Элинор взяла свою муфту и последовала за мисс Бэркгэм, но едва они дошли до порога двери, как при входе показались три дамы и хозяйке заведения следовало принять их.

— Уж потрудитесь пойти одна, — сказала она шепотом Элинор, указывая на дверь задней комнаты, — Сделайте мне это одолжеиие, вы найдете мистрис Леннэрд очень приветливой и любезной дамою.

Элинор охотно согласилась. Она отперла дверь и вошла в нарядно убранную гостиную. Мистрис Леннэрд была женщина маленького роста. Стоя на ковре перед камином, она поднялась на кончики пальцев, чтобы посмотреться в зеркало, пока завязывала светло-голубые завязки своей черной бархатной шляпки. Элинор остановилась неподалеку от двери, в ожидании, что мистрис Леннэрд обернется и, стараясь отгадать наперед, какой она может быть наружности? С того места, где стояла мистрис Монктон, нельзя было рассмотреть лица этой дамы.

Мистрис Леннэрд употребила очень много времени на свое важное занятие — завязывание красивого банта.

Наконец, услышав легкий шум шагов Элинор, которая подвинулась немного вперед, мистрис Леннэрд вдруг вскрикнула и обернулась:

— Гадкая девочка, вы меня перепугали!

Не настолько, однако, как Элинор была поражена при виде лица мистрис Леннэрд: она не могла удержаться от восклицания удивления. Лицо это было очень красиво, очень моложаво, хотя ей и было около сорока лет. Хорошенькое детское личико, с розовыми щеками, голубыми, как бирюза глазами и самыми светлыми, шелковистыми, белокурыми волосами. Правда, красота ее была германского, несколько глуповатого типа, тем не менее она была совершенством в своем роде.

Однако Элинор была не столько поражена детской, нежной красотой мистрис Леннэрд, сколько сильным ее сходством с Лорою Мэсон. Эго было то же самое лицо, только старше двадцатью годами, но заботливо сохраненное, оно не носило отпечатка забот и трудов жизни. Наружностью и обращением мистрис Леннэрд была совершенно тем, кем, можно было ожидать, будет и Лора, когда доживет до тридцати семи лет.

От этого сходства Элинор растерялась до такой степени, что простояла несколько минут неподвижно, устремив на мистрис Леннэрд пристальный взор.

— Боже ты мой! Моя милая! — вскричала эта дама, — Что вы так удивлены? Надеюсь, я не похожа на морское чучело? Фредерик — это майор Леннэрд, знаете, никогда не любил этой шляпки, а теперь и я сама начинаю не любить ее. Мне сдается, что она на голове моей точно куль, но не обращайте на нее внимания, милая мисс Виллэрз… так, кажется, назвала мне вас мисс Бэркгэм. Очень приятная женщина эта мисс Бэркгэм — не правда ли? Только немного чопорна. Однако ж, мне еще надо переделать много разных дел до восьми часов. Фред хочет ехать с ночным поездом, потому что он спит почти всю дорогу и тем путь для него сокращается. Поэтому-то я никогда не видела Дувра, иначе, как в темноте. Я не могу представить его себе иначе, как освещенным фонарями, с скользкой пристанью и толпою народа, который спешит и толкается, как будто место виденное мною во сне. Но первый вопрос, который нам следует решить, тот: нравлюсь ли я вам и полагаете ли вы, что могли бы быть для меня сестрой?

Вопрос этот, заданный с большой живостью, окончательно поразил Элинор.

— Ах, ради Бога, не делайте же такого удивленного вида! — вскричала мистрис Леннэрд умоляющим голосом, — вы меня заставляете думать, что я чучело, а вы сами видите, что теперь терять время невозможно. Мы должны тотчас же решить. Я провела здесь весь вчерашний вечер, видела легионы девиц, но в их числе не было ни одной, которая пришлась бы мне по душе, а я единственно из-за этого только и беру себе компаньонку, что желаю иметь при себе кого-нибудь, кого очень могла бы любить и с которой могла бы чувствовать себя вполне свободной. Я уверена, что вы соединяете в себе все эти качества, и если вы полагаете, что полюбите меня так же, как, я уверена, что полюблю вас, то мы тотчас и решим это дело.

