- Бежали собаки! – со злобой прошипел сотник Акаша. Он спрыгнул с коня и, загребая закрученными кверху носами сапог уличную пыль, шагнул за ворота ближайшей избы. Отшвырнув ногой с пути старый хомут, рванул дверь. В сумраке сеней кто-то метнулся от печки, заставив сотника выдернуть из ножен кривую саблю. Увидев кошку, нырнувшую в подпол, Акаша громко выругался, озираясь. Раскрытые пустые сундуки, голые стены, голые лавки… Охваченный яростью, сотник выбежал во двор. И носом втянул запах свежей крови. Он пошел на запах и на базу увидел две телячьих шкуры,  еще не просохшие от крови…

                  - Искать следы! – гаркнул он нукерам. – Они не ушли далеко!

                  Рябой десятник Алим – старший харабарчи, зная крутой норов сотника, осторожно заметил:

                  - Село оставлено давно – собаки разбрелись и не охраняют дворы. Люди ушли отсюда ещё вчера поутру.

                  Сотник и сам видел, что сельчане не сейчас покинули село, но в другие села и на боярское подворье ушли другие отряды, в коих такие же, как и у него добытчики. Но как явиться на глаза эмиру без подношений?!

                  - Алим, бери своих нукеров и сыщи следы русов! – сотник даже ногами затопал от ярости.

                  Десяток разведчиков Алима умчался к ближайшему перелеску, а усталый после длительного ночного перехода сотник завалился на сеновал.

                  Один из нукеров окликнул его – не пора ли погреться дымком от урусских изб?

                  - Не забывай: нам еще возвращаться этою дорогой. – ответил Акаша. - Выжигать надо мелкие деревни, а большие села кое-где оставлять. К холодам русы придут в эти села греться. Будут набиваться в избы, как тараканы, особенно женщины с детьми. Вот тогда-то их и надо брать. Тогда уж можно будет поживиться полонянками.

                  Часа через два прискакал Алим.

                  - Следы телег разошлись по всем окрестным тропам, - сказал он, не вставая с седла. – Большое стадо коров, овец и коз угнали в лес.

                  - Я велел тебе искать следы урусов, а не коров и овец!

                  - Но наян![15] Со стадом шло много людей. Урусы будут там, где их коровы!

                  - Молись, Алим, чтобы слова твои сбылись. Возьми еще десяток воинов. Пойдем посмотрим, куда приведут твои коровы…

                  Акаша приказал старшему десятнику оставить в селе десяток нукеров и обыскать все подворья, остальных разослать по дорогам, чтобы найти и разграбить оставшиеся деревни и хутора.

                  Вскоре вступили в лес. Идущие впереди харабарчи сошли с коней и повели их в поводу. Акаша, проклиная дубовые сучья, так и норовившие выколоть его глаза, сначала злобно стегал их камчой[16], вызывая укоризненные взгляды разведчиков, но потом и сам был вынужден спешиться. Кривые ноги всадника никак не могли приноровиться к лесной тропе, набитой стадом,  и сотник то и дело цеплялся ими за валежины, ступая по корням и кочкам. Тропа то взбиралась на высушенные ветрами угоры, то ныряла в сырые, притуманенные низины, растекаясь ручейками следов в редколесье.

                   Через пару часов пути Акаша порядком притомился и сбил с непривычки ноги, и теперь шипел и ругался, ударяясь о корневища. А тропе, казалось, не будет конца. Горячий пот заливал спину, струился ручьями из-под волчьей шапки, надвинутой на глаза… Сотник, проклиная себя за малодушие, уже готов был остановить отряд и приказать двигаться обратно, когда Алим вдруг предостерегающе поднял вверх руку и остановился, пригнувшись.

