— Думаю, если ты сейчас поговоришь со Скоттом, то поймешь, что он изменил насчет этого свое мнение.

Она глянула через застекленные двери на веранду. Там сидела Марисоль, спиной к комнате, но Зу знала, что подруга слышит каждое ее слово. И еще знала, что Марисоль в эту минуту гордится ею.

— Может, он и изменил свое мнение, — сказал Эрик, — но зато я не изменил.

У Зу от напряжения побелели губы.

— Ты это к чему?

— А к тому. Может, Скотт и не захочет разговаривать с репортерами. В этом случае разговаривать с ними буду я. Он настолько же твой сын, насколько и мой. Ты почему-то все время забываешь об этом.

— Мерзавец, — повысив голос, резко сказала Зу. — Ты, наверно, бросил бы меня, даже если бы знал, что я беременна.

Эрик помолчал с пару секунд, а затем со вздохом произнес:

— Я знал, что ты беременна, Зу.

Ей показалось, что у нее остановилось сердце.

— Что ты сказал?

— Я знал, что беременность подорвет твою карьеру, — продолжал он. — И думал, что, если отойду в тень, ты сделаешь аборт. Я и в мыслях не держал, что ты можешь выйти замуж за Уильяма или за кого-нибудь другого. Я и в мыслях не держал, что ты захочешь родить.

Зу с шумом втянула в себя воздух.

— Ты думал, что я сделаю аборт? — Она не верила своим ушам. — Ты думал, что я убью нашего ребенка?

— Я видел, как тебе нравится зарождающаяся слава. Видел, как хорошо ты смотришься на съемочной площадке. А кто такой был я? — Голос его стал надтреснутым. — Я не смог бы стать мистером Зу Хартман. Это сделало бы меня несчастным. И тебя тоже. Поэтому я ушел, полагая, что это лучший выход.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь прийти в себя и успокоиться.

— Если ты не знал ничего про Скотта и прекрасно жил без него, почему же он так нужен тебе сейчас?

На том конце провода наступила долгая пауза.

— Потому что он мой сын, Зу, — наконец проговорил Эрик. — Наш сын. И потому что ты была передо мной в долгу.

Она снова глубоко вздохнула, вспомнила о Джее, о том, как легко ей было с ним вчера. Открыв глаза, она сказала в трубку то, что лежало у нее на душе вот уже многие годы. Зу произнесла слова, исполненные духа воздаяния и истины, слова, которые были предназначены только для одного-единственного человека, для Эрика:

— Значит, вот в чем дело. Скотт, оказывается, здесь вовсе ни при чем, не правда ли, Эрик? Ты сводишь счеты лично со мной. Ты так и не смог простить мне мой успех. Не смог простить, что я стала звездой, а не ты.

Очередная напряженная пауза.

— Зу, теперь это все уже далекое прошлое. Но клянусь, — почти зло проговорил Эрик, — если ты попытаешься вернуть Скотта, я начну обзванивать газеты.

Она вспомнила, как сидела у бассейна, думая об Алиссе, о Скотте, спрашивая себя: какое ей может быть дело до того, что будут думать и говорить вокруг нее? Неужели она и дальше будет жить в страхе перед мнением окружающих? Да и кто они такие, эти «окружающие»? Какое им всем до нее дело?

Эрик сказал, что это далекое прошлое. Он был прав. Теперь Зу перестанет оглядываться на далекое прошлое.

— Обзванивай, — сказала она. — Мне плевать, что ты будешь делать. Но чтобы сегодня ты посадил Скотта на этот рейс, иначе я натравлю на тебя ФБР. Насколько мне известно, за похищение детей у нас карают смертью.

Мэг стояла перед своим огромным гардеробом, разбирая вещи. Одна куча для «Армии спасения», другая — на выброс. Она еще не знала, как будет жить дальше. А сортировкой одежды занялась для того, чтобы освободиться от всего, что отныне должно было безвозвратно кануть для нее в прошлое. Она понимала, что это только самое начало: слишком долго она жила материальным, не думая о духовном, окружая себя деньгами взамен любви.

Она по-прежнему вспоминала о Стивене. Не так часто, как прежде, но все же. Только теперь это были уже другие мысли. Он словно перестал быть реальным человеком и в ее сознании вставал неким персонажем сновидения, призраком любви. Она не знала, будет ли у нее в жизни еще мужчина. Такой, как Стивен. Молила Бога только об одном: чтобы не попадались такие, как Роджер Баррет, который не оставил по себе в ее сердце ничего, кроме пустоты.

