– Это Мари Сен-Жак, Лиза. Я звоню из Парижа. Петер ждет моего звонка.
– Мари? О боже мой… – секретарша потеряла дар речи. Где-то вокруг нее слышались посторонние голоса. Трубку взял кто-то другой…
– Мари, это Алан, – проговорил первый помощник Петера. – Сейчас мы все находимся в кабинете Петера.
– В чем дело, Алан? У меня очень мало времени, и я хотела бы с ним поговорить.
Наступила тишина.
– Я тоже хотел бы это сделать, Мари, но боюсь, что это невозможно. Петер мертв, Мари.
– Он… что?!
– Несколько минут назад позвонили из полиции, скоро они будут здесь.
– Но что случилось? Боже мой, он умер? Что случилось?
– Мы сами ничего толком не знаем. Мы пытаемся выяснить по его книжечке, в которую он записывает телефоны. Надо узнать хоть что-нибудь, что может дать пищу для размышлений. Нам запретили трогать все, что лежит у него на столе.
– На его столе?
– Записи, наброски планов, черновики или подобные бумаги…
– Алан! Скажи мне, что случилось.
– Только то, что я уже сказал. Он не сообщил никому из нас, чем занимается. Все, что нам известно, так это то, что ему пару раз звонили из Штатов. Один раз из Вашингтона, а второй звонок был из Нью-Йорка. Около девяти часов он сказал Лизе, что поедет встречать кого-то в аэропорту, но не сказал, кого именно. Полиция обнаружила его час назад в одном из грузовых туннелей… Это ужасно, Мари… Он был убит выстрелом в горло. Ты слышишь меня? Мари! Мари!
Старик с запавшими глазами и торчащей седой щетиной прошел в темную кабину, щуря глаза, чтобы сфокусировать их на фигуре за занавесом. Рассмотреть что-либо при таком освещении было весьма нелегко для человека, которому давно уже стукнуло восемьдесят. Но голова его работала нормально, а это было все, что от него требовалось.
– Слава Пресвятой Богородице, – сказал он.
– Слава, божий человек, – прошептал силуэт в капюшоне. – Благополучна ли твоя жизнь?
– Она идет к концу, но вполне благополучна.
– Хорошо… Как там с Цюрихом?
– Разыскали человека с Гуизон Квей. Он был ранен. Его выследили через врача. После некоторого препирательства он заявил, что на него напали. Кейн все-таки вернулся за женщиной, и именно он стрелял в него.
– Выходит, они вместе, женщина и Кейн?
– Человек с Гуизон Квей так не думает. Он ведь был свидетелем беседы с ней на Лювенштрассе.
– Он к тому же еще и дурак! Это он прикончил сторожа?
– Человек утверждает, что у него не было другого выхода, чтобы спастись.
– Хорошо. У него есть тот пистолет?
– У его людей.
– В Цюрихе имеется некий префект, которому следует передать этот пистолет. Кейн все время ускользает от нас, а теперь еще и женщина. Она работает в Оттаве. Если мы заманим ее в ловушку, то выследим и его. Твой карандаш готов?
– Да, Карлос…
Глава 13
Борн поддерживал ее в тесной кабине, помогая сесть на жесткую скамью. Мари все еще никак не могла успокоиться.
– Они убили его! Они убили его! Боже мой, что я наделала! О, Петер!
– Ты здесь ни при чем. Если кто-то в этом виноват, то это я. Выбрось этот факт из головы.
– Джейсон, я боюсь. Он был на другом краю земли… а они все-таки убили его!
– «Тредстоун»?
– А кто же еще? Ведь были же телефонные звонки: Вашингтон, Нью-Йорк… Он отправился в аэропорт на встречу с кем-то, и они убили его…
– Как?
– О мой бог… – слезы душили ее. – Как это могло случиться? Его застрелили выстрелом в горло…
Внезапно Борн ощутил тупую боль. Он не мог сказать, где она чувствовалась больше всего, так как боль была повсюду.
– Карлос… – вдруг произнес он, не понимая, почему.
– Что? – уставилась на него Мари. – Что ты сказал?
– Карлос… – вновь прошептал он. – Пуля, выпущенная в горло. Карлос…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не знаю, – он взял ее за руку. – Теперь пойдем отсюда. Ты можешь идти?
Мари кивнула, глубоко вздохнула и прикрыла глаза.
– Да.
– Нам необходимо где-то выпить. Мы нуждаемся в допинге. А потом мы разыщем его…
– Что разыщем?
– Книжный магазин на Сен-Жермен.
Было три старых издания, которые входили в каталог под индексом «Карлос». Четырехлетней давности «Таймс» и два парижских «Глобуса». Борн и Мари не стали просматривать статьи в магазине, а просто купили все три номера и добрались на такси до отеля на Монпарнасе. Там они сразу приступили к чтению: Мари на кровати, а Джейсон в кресле у окна. Несколько минут прошли в молчании, прежде чем Мари нарушила тишину.
– Это здесь, – пробормотала она, и на ее лице отразился нескрываемый ужас. – Прочти.
– «Форма насилия, которую приписывают Карлосу и его небольшой группе исполнителей, имеет свои особенности. Это убийство выстрелом в горло, обрекающее жертву на мучительную смерть. Это особенно часто применяется к тем, кто нарушил обет молчания или встал на путь предательства, а также к тем, кто отказывается представить необходимую им информацию…» – Мари умолкла, будучи не в состоянии читать дальше. Она откинулась на подушку и закрыла глаза. – Он ничего им не сказал, и они убили его. О боже мой…
– Он не мог сказать то, чего не знал, – заметил Борн.
– Но ты это знал! – Мари села, протирая глаза. – Ты знал о выстрелах в горло! Ты же говорил об этом!
