— Хорошо, — сказал он. — Мне тоже не хотелось бы выносить все это на суд публики.

Она пораженно уставилась на него. Так он, выходит, еще имеет наглость защищаться!

— Что? Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать?

— Если я причинил тебе всем этим боль, прости, Алисса. Мои страдания длятся уже не первый год. И настолько тяжело было таиться… Я с удовольствием раскрылся бы перед тобой уже давно. — В голосе его послышалась печаль. — Чтобы наконец освободиться.

Алиссе стало его почти жалко, но она отогнала от себя это чувство:

— Освободиться от меня?

— Нет. Освободиться в смысле… иметь возможность быть самим собой.

Она рассеянно взбила волосы, потом коснулась указательным пальцем уголка рта.

— Тебе пришлось бы бросить медицину. Кто пойдет на прием к врачу, зная, что тот гомосексуалист?

— У меня СПИД-пациенты, Алисса, отчаявшиеся люди. Они пошли бы на прием к кому угодно.

— А я-то думала, что ты всерьез ищешь панацею. Может, ты нарочно затягиваешь этот процесс, чтобы продолжать получать субсидии?

— Алисса, зачем ты так? Ты же меня знаешь.

— Нет, дорогой, как оказалось, я тебя совсем не знаю.

В комнате повисла пауза. Алисса жалела о том, что у нее не хватает мужества встать и уйти, оставив все это у себя за спиной. Но бросить Роберта означало расстаться с устоявшимся образом жизни и со всем, что в ней было. А она пока еще не была к этому готова. Вот когда найдется Джей… Если он, конечно, вообще найдется.

— Нам нужно думать о наших девочках, — проговорил он.

— Значит, ты полагаешь, что я о них совсем не думаю? — резко возразила она и тут же поймала себя на том, что действительно только сейчас вспомнила о дочерях.

Как отразится на них разоблачение отца как гомосексуалиста? Ляжет ли это на них несмываемым позором?.. Мишель, пожалуй, именно так к этому и отнесется. Будет рвать и метать, а потом уедет куда-нибудь в Нью-Йорк или в Лос-Анджелес, лишь бы подальше от Атланты. Но Натали? Нет, Натали — другое дело. Алисса считала, что хорошо знает свою младшую дочь, и полагала, что разоблачение отца даже как-то поднимет Натали в глазах ее друзей. Она попадет на страницы «Донахью», «Салли Джесси», сделает себе имя. Нет, Натали это будет только приветствовать.

— Я люблю их, Алисса. Я и тебя люблю.

Она сунула руку в карман и достала сигареты. Закурив, сделала первую раздраженную затяжку. Роберт поморщился.

— Любишь? Интересно, почему мне в это совсем не верится? — Он промолчал. — Но раз любишь, объясни, пожалуйста, почему тебе больше нравится засовывать свой член в грязную задницу какого-то мужика, чем в женщину, которая тебе так дорога?

Роберт молчал.

Алисса принялась внимательно разглядывать тлеющий огонек на кончике своей сигареты. Раньше она никогда не задумывалась о любовных привычках гомосексуалистов, ее это просто не волновало, так как ни с какой стороны в своей жизни она не соприкасалась с этой темой. Впрочем, она была знакома с несколькими геями из числа художников, стилистов в парикмахерских салонах… Но чтобы врач и… муж?!

— Чего ты хочешь, Роберт?

— Я хочу, чтобы мы продолжали быть семьей. Я хочу, чтобы мы были вместе.

— Чтобы за этой ширмой ты мог беспрепятственно продолжать развлекаться на стороне?

— Я тебе тоже, между прочим, не связываю руки.

— Очень тронута. Но не кажется ли тебе, дорогой, что это несколько неравноценная сделка? Хотя, впрочем, может получиться интересно. Мы с тобой будем сравнивать любовников. Длину их членов, скажем.

Во время паузы, которая последовала за этими словами, Алисса услышала, как бьется ее сердце.

— Видимо, я заслужил это, — наконец проговорил Роберт.

— Ты заслужил не только это. Ты заслуживаешь того, чтобы тебе оторвали твои яйца!