Лохматый торжественной походкой прошествовал в шкаф, стал перебираться с одной кучи одежды на другую, а потом растянулся, положив морду на передние лапы, выгнув спину, и зевнул.

— Все это навевает на тебя такую же скуку, как и на меня, правда? — сказала Мэг, наклонившись, чтобы его приласкать. — Или тебя беспокоит, что я теперь не ухожу каждое утро на работу и занимаю пространство, которое раньше всецело принадлежало тебе?

Она почесала у него за ухом, зная, что он все равно не замурлычет от удовольствия. Лохматый был слишком уверен в том, что она его любит, чтобы еще показывать, как ему приятна ее ласка.

В дверь позвонили. Она не сразу поняла, что это именно дверной звонок: настолько непривычен был этот звук в ее одиноком жилище.

Через минуту позвонили снова. Она вздохнула и отшвырнула от себя ногой кучу одежды. Наверно, кто-то ищет кого-то, о ком она не знает и знать не желает, или хочет продать то, что ей не нужно и даром.

Это был Данни.

— Привет, незнакомка, — весело приветствовал он ее, проходя в прихожую. — Случайно оказался по соседству, ну и…

— По крайней мере на этот раз ты догадался позвонить, — улыбнулась Мэг, закрывая за ним дверь. Интересно, найдет ли она в жизни еще такого друга, как Данни?..

Он устроился в ее кабинете, как у себя дома. Повсюду были навалены кипы бумаг и картонные коробки с книгами. Все это олицетворяло собой прошлое, которое Мэг упаковывала, чтобы освободить место для новых вещей. Она знала, что Данни не любит проводить время в гостиных. Он говорил, что в них слишком неуютно, слишком все официально и они служат ему напоминанием о годах, прожитых с бабкой. Вообще о своей семье он никогда не распространялся, а Мэг никогда не лезла к нему в душу. Она уважала его право на неприкосновенность личной жизни, как и свое право на это же самое.

Она села на пол напротив него и стала разбирать валявшиеся бумаги.

— До сих пор не верится в то, что ты натворила, — произнес он.

— А что я натворила? Ушла с работы, только и всего. Когда человеку под сорок, смена карьеры не сулит особенных перемен.

— Это верно, если у человека есть планы, как жить дальше.

— Я знаю лишь то, что теперь буду заниматься исключительно самостоятельной работой и стану выбирать только те дела, какие захочу, а не те, какие мне будут даваться старшими компаньонами. — Она отодвинула в сторону стопку бумаг. — Я хочу зажить спокойно, Данни. В мире с самой собой.

— По-моему, ты и до сих пор жила довольно спокойно, работая на фирму.

Зазвонил телефон.

Мэг улыбнулась:

— Как же!

Она сняла трубку.

— Мэг! Слушай, Мэг, я звонила тебе в офис, а там сказали, что ты больше у них не работаешь.

Голос был женский, но Мэг никак не могла его узнать.

— Кто это?

— Да я, Алисса.

— О… — Она оглянулась на Данни. — Алисса? Ну как ты?

— Как я? Ты это серьезно спрашиваешь? Разве ты не читаешь газет?

Мэг рассмеялась:

— Стараюсь обходиться без этого.

— Если б ты просматривала их сегодня утром, то не спрашивала бы. Короче, произошел несчастный случай. Погиб человек.

— Что такое? — На мгновение перед глазами Мэг возник образ Кандейс Райли. Данни поставил локти на колени и весь подался вперед. — Кто погиб?

Алисса стала рассказывать. Мэг внимательно ее слушала. К счастью, Кандейс была тут ни при чем. И Стивен тоже. Дочь Алиссы Натали, вернувшись домой со свидания, обнаружила в библиотеке чужого человека. Она схватила пистолет, который лежал в верхнем ящике письменного стола, а незнакомец взялся за кочергу, лежавшую у камина. Натали от страха случайно нажала на спусковой крючок.

— В доме кто-нибудь еще был?

— Муж. У себя наверху. Спал. Он все еще не до конца поправился после операции. Мишель дома не было, а Долорес и Говард, как всегда, ничего не слышали.