                     Только теперь Акаша обратил внимание на то, что лес впереди заметно посветлел, а нос уловил горечь дымка костра…

                     Алим махнул руками вправо – влево от себя, и его харабарчи бесшумно исчезли в кустах. Он поманил к себе сотника, и тот осторожно приблизился к разведчику. Чуть отодвинув рукой ветку боярышника, Алим кивнул острой бородой в сторону поляны, открывшейся взору Акаши. Сбочь поляны разлеглось небольшое озерцо, по берегу которого бродили, пощипывая траву коровы и козы. Среди низкорослого березняка и осинника паслись овцы. Наскоро поставленный шалаш, крытый камышом, гнездился посеред поляны. У костерка, разведенного около шалаша,  сидели два мужика, один из которых что-то помешивал в казане, висящем на треноге. От озерца к костру шагнула девка с деревянной бадейкой в руке. Длинная коса, перекинутая на грудь, доставала ей до середины бедра…

                    Где-то поблизости взбрехнула собака… Мужики у костра подняли головы и прислушались. Но тут щелкнул кнут, раздались звонкие голоса двух-трех мальчишек иль отроков, и мужики успокоились…

                    Хищно оскалив зубы, Акаша вскочил в седло, нукеры последовали его примеру. Акаша камчой указал направления движения, и два десятка его нукеров разошлись в разные стороны, окружая поляну со всех сторон. Выждав время, чтобы каждый нукер занял место для атаки, Акаша приподнялся в стременах, сплетённых из конского волоса, и выкрикнул боевой клич.

                    Звериный вопль «хур – рагхх!» раскатился над лесом, и нукеры с диким воем ворвались на поляну. Из камышей на берегу озера выскочили две девки и отрок, кои сразу же попали в петли волосяных арканов. Ошарашенные мужики, едва вскочив на ноги, тут же свалились, туго перехваченные арканами. Из лесу выскочили с громким лаем собаки,  но тут же упали, пронзенные стрелами…

                     Из лесной чащи долетел, затихая, женский крик…

                     Несколько мгновений... и всё было кончено...

                     Уперев руку с камчой в бедро, Акаша объехал поляну, зорко всматриваясь в окрестности...

            В степи, у небольшой рощицы степных акаций разведчики встретили еще шестерых нукеров, сумевших оторваться от преследовавших их ордынцев. От них Хасан узнал, что остальные погибли в стычках.

            Отряд на рысях двинулся к городцу.

            Когда в наступающих сумерках вдали показался высокий частокол ограды, из лога, обрывом уходящего к реке, показался конный дозор. Головной всадник приветственно махнул рукой, Хасан ответил, узнав во всаднике десяцкого Ваську.

            - Здорово бывал, мурза Хасан! – поклонился Василий.

            - И тебе не хворать, Васил! – ответил Хасан. – Что в городце?

            - Лихо великое в городце, - ответил десяцкий. – Орда погубила городец-то. Нукеры твои пали все до единого, людей защищая, да только пожгли татары городец. Кто не погиб под саблями да стрелами ордынскими, в огне сгорел. А людишек, кои в погребах схоронились, ордынцы в полон свели…

            Хасан в бешенстве скрипнул зубами и огрел Улчака нагайкой. Конь сорвался на рысь, скоро неся своего седока к воротам городца.

            Встреч Хасану вышел боярин Ондрей, пристально вглядываясь в степь, курившуюся пылью. Обнявшись с татарским мурзой, шагнули в ворота выбитые ордынцами и прошли на высокий берег, под дубом раскидистым присели.

            Недолог был рассказ боярина о беде, постигшей городец, да долго молчал мурза, обдумывая услышанное. В сторонке стоял поп Герасим, не решаясь подойти…

            - Что с моими – супругой Евхимией да сыном Николою? Ведомо ли тебе, боярин? – спросил Хасан после долгого, тяжкого раздумья.

            - Нет, Хасан, не ведомо. Гонец был от Абдула – Ахмет. Он смотрел средь мертвых – не сыскал твоих. Знать, в полон свели ордынцы…

            - Где Орда, знаешь?

            - Знаю. Мои сакмагоны по следу нападавших сутки шли. Орда стоит в степи под Михайловским. Только много их, Хасан. По знаменам да по кибиткам сочли сакмагоны не мене двадцати тысяч войска. Чамбулами да тысячами рыщут по степу, деревни разоряя, скот да полон в стан свой сгоняя. Не осилить их нашими силами малыми. Послал я гонцов в Новгород, в Рязань в Муром. Хотел было, в Москву послать к князю Димитрию, да больно далече… Не поспеют полки московские, разорит все Орда…