— Не сказывал, я уверен! — горячо сказал Костя. — Ему было достаточно, что сама вещь у него! Может, он домогался свидания с Белавиным? Может, шантажировать его хотел?
— Может, он за это хотел ее бросить, а она его убила, боясь разоблачения! — грубо сказал советник. — А ты, молодой влюбленный дурачок, все ее выгораживаешь! Как бы там оно ни было, разберемся во всем, раз уж начали… Вот она, Бармалеева улица! Сворачиваем!
Тотчас за поворотом в лицо пахнуло им свежим запахом гари.
— Опоздали! — с горечью заключил Морокин. — Улетела птичка! И следы замела!
На месте дома купца Слепожонкина на высоком почерневшем фундаменте красовалось пепелище.
II
— Итак, Филат, — гулко и представительно велел пристав Станевич дворнику Феоктистову, робко жмущему заячий треух в больших крестьянских руках, — расскажи нам подробно, что было после того, как господин Лейхфельд двадцать первого февраля вечером велел тебе подняться в его квартиру и побыть там?
— Их светлость, девица Александра, изволили с револьвером забавляться, — торопливо выпалил дворник. — Целились то в печку, то в свечку, а когда я вошел, так, прости господи, в меня!
— И что ты сделал? — поинтересовался Леопольд Евграфович, подождав, пока Костя запишет слова дворника.
— Я им со всею почтительностью сказал, что занятие это вздорное и опасное! — прежней скороговоркой отвечал Феоктистов. — А они мне ответили, что, дескать, «все сама знаю, пистолет разряжен и бояться нечего». И даже курком пощелкали!
— И в каком барышня была настроении? — спросил дотошный пристав.
— Не могу знать! — угодливо отвечал дворник. — В барском, как обычно… Песни пела и смеялась сама над собою! Дурой себя изволили ругать!
— Надобно спросить ее, отчего это она за револьвер уже с вечера схватилась! — сказал унылый, точно в воду опущенный Розенберг. — Может, она думала, что это Евгений идет, и собиралась уже тогда с ним покончить?!
— Спрашивали уж! — отрицательно покачал головой пристав. — Чего попусту воду в ступе толочь?! Отлистни-ка, Кричевский, назад, на сорок девятую страницу! Вот, видите: «Намеревалась покончить с собой, да пистолет дважды дал осечку… Я разрядила барабан, чтобы заменить негодные патроны, да тут некстати появился дворник Филат, и это помешало мне привести свое намерение в исполнение…»
— Ну да! — раздраженно хмыкнул Розенберг. — С вечера хотела себя убить, да вот не смогла, а поутру никого не хотела убивать, да вот, поди ж ты, убила! Вздор один! Надобно еще спросить!
— Она отказывается идти на допрос! — сказал Станевич. — Ты, Филат, подпиши вот здесь и ступай! Все пока с тобою… Грамоте-то разумеешь? Ну тогда крест проставь, а господин Кричевский распишется.
— Как так отказывается? — изумился Розенберг, но становой пристав сделал ему глазами знак погодить, пока дворник выйдет из комнаты. — Как отказывается?! — прошептал снова Михаил Карлович, делая страшные глаза, едва Феоктистов, кланяясь, вышел задом вперед и закрыл за собою дверь. — Привести с городовыми! Немедля!
— Ссылается на нездоровье и на то, что уже все по многу раз повторила! — пожал плечами Станевич. — Большой нужды в еще одном ее допросе не вижу, а до экзекуций над женщинами я и вообще не охотник. Пускай себе сидит взаперти, коли ей так хочется! Коли ей наше общество немило!
— Возмутительно! — вскочил с кресел Розенберг, хлопая себя по ляжкам. — Преступники уже начинают нам диктовать, когда и как вести следствие! Вот так нравы! Куда мы катимся?! Да посмела бы она так сказать при покойном императоре Николае Павловиче! Вмиг была бы кнутами драна!
— Она дворянка, не забывайте… — рассеянно напомнил Станевич, с улыбкою в усах наблюдая, как бесится Михаил Карлович, прочитавший уже вторую статейку про себя в газетах.
