— Да, ей можно доверить груды золота не считавши, — подтвердила мисс Лавиния.

— Но она спала, — воскликнула Элинор, — она слала, когда этот человек входил в комнату.

— Спала! — закричала мисс Сара, — о! Не может быть! Джепкот не стала бы нас обманывать! Нет уж этому я никогда не поверю. Вот какие были последние слова, которые я ей сказала: «Джепкот, может быть, ты спать хочешь?. Если ты чувствуешь, что тебя сильно клонит ко сну, то возьми с собой горничную, пускай она посидит с тобой, это будет вернее, возьми-ка горничную». — А Джепкот мне на то в ответ: «Нет, мисс, никогда еще в жизни я не чувствовала менее желания спать, а горничная такая трусиха, что, я думаю, она и в комнату покойного барина ни за что не захочет войти, давайте ей хоть пять фунтов стерлингов, так она не согласится зайти». Так если после всего этого Джепкот заснет, зная, что все должно оставаться на месте после смерти любезного дядюшки, так уж я не знаю, на что это похоже, это было бы очень дурно с ее стороны.

— Пошлите за мистрис Джепкот! — сказал Ланцелот, — послушаем, что она скажет насчет правдоподобной истории о ключах, которые будто были украдены мною из комнаты покойного деда.

Мисс Лавиния позвонила, вошел Паркер, который всегда имел обыкновение медленно спешить на зов, но в этот вечер необыкновенно проворно являлся.

— Паркер, позови Джепкот, — сказала мисс Лавиния, — мне надо видеть ее.

Буфетчик поспешил исполнить приказание и опять молчание водворилось в комнате, время тянулось долго для всех, хотя всего прошло пять минут после отданного приказания. Явилась мисс Джепкот, почтенного вида старуха, чинной и суровой наружности. Тридцать пят лет она находилась в услужении у покойного старика, была пятнадцатью годами старше мисс де-Креспиньи и всегда говорила с ними, как с молодыми барышнями.

— Джепкот, — сказала мисс Сара, — мне хотелось бы знать не входил ли кто в комнату любезного дядюшки с тех пор, как мы поручили вам присмотреть за всем?

— Разумеется, никто, мисс, — проворно отвечала старуха.

— Точно ли вы в этом уверены, Джепкот?

— Совершенно, мисс, это так верно, как и то, что я стою здесь перед вами.

— Смотрите, Джепкот, не ошибитесь: дело идет о важном вопросе. Мне говорили, что вы спали.

— Спала, мисс! О, господи! Кто мог сказать такую неправду? Как эго было не грех сочинить такую историю?

— Так вы точно не спали, Джепкот?

— Точно, мисс, не сомневайтесь в том. Иногда сидела я закрывши глаза, потому что, как вам известно, глаза у меня слабы, так от света больно было. Известно, что вечерами при свечах я всегда сижу, закрыв глаза, потому что не могу ни шить, ни читать при свечах. Так и в нынешний вечер я сидела, может быть, с закрытыми глазами, но только не спала, нет, уж этого не было! Притом же я слишком растревожена и сокрушена, чтобы спать, у меня и сна то в глазах нет, да и то сказать, я никогда крепко не сплю, мой сон всегда такой чуткий, что мышка поскреби, гак я бы и то услышала.

— А вы не слыхали, мистрис Джепкот, чтобы я входил в комнаты? — спросил Ланцелот.

— Вы? Мистер Дэррелль? Как это можно? Ни вы и никто другой не приходили.

— А как вы думаете, мог ли бы я прокрасться в ту комнату так, чтобы вы не знали этого? Вот, например, в то время, как вы спали, мог ли я войти так, чтобы вы не слыхали?

— Но я не спала, мистер Ланцелот, и как мог бы войти кто-нибудь в комнату, чтоб я не слыхала этого, тогда как я слышу как каждый листочек за окном шелестит?

— Боюсь, мистрис Монктон, что но крайней мере эта часть вашего обвинения не имеет никакого основания, — сказал Ланцелот угрюмо.

— Джепкот, — сказала мисс Лавиния, — ступай туда и посмотри хорошенько в целости ли ключи моего любезного дядюшки.

— Да, мистрисс Джепкот, осмотрите хорошенько, — сказал Ланцелот, — и удостоверьтесь, не трогал ли их кто-нибудь в то время, как вы спали, пояснил Ланцелот.

