… По силам ли тебе вновь собрать мангытов под свою руку, скажи, Едигей? По силам ли тебе создать из нашего народа новую, гораздо более сильную Орду, способную противостоять монголам? Ответь себе сам на эти вопросы, прежде, чем приступишь к решительным действиям. А теперь, позволь мне уйти в свою юрту, темник – наш разговор меня утомил.

                        Старый батыр тяжело встал, опираясь на посох, и, поклонившись Едигею, вышел из шатра.

                        А молодой темник войска Великого хана Тохтамыша Едигей ещё долго сидел в раздумьях, прежде чем отойти ко сну…

                   Усталые, измотанные в стычках с монголами дружинники, узнав, что войско ордынцев встало лагерем в одном дневном переходе от Серпухова, решили идти в скит, чтобы дать отдых людям и лошадям.

                   К вечеру дружина, в коей насчитывалось уже около пятисот воев, втянулась в лес…

                   На половине пути  кметы стали натыкаться на многочисленные шалаши и землянки, устроенные бежавшими от ордынцев селянами. В лесу были вырублены невеликие просеки, ведущие к скиту, куда люди ходили помолиться и послушать проповеди Старца Мефодия. Сумерки быстро сгустились в лесном полумраке, и до скита добрались уже в полной темноте.

                   Бабы быстро раздули угли костров, уже подёрнувшихся серым пеплом, и принялись готовить для дружины щи из крапивы, бросая в казаны ощипанных тетеревов и глухарей, коих добывала в лесу ребятня.

                   Из сруба вышел Мефодий, и Степан успел перемолвиться лишь парой слов с Настёной. Он, боярин Ондрей и Хасан сразу же ушли со Старцем под навес, и расселись за широким столом. Кто-то из кметов поставил на стол зажженную лучину, которая осветила неверным пламенем лица застольников. Степан коротко поведал Старцу о делах дружины…

                   - Ведомо ли вам, что князь Димитрий покинул Москву и бежал от своей дружины в Коломну? – вдруг спросил Мефодий, выслушав Степана.

                   - Нет, Старче, - за всех ответил Степан. –  Откуль же? Мы ить не встречались с людьми московскими!

                   - Сюда, в скит отшельничий явились беженцы из земель московских, - сказал Старец. – Они и поведали о том. Худо сейчас на Москве. Народ пограбил погреба княжески, в питие и блуд ударимшись… Худо… Некому будет город от ордынцев боронити.

                   - Как же могло случится сие? – спросил боярин Ондрей, кусая длинный ус. – Ить храбр князь Димитрий зело и вельми почитаем был в народе апосля победы над Мамаем! Как же мог он покинуть град Московский в столь тяжёлый для Московии час?

                   Мефодий опустил голову и долго молчал…

                   - Духовником князя с малых лет был митрополит Алексий, - наконец, сказал Мефодий. - Столь широко нёс слово Божие Алексий, что слышали его даже в Литве и Константинополе. Он мог влиять на дела Москвы и далеко за ея пределами. Тридцать пять лет тому назад князь литовский Ольгерд казнил православных людей – своих придворных, коих имена были  Кумец, Нежило и Круглец. Казнил за отказ исполнять языческие обряды. Алексий настоял на том, чтобы казнённые были причислены к лику святых под православными именами – Антония, Иоанна и Евстафия. Патриарх Константинопольский Филофей внял доводам Алексия, и нынче они стали известны как Виленские святые. Я к тому вам сие рассказываю, что пришло время, когда Алексий стал неугоден Димитрию… Возжелал он дать чин митрополита печатнику свому – Митяю. Мил он был князю лишь тем, что служил священником Коломенским, да предан был лишь князю, а боле никому.

                    - Так причём митрополит Алексий тута, али, скажем, Митяй?! – не удержался Степан от вопроса. – Мы ить речь ведём о бегстве постыдном князя от дружины своея!

                    - А при том, - глаза Старца блеснули в тусклом огоньке лучины, - что гордыня великая обуяла князя Димитрия! В паре с Алексием он действовал всю предыдущую жизнь, весьма успешно приращивая московские владения! Но Митяй влез в доверие князю, ибо возрастом не мал, телом высок, плечист, в словесы речист, грамоте горазд, петь горазд, книгами говорити горазд… Но происходя из бояр коломенских, не воспринимает он задум великий объединения всех русских земель. Он и мыслит как священник Коломенский, пусть даже и был пострижен в монахи, а затем назначен архимандритом московского Спасского монастыря.  Но прельщало его лишь величие Московского княжества, а не всея Руси! И вот такого митрополита прочил нам князь Димитрий!

                     - Тебе-то откудова всё это ведомо, Старче? – спросил боярин Ондрей. – Сие для меня тайна есть великая!

                     - А оттудова, что тридцать лет, прежде чем в леса уйти, состоял я при митрополите Алексии, и от него стал всеми делы поповскими изящен! И при мне все эти противостояния происходили. Ибо ведал Алексий, что не сможет Митяй состоять при князе в таком же положении, в коем сам состоял. А будет князь управлять и церковными делами и государственными, волю свою Митяю навязывая, ничтоже сумнящеся! То и патриарх Филофей из Константинополя видел, всячески митрополита Алексия поддерживая  в  устремлении объединить Русь, чтобы древнее устройство ея сохранилось и на будущее время, чтобы она состояла под властью одного митрополита, соборным деянием законоположенным. Потому хотел Филофей, чтобы после смерти кир Алексия кир Киприан – митрополит Киевский получил всю Русь и был одним митрополитом для всея Руси. Но всячески противился тому Димитрий, упорно Митяя пихая в митрополиты, гордыню свою смирить не желая, разброд в народе порождая!…