- Говори! – повторил Тохтамыш.
- Твои баскаки, в том числе и твой покорный слуга, - Хасан глубоко поклонился, прижав правицу к сердцу. – Сбирали ясак с земель урусов мехами, зерном, серебром и золотом на протяжении многих лет, полня казну Орды. Мамай решил, что ему этого мало, и пошел на Русь войною, войско погубив свое, казну опустошив, Орду поставив пред страхом голода. Зачем? Ведь чем богаче народы, с коих десятину сбираем, тем богаче Орда! Люди, в мире живущие, и работают с охотою, и плодятся на радость владыке, прирост рабочих рук обеспечивая…
- Достаточно! – хан поднял предостерегающе руку. – Ты молод, мурза Хасан, и многое из дел ордынских сокрыто от тебя. Князь Димитрий вознамерился земли московские от Орды отделить, самолично ими править, да и других князей земель русов под себя подмять. Великую Тартарию решил разрушить! Ему мало сотни лет избиения инакомыслящих! Тех, кто не хотел веру византийскую принимать, старых богов предавая! Ведомо ли тебе, мурза, сколько людей в землях урусов было истреблено за веру предков? Ведомо ли, что вера чуждая византийская огнем и мечом на Руси насаждалась? Что целыми деревнями людей сжигали, коль находили кметы княжеские хоть одного идола Перуна иль Велеса в той деревне? Вижу, что не ведомо! Ты думаешь, сам Димитрий решился на неповиновение Мамаю? Как бы не так! Князь литовский Ягайло на Москве сидит, Димитрия к вере католической да к войне с Ордой склоняя. Ведь пока мы с Москвой будем биться, Литва в мире и покое жить будет! А коли Москва к вере католической придет, все земли, что за Дунаем и за Бугом лежат, под ее защитой будут!
- Но коль твои харабарчи все это знают и тебе доносят, повелитель, зачем же нам война с Москвою, а не с Литвой?
- А затем, мурза Хасан, что у русов и у нас одна история, одна страна, имя которой - Великая Тартария! Многие народы и племена населяли когда-то эту страну, собранную под единый кулак Калифа Иоанна, коего русы называют теперь Иван Калита. Но из-за постоянной борьбы за власть между князьями русов, Тартария потеряла уже Югрию, Болгарию, страну готтов Пермию, страну галлов и басков Ветику и другие земли. Увидев ослабевшую в битвах между князьями Русь, отошли к своим князьям поляне и ливы с эстами, кои уже не платят нам дань... И теперь князь Димитрий не жалеет усилий, чтобы Московию оторвать от Тартарии, сделав стольной землей Руси. А потому я и пришел сюда, что не должно нам вины Димитрия без наказания спускать! Уж если единожды он пошел противу Тартарии, то пойдет и в другой раз, зубы железные показав. А там, где охотится тигр, шакалы должны в норах сидеть, хвост поджав под брюхо! К тому же, все пути в Литву и дальше – к землям Срединного моря через земли московские лежат… Ладно, утомил ты меня, мурза. Ты хотел найти своих близких, коих увел Баракча?
- Хотел бы… Да не ведаю, живы ли?
Хан хлопнул в ладоши, и в шатер тут же вошел юртджи.
- Помоги мурзе Хасану, - глухо молвил хан и закрыл глаза.
Хасан шагнул вослед за юртджи и вдруг услышал:
- А с Ордою не воюй, Хасан. Сгинешь без славы…
Мурза оглянулся, но хан, казалось, спал, сложив руки на груди…
Глава 30
К Михайловскому вышли под вечер. Пустое село, частью выгоревшее, пограбленное, явило дружине боярина Ондрея поваленные, затоптанные лошадьми плетни, распахнутые настежь ворота подворий… Безликое и страшное в своей пустоте, оно настораживало и заставляло сердце тревожно ворочаться под тесной кольчугой. В маковке сельской церквушки торчала наполовину сгоревшая стрела: видать, татары хотели сжечь Божий храм, но то ли ветер задул пламя, то ль Божий промысел не дал огню разгореться…
Боярин остерегся заходить в село, кое и манило и вселяло тревогу, и увел кметов в лесок, отправив в степь разведку.