Ключница ушла и через три минуты вернулась.

— Ключи в сохранности лежат, мисс Лавиния, — доложила Джепкот.

— А может быть, они положены уже на место? — спросил Ланцелот.

— Никак нет, мистер Ланцелот, они ни на волос не сдвинуты: они точно так лежат, как лежали, когда умирал бедный наш господин, и также прикрыты его платком.

Ланцелот глубоко вздохнул. «Удивительно, какими послушными игрушками в его руках были эти глупые старухи, — думал он, — еще сами помогали ему вывернуться из беды!»

— Довольно, Джепкот, — сказала мисс Сара, — вы можете идти. Помните только, что вы отвечаете за каждую вещь в дядюшкиных комнатах до прибытия писаря мистера Лауфорда. Великий грех будет на вашей душе, если ключи мистера де-Креспиньи будут перемешаны.

При последних словах Джепкот испуганно посмотрела и проворно ушла из комнаты. Положим, что она заснула минут на пять или около того: ну а как в это время, действителыю, что случилось, так ведь, пожалуй, с нее станут взыскивать по закону? Она имела слабое понятие о силе закона и не понимала, какого рода наказание могло быть за пять минут сна. Добрая старуха привыкла в последние десять лет проводить все вечера в дремоте и не имела понятия, что в то время, когда она закрывала, по ее словам, глаза от света, она частенько спала прекрепким сном целые часы.

— Итак, мистрис Монктон, — сказал Ланцелот после ухода ключницы, — я полагаю, что вы сами теперь должны убедиться, что весь этот сон в зимнюю ночь есть не что иное, как галлюцинация вашего воображения?

— Не смейте говорить со мною, — закричала Элинор, — помните, кто я и пускай это воспоминание заставит вас молчать.

Элинор посмотрела на него с улыбкою презрения. Ее нескрываемая ненависть к нему была не последним мучением, которое он испытывал в эту ночь. Вдруг раздался громкий звонок.

— Слава Богу! — воскликнула мисс де-Креспиньи, — наконец прибыл писарь мистера Лауфорда. Он все уже приведет в порядок, и если окажется какая-нибудь подмена в бумагах любезного дядюшки — при этом она бросила подозрительный взгляд сперва на Ланцелота, потом на Элинор — то я надеюсь, что он тотчас же поймет и объяснит все, как следует. Хоть мы и бедные сироты, не имеющие ни покровителей, ни защитников, но, надеюсь, что найдутся еще добрые люди, которые захотят защищать наши права.

— Кажется, нам не за чем здесь оставаться более, — сказал Монктон. — Готова ли ты, Элинор, идти домой?

— Готова, — отвечала она.

— Ты ничего не хочешь более сказать?

— Ничего.

— Так надевай бурнус и пойдем. Прощайте, мисс Сара, прощайте мисс Лавиния.

Мистер Лэмб, писарь уиндзорского нотариуса входил в комнату, когда выходили оттуда Джильберт Монктон с женой, это был тот самый старик, которого видел Ричард Торнтон в Уиидзоре. Элинор заметила, что он удивился, увидев Ланцелота Дэррелля! Он даже остановился, бросив на него испуганный и вместе с тем любопытный взгляд, но молодой художник даже не взглянул на него.

Джильберт Монктон подал руку жене при выходе из залы и помог ей спуститься с крыльца.

— Мне очень хотелось бы, Элинор, чтоб этот документ был найден, — сказал он, — но, конечно, это очень трудно в такую темную ночь. Нетрудно ли тебе дойти до дому?

— Напротив, очень легко.

При этих словах она глубоко вздохнула. Все случившееся сильно расстроило ее, а потеря документа поразила ее как громом. Всякая надежда погибла. Этот гнусный мошенник всегда выворачивался из беды и торжествовал, его мошенничества, как и преступления, всегда увенчивались успехом.

— Сейчас очень уже поздно? — вдруг спросила она.

— Да, поздно, первый час.

В молчании дошли они до дому. Дорога показалась для Элинор гораздо скучнее, хотя она шла не одна, а с мужем, но это потому, что прежде ее поддерживала надежда, а теперь отчаяние грызло ее сердце.

Наконец вот и Толльдэль. Буфетчик дожидался их, других же слуг отправил спать. Даже в эту ночь тревог и неприятностей Монктон старался сохранить благопристойность.