– Я сказал, что знаю это, вот и все. Больше я ничего не могу к этому добавить.
– Почему?
– Я сам хочу узнать ответ, но пока не могу.
– Мне необходимо выпить.
– Сейчас. – Джейсон поднялся и подошел к бару. Наполнив два низких бокала, он взглянул на Мари. – Не достать ли нам немного льда? Я думаю, что с этим задержки не будет. Герб быстро притащит.
– Нет, все равно это будет долго, – она бросила журнал на кровать и повернулась к нему, точнее, в его сторону. – Я почти в истерике.
– Тогда надо удвоить порцию.
– Мне хочется тебе верить, но я… я…
– Но ты все же испытываешь сомнения, – подытожил Борн. – Даже больше, чем я сам. – Он протянул ей бокал. – А что ты хочешь от меня услышать? Что я могу тебе рассказать? Что я один из тех, кто входит в армию Карлоса? Что я разгласил какие-то его тайны? И какой вывод можно сделать из того, что я знаю этот способ убийства!
– Прекрати!
– Я постоянно говорю себе это сам – прекрати! Не думай, не пытайся что-то вспоминать, а если вспоминаешь, то прекрати это, как только почувствуешь пустоту. Не заходи в воспоминаниях очень далеко, делай передышки, делай передышки. Одна ложь, один неправильный вывод могут вызвать лавину других, таких же ошибочных предположений… – Он повернулся к креслу. – Ты отыскала способ убийства, я тоже кое-что нашел. Я знал это точно так же, как знал про Говарда Леланда. Мне даже не надо ничего читать.
– Читать? Что читать?
Борн нагнулся и поднял «Таймс» четырехлетней давности. Журнал был сложен пополам на странице с изображением, а точнее – наброском бородатого человека, все линии лица которого были грубыми и неточными, как бы подчеркивая то, что импозантность его физиономии ничего не даст и что истинное его лицо так и останется неизвестным. Борн протянул Мари журнал и предложил:
– Прочти это. Там, где заголовок «Миф или Монстр», а потом можно будет устроить игру.
– Игру?
– Да. Я прочитал первые два абзаца и не больше, можешь верить мне на слово.
– Хорошо. – Мари посмотрела на него, затем взяла журнал и начала читать:
МИФ ИЛИ МОНСТР
Вот уже более десяти лет имя Карлос шепотом произносится на улицах разных городов: Парижа, Тегерана, Бейрута, Лондона, Каира и Амстердама. Его считают наиболее опасным террористом в том смысле, что его обязательства по поводу убийств лишены всякой политической окраски. Однако имеются конкретные доказательства, точно, что он связан и с такими экстремистскими организациями, как ПЛО и Баадера-Майнгоф, выступая в роли исполнителя и наставника. Именно некоторые террористы из этих организаций помогли хотя бы частично восстановить контуры этой зловещей фигуры. Информаторы выходят из кровавой игры и начинают говорить.
Постепенно рассказы о его подвигах, насыщенные насилием и конспирацией, мощными взрывами и интригами на высшем уровне, с погонями на скоростных машинах и шпионками-шантажистками (сочетание Адама Смита и Яна Флеминга), уменьшаются до обычных человеческих масштабов, и перед нами предстает кровожадный монстр, который торгует контрактами на убийства с ловкостью специалиста по маркетингу, полностью осведомленного о ценах, спросе и предложении подпольного рынка.
Его портрет можно начать с предполагаемого имени, такого же необычного, как и специальность его владельца. Ильич Рамирес Санчес. Многие считают, что он сын венесуэльского адвоката, не очень известного, но преданного марксистской идее, который в свое время послал сына на учебу в Россию. Значительная часть этих занятий состояла из уроков шпионской подготовки в специальных лагерях наемных убийц под Новгородом. С этого момента все данные об Ильиче исчезают, портрет увядает, уступая место разговорам и слухам. Согласно им, руководящие лица в Кремле, которые наблюдают за обучающимися у них иностранцами, очень скоро поняли, какого сорта этот ученик, и решили от него избавиться. Это был параноик, помешанный на бессмысленных убийствах. Его должны были отправить в Каракас и порвать все связи с его родственниками и ближайшим окружением. Таким образом, отвергнутый Москвой и глубоко ненавидящий западное общество, Санчес принялся строить свой собственный мир, в котором видел себя лидером. Что может быть лучше, чем роль аполитичного убийцы, обслуживающего широкий круг политиков и философов?
Теперь портрет вновь становится более четким. Говорящий на многих языках, включая родной испанский, а также русский, французский и английский, Санчес с огромным успехом использовал полученное образование в качестве трамплина для совершенствования своих методов. После изгнания из Москвы он провел несколько месяцев на Кубе под опекой Че Гевары. Он усовершенствовал свои знания в оружии всех систем. Не было ни одного предмета в этой области, который он не смог бы использовать должным образом даже с закрытыми глазами. Наконец он был готов, и тогда он выбрал Париж местом своего базирования, и к нему стали поступать предложения. Этот человек предлагал выполнить работу даже тогда, когда другие исполнители не смели и подумать о том, чтобы взяться за нее.
Портрет становится расплывчатым, как только заканчиваются сведения о его происхождении и тому подобном. Сколько ему лет? Сколько целей он поразил и сколько приписывают ему напрасно? Корреспонденты, постоянно работающие в Каракасе, не смогли обнаружить ничего похожего на свидетельство о рождении человека по имени Ильич Рамирес Санчес. С другой стороны, сотни и тысячи Санчесов живут в Венесуэле, среди которых есть и Рамиресы, но нет ни единого, первое имя которого Ильич. Может, оно было добавлено позже? Во всяком случае, возраст его оценивается где-то от 35 до 40 лет. Но точного возраста не знает никто.