Разведчики воротились скоро, да не одни – вместе с ними пришли Степан с Никитою и десятком мужиков. Обнявшись и облобызав друг дружке бороды, отошли боярин со Степаном в сторонку и долго о чем-то говорили.
- Ужо потянулися обозы с военной добычею, - рассказывал неспешно Степан. – Только ее надо будет пропустить. Вот когда поведут полон степняки, тогда будет наша работа. Вчерась ввечеру провели большой полон… Только силенок у нас маловато было, чтоб напасть да отбить полоняников… Теперича сила есть у нас большие дела вершить. Ты-то как, боярин, согласный?
- А что ж делать? Я ить и шел сюда с ворогом биться, а не поместье свое стеречь.
- А нетути боле твово поместья, боярин Ондрей, все как есть пожег татарин. И терема белокаменны порушил и овины, и закрома. Надысь мы ходили туда, видели… Людишки-то твои в лесу схоронились, в скиту у Мефодия. Много там народу собралося, не знаю, как Старец их прокормит…
- А ты чего, Степан, корячишься? – боярин только теперь обратил внимание, что Степан сидит скособочась, и иногда кривит рот, морщась, словно от боли.
- Да порубал меня бусурмен малехо… Не зажило ишо мясо-то… Ништо, боярин, биться смогу!
- Ты это… - боярин замялся. – Ты ить был ужо в боях, Степан. Ратную науку разумеешь… А я окромя охоты на зверя лесного, оружьем-то и не баловался. Ты бы принял дружину под свое начало…
- Поймут ли кметы? Ить они твои – боярские.
- А чего понимать-то? Сей же час объявлю, што ты над дружиною поставлен, и вся недолга!
Представив дружине Степана, как воинского начальника, боярин внимательно, как и все кметы, выслушал его наставления по поводу дальнейших действий дружины…
К вечеру дружина потянулась к Михайловскому шляху. Степан разделил кметов на две части и развел их по обочинам, поросшим густыми кустами дикой розы и черемухи. Коней коноводы увели в лес.
Вскоре прошла конная сотня, охраняя телеги с зерном, колодами меда, кругами воска, сундуками и узлами. Их пропустили, не тронув…
Уже смеркалось, когда на шляху запылил, заскрипел несмазанными колесами новый обоз. Спереди, развалясь в седлах, шел дозор из двух десятков всадников. За ним, растянувшись змеею, тянулись телеги, заваленные поклажей. Над высокими бортами торчали, словно шапки подсолнухов, головки детей… Загребая босыми ногами дорожную пыль, понуро тянулись привязанные к телегам молодые мужики и бабы. На самых крепких были надеты деревянные рогатки… Далеко позади колыхались пики конной полусотни. Да десятка два всадников срывали иногда лошадей в галоп, объезжая обоз вокруг…
Степан подождал, покуда обоз втянется в засадную щель, и застрекотал сорокой, давая кметам сигнал приготовиться. Когда с ним поравнялись конники, замыкающие обоз, Степан поднялся на ноги и рявкнул медведем. Кони степняков испуганно присели, густо посыпая пыльный шлях котяхами помета, завертелись, ломая строй… Дружинники, подныривая под низко нависшие сучья, с ревом выметнулись на дорогу. В голове обоза услышал Степан такой же рев, смешавшийся со звериным визгом татар…
Степан срубил с малорослого конька степняка, застившего ему проход, и ринулся в битву. Полоснув сталью искаженное яростью лицо ворога, он оказался сразу меж троих. Вертясь между коней, он отбивал удары наседающих на него татар, как вдруг рядом возник Никита, вращая над головой свой тяжеленный меч. Первым же ударом он опрокинул здоровенного татарина вместе с лошадью. Двух других они срубили сообща.
Тем временем, суматоха на шляху заканчивалась. Кметы освобождали полон от веревок, сразу же вооружая мужиков отбитым у татар оружием. Бабы сушили глаза… Ребятишки испуганно таращили глазенки на невесть откуда взявшихся спасителей…
