Она отошла от девушек к незнакомцу, который стоял за калиткой, и свет от фонаря прямо освещал его лицо.

Вдова сурово посмотрела на человека, который осмелился подойти к калитке ночью и говорить с девушками, находившимися под ее надзором.

Но лицо ее изменилось, когда она взглянула на него, и дикий крик сорвался с ее губ:

— Ланцелот, Ланцелот, сын мой!..

Мистрис Дэррелль стояла несколько времени, сжимая сына в своих объятиях и громко рыдая.

Обе девушки отошли на несколько шагов, так изумленные, что сами не знали что им делать.

Так это был Ланцелот Дэррелль, отсутствующий сын, портрет которого висел над камином в столовой, память которого так нежно лелеяли и каждый след прежнего присутствия так старательно сохраняли.

— Сын мой, сын мой! — шептала вдова голосом, который казался странен молодым девушкам от нового звука нежности, — мой родной и единственный сын, как это ты воротился ко мне таким образом? Я думала, что ты в Индии. Я думала…

— Я был в Индии, матушка, когда мое последнее письмо к вам было написано, — отвечал молодой человек, — но вы знаете, как мне надоел и опротивел тамошний гнусный климат и гнусная жизнь, которую я принужден был вести. Наконец она сделалась невыносима, и я решился бросить все и приехать домой, я сел на первый корабль, выезжавший из Калькутты после того, как я принял это намерение. Вам не жаль видеть меня, матушка?

— Жаль видеть тебя, сын мой, сын мой!

Мистрис Дэррелль повела сына в дом. Она совсем забыла о присутствии двух девушек. Она, по-видимому, забыла даже о их существовании — до того изумило ее возвращение ее сына. Элинор пошла с Лорой в ее комнату, они заперлись там разговаривать о странном приключении этого вечера, между тем как мать и сын сидели в столовой.

— Не правда ли какое романтическое происшествие, милая Нелли? — сказала с энтузиазмом мисс Мэсон. — Желала бы я знать, неужели он всю дорогу из Индии ехал в этом гадком сюртуке и в этой противной шляпе? Как он похож на героя романа — не правда ли, Нелль? — черноволосый и бледный, высокий и стройный. Как вы думаете, он воротился совсем? Мне кажется, ему следовало бы получить в наследство богатство де-Креспиньи.

Мисс Вэн пожала плечами. Она вовсе не интересовалась блудным сыном, который явился так неожиданно, ей довольно было слушать все восклицания Лоры и сочувствовать ее любопытству.

— Я ни крошки не усну, Нелли, — сказала мисс Мэсон, расставаясь со своим другом, — Я буду видеть во сне Ланцелота Дэррелля, с его черными глазами и его бледным лицом. Какой свирепый и сердитый у него вид, Нелль! — как будто он сердится на свет, зачем он поступил с ним так дурно. С ним, должно быть, поступлено дурно. Вы знаете какой он талантливый. Его следовало сделать генерал-губернатором или посланником, или кем-нибудь в этом роде в Индии. Он не имеет права быть бедным.

— А я думаю, что он сам виноват в своей бедности Лора, — спокойно отвечала мисс Вэн. — Если он талантлив, он должен бы уметь зарабатывать деньги.

Элинор думала о Ричарде Торнтоне, когда говорила это, думала, как он работает в театре из-за бедного жалованья, и запачканный красками сюртук Дика казался великолепен по контрасту с сюртуком блудного сына.

Обе девушки сошли к чаю рано на следующее утро. Лора Мэсон нарядилась в самую хорошенькую свою блузу, которая все-таки не была так хороша, как ее сияющее личико. Белые платья молодой девушки всегда были украшены лентами и кружевами. Она была кокетка по природе, ей хотелось поскорее наверстать все однообразные дни принужденного уединения.

Мистрис Дэррелль сидела за чайным столом, когда обе девушки вошли в комнату, а открытая Библия лежала возле нее между чашками и блюдечками. Лицо ее было бледно и казалось озабоченнее обыкновенного, а глаза потускнели от пролитых слез. Героизм женщины, молча и безропотно переносившей отсутствие сына, ослабел от неожиданной радости его возвращения.

Она протянула руку обеим девушкам, когда здоровалась с ними. Элинор почти вздрогнула, почувствовав мертвенный холод этой исхудалой руки.

— Мы сейчас начнем пить чай, милые мои, — сказала спокойно мистрис Дэррелль, — Сын мой устал от продолжительного пути. Он встанет поздно.

Вдова налила чай и на несколько времени за чайным столом водворилось молчание. Ни Элинор, ни Лора не хотели говорить. Обе ждали — одна терпеливо, другая очень нетерпеливо — пока мистрис Дэррелль вздумает рассказать им что-нибудь о необыкновенном возвращении ее сына.

Точно будто хозяйка Гэзльуда, обыкновенно исполненная холодного достоинства и самоуверенности, несколько затруднялась говорить о странной сцене прошлого вечера.

— Мне едва ли нужно говорить вам, Лора, — сказала она довольно резко, после очень продолжительного молчания, — что если бы, что-нибудь могло уменьшить мою радость при возвращении моего сына, то, конечно, я огорчилась бы тем, что он воротился ко мне беднее, чем он уехал. Он пришел сюда пешком из Соутгэмптона, он пришел, как бродяга и нищий в дом своей матери. Но было бы жестоко с моей стороны осуждать моего бедного сына. В этом виноват его дядя, Морис де-Креспиньи должен бы знать, что единственный сын полковника Дэррелля никогда не унизит себя до торговых занятий. Письма моего сына могли бы приготовить меня к тому, что случилось. Их краткость, их горький, унылый тон могли бы объяснить, как бесполезна для моего сына торговая карьера. Он сказал мне, что оставил Индию потому, что ему сделалось нестерпимо его положение там. Он воротился ко мне без денег, стало быть, вы не станете удивляться, что моя радость при его возвращении не совсем без примеси.

— Конечно, милая мистрис Дэррелль, — отвечала