— Но вам ведь известно, что я не могу представить никаких рекомендаций, — отвечала Элинор, запинаясь.

— Конечно, — отвечала мистрис Леннэрд. — Мисс Бэркгэм мне говорила про все это, будто я стану подозревать вас в совершении убийства или чего-либо другого ужасного, на том лишь основании, что вы не можете в одну секунду подцепить целую полдюжину людей, готовых объявить вас настоящей праведницей. Мне нравится ваш взгляд, моя милая, а кто на меня с первого раза произведет приятное впечатление, того я обыкновенно полюблю со временем. К тому же вы великолепно играете, как желала бы уметь играть я. Прежде я играла увертюру из «Семирамиды», еще до моего замужества, но так как Фредерик не любит увертюр и так как мы таскались по всему свету то в каютах, то в палатках, и во всякого рода местах, где нельзя иметь фортепьяно, разве лишь для того устроенных без ножек, то я и отстала. Теперь я дошла до той степени, что с трудом могу сыграть польку без того, чтобы не перескакивать через трудные пассажи.

Мистрис Леннэрд говорила далее, что вопрос о жало-ваньи должен быть решен между мисс Виллэрз и майором.

— Я всегда предоставляю денежные дела Фредерику, — сказала она, — хотя он и не умеет сводить счетов, он принимает такой вид, как будто умеет, а это служит острасткой для людей. Впрочем, вам иногда придется подождать вашего жалованья, моя милая. У нас часто платежи не производятся вовремя. Если же вы на это будете смотреть снисходительно, то это будет для вас же лучше. Фред, наверное, подарит вам шелковое платье, когда настанет срок уплаты жалованья и он не будет в состоянии с вами рассчитаться. Это он называет подачкой Церберу. Я почти уверена, что деньги, растраченные им на услащение людей, как он выражается за глаза, были бы достаточны для покрытия наших расходов, если бы мы платили вовремя. Что же вы скажете: дело решено? Принимаете ли вы мое предложение?

Элинор согласилась, не колеблясь ни минуты. Она очень мало услышала изо всей добродушной болтовни мистрис Леннэрд. Вся душа ее была поглощена мыслью о понесенной неудачи и чувством, что не имеет более никакой возможности торжествовать над Ланцелотом Дэрреллем. Она упала духом, но не смирилась, она испытывала равнодушие отчаяния, была готова отправиться куда бы то ни было, и закончить свое бесполезное существование каким бы то ни было образом. Она не чувствовала в себе силы, начать новую жизнь по вновь предначертанному плану, откинув прежние мечты, как ошибку и заблуждение. На это она не была еще способна.

Мистрис Леннэрд стала собирать целую кучу разных свертков и пакетиков в беловато-коричневой бумаге, по-видимому, имевших с ней самой что-то общее, как будто родственное — до того казались они незначительными и бесполезными. Мисс Бэркгэм вошла в комнату осведомиться об исходе свидания двух дам. Мистрис Леннэрд отозвалась об Элинор с восторгом, заплатила немного в пользу заведения и вышла, забрав с собой все свои свертки, вместе с Элинор.

После небольшого добродушного спора, она позволила своей спутнице взять у нее несколько пакетов, чтобы облегчить ее. На углу улицы она остановила кэб, ехавший медленным ленивым шагом вдоль улицы.

— Извозчик сдерет с нас! — воскликнула мистрис Леннэрд, — к этому надо готовиться, но я охотнее заплачу лишнее, чем вынесу тот шум, который поднимается, когда я езжу с мужем. Чего тут не бывает? И вызовы в суд и всякого рода неприятные вещи! А все же это мне вполовину не так тяжело, как иметь дело с извозчиками за границей, которые выходят из себя, пляшут на мостовой и поднимают бешеный крик, если их тотчас же не удовлетворишь. Признаюсь, я, право, не знаю чем можно удовлетворить извозчиков в чужих краях.

Мистрис Леннэрд вынула крошечные хорошенькие часы женевской работы с эмалевой доской, украшенной пустыми местами, где некогда красовались брильянты. Лицо мистрис Леннэрд приняло выражение беспокойства и напряженного внимания, пока она смотрела на свои часы, возле которых висело целое собрание непостижимых талисманов, в числе этого хаоса золотых безделушек находились: скелет и лейка, гроб и голландская печка.