— Это еще надо доказать-с!
За дверью раздались шаги, и сиплый, нездоровый еще голос советника юстиции Морокина натужно прокричал, обращаясь на двор:
— Гнедой моей овса дать! Овса хорошего, а не трухи гнилой!.. Я сам проверю! Добрый день, господа! — советник решительно, без стука вошел в комнату станового пристава, как в свой кабинет. — Как продвигается следствие?! Всех допросили?!
— Только что изволили закончить, Андрей Львович! — радушно поприветствовал его Станевич. — А что это с горлом у вас? Водицы изволили холодной испить?! Нынче надо быть осторожнее: не ровен час лихоманка какая прикинется! Давайте я вас чаем с травкою вылечу! Прошка! Самовар, быстро!
— Да уж… — усмехнулся Морокин, ощупывая посинелое горло с кровоподтеками. — Коли бы не ваш герой, — кивнул он Косте, — так уж меня бы ангелы небесные от всех хворей лечили! Потом он вам сам все расскажет! Кстати, я проверил ваши слова, Кричевский! Все сошлось: и ночные городовые на Фурштатской вас припомнили, и гусарского поручика вашего я нашел! В госпитале нашел! Они таки подрались в ту ночь, и улан ему руку прострелил! Охота людям забавляться! Тут не знаешь иной раз, как голову уберечь… В общем, дело о портфеле инженера полагаю закрытым. Еще один анекдот-с в мою коллекцию — в мемуары! Осталось нам разобраться с личностью этой загадочной особы… Для спокойствия души моей, как прокурорского товарища, да и для того, чтобы в суд дело подавать. Нельзя же судить неизвестно кого!
Он с Костиной помощью стащил свой прежний черный «пальмерстон» и охотно бросился в кресла, освобожденные Розенбергом, сладко простонав:
— Уф-ф… Спал сегодня всего два часа… Косточки ноют!
Розенберг, места которому присесть не осталось, сиротливо потыкался по углам комнаты станового и, видя полное нежелание Кричевского уступить ему свой стул, демонстративно вышел вон, хлопнув дверью, сказав с обидою:
— Я буду работать у себя в кабинете!
— Чего это он? — удивился Морокин, раскладывая уже пухлое дело на коленях. — Да работай себе на здоровье! Мы тут тоже не баклуши бьем! Вот, господа, ответ из Твери по моему запросу касательно баронессы N! Пришел с утренним поездом. Как и ожидать следовало, такой особы в гостинице Гальяни за последние пять лет ни разу не проживало! Из Новгорода еще не поспела бумага, но полагаю, там будет то же самое! Кто же вы такая, девица Александра? — задумчиво промурлыкал он, пробегая глазами страницы дела, исписанные четким крупным Костиным почерком. — Не ехать же мне, на самом деле, в Шемаху для установления вашей личности? Хорошо там, тепло, да уж больно дорога скучная… Не терплю я дорожной скуки! Кстати, слыхали? Англичане изобрели механическую машинку, печатающую типографскими буквами! Скоро ваше ремесло писаря, Константин, отомрет!
— На мой век хватит! — шутливо отмахнулся Костя. — А что с шифром в письмах, Андрей Львович?
— С шифром… с шифром… — рассеянно повторил Морокин, листая дело. — С шифром, господа, все пустое, нету никакой тайнописи, а вот письма писаны одною рукой, это факт! Вот у меня заключение графолога — приобщите, Леопольд Евграфович, сделайте одолжение! В чем, знаете ли, прелесть службы в столице — любого эксперта легко сыскать! Ну где бы я взял графолога, скажем, в Костроме?! А раз у меня была нужда в эксперте по слоновьим болезням — так и тот отыскался! Яду в пулях тоже никакого, так что особых новостей нет…
И не успел он закончить эту фразу, как в дверь деликатно постучал, а затем просунул испитое лицо пожилой писарь Макарыч.
— Ваше благородие, господин становой пристав! Там пришел с улицы один господин, сказывает, у него известия по делу княжны, девицы Александры! К вам его или же к господину Розенбергу в кабинет?