Алисса сидела на диване, курила и искренне жалела о том, что нельзя сейчас перенестись на год, а лучше на два, вперед, нельзя прокрутить это гадкое время, как магнитофонную пленку. Вот если бы это было возможно, она бы узнала, чем все закончилось, как все обернулось. Где она будет через два года? Где-нибудь в тиши и покое с Джеем? Кем она будет? Останется все той же леди-хозяйкой, «а вечера которой всем хочется попасть? Или ничего не изменится, и она будет по-прежнему жить в тоске с Робертом?

— Ты мне не нужен, учти. У меня достаточно средств для того, чтобы я неплохо устроилась и сама по себе. Прибавь к этому немалые алименты, которые тебе придется выплачивать. В сущности, я смогла бы жить даже лучше, чем сейчас.

Роберт откинулся на спинку стула.

— Подумать только! В перерывах между организацией своих балов ты сможешь постоянно ездить на минеральные воды. — Эта его попытка саркастического замечания провалилась. Его выдали надтреснутый голос и страх в глазах.

— А что? И верно. Я смогла бы себе это позволить, — холодно произнесла Алисса, хотя внутри у нее все кипело.

Мысль о том, что ей нечем будет заняться, что у нее не будет дома, семьи, что распадется традиционная связка муж — жена — дети, была невыносима. Девочки скоро станут совсем взрослыми и перестанут в ней нуждаться. Что она станет делать без Роберта? Куда пойдет? Чем будет занимать каждый свой день, просыпаясь по утрам? В чем найдет смысл жизни?

«Тем больше оснований разыскать Джея».

— Может, не будем рубить сплеча? — предложил Роберт. — Дадим друг другу немного времени?

— Зачем? Ты что, изменишься?

— Я не могу измениться, Алисса. Я же говорю… Просто хотелось, чтобы ты узнала об этом… еще давно. Я пытался измениться. Не могу. Но это не значит, что мы не можем жить с тобой полноценной жизнью. Ты знаешь, что я люблю тебя. Но, наверно, просто это не та любовь, которой ты хочешь.

— По-моему, любовь бывает одна.

— Что ты собираешься делать?

Она затушила сигарету.

— Поживем — увидим.

— Вы что, поссорились с папой? — спросила Мишель, ворвавшись в гардеробную, где Алисса сидела, в молчании уставившись на собственное отражение в зеркале.

Она поправила поясок на своем шелковом халате. Рано или поздно одна из дочерей все равно должна была спросить об этом.

— Какая тебе разница? — ответила она вопросом на вопрос.

Мишель села на стойку, за которой были ряды вешалок с одеждой.

— Мама, не надо смотреть на меня свысока.

— Свысока? Миленькой блондинке уже известны такие взрослые слова?

— Ну, мам…

— Извини, дорогая. Просто я сейчас не расположена говорить об этом.

— Ты всегда учила меня, что лучше всего выговориться. Выложить все начистоту.

— Это всегда лучше для дочери, но не для матери.

— Мам… Папа какой-то странный. Все время, пока тебя не было, он каждый день возвращался домой очень рано. Сядет в библиотеке и сидит. Когда Дэвид провожал меня домой после свиданий, папа все еще сидел там.

Алисса решила ухватиться за представившуюся возможность сменить тему разговора.

— Ты все еще встречаешься с Дэвидом? По-моему, это твой личный рекорд.

Мишель соскочила со стойки и взяла с туалетного столика черную кисточку. Она сунула ее в открытую баночку с румянами и нанесла себе немного на лицо.

— Он сделал мне предложение, — сказала она наконец.

Алисса усмехнулась:

— Тебе восемнадцать лет. Жизнь только начинается. Зачем тебе сейчас выходить замуж?

Прежде чем Мишель успела ответить, в комнате зазвонил телефон. Это была личная линия Алиссы, зарезервированная для ее ближайших друзей и любовников. Но первых у нее было мало и они были раскиданы по всей стране, а нового любовника пока не появилось. Поэтому Алисса не особенно торопилась снять трубку.

— Алисса? Это Зу.

У Алиссы перехватило дыхание. Она широко улыбнулась:

— Зу, милая, это ты?

— Долго говорить не могу, опаздываю на водные процедуры. Где там у тебя телевизор? Включай быстрее!

— А что? Погоди. — Она прижала трубку к груди и обернулась к Мишель. — Это мне. Исчезни, о'кей?

— Это имеет какое-то отношение к тому, что произошло между вами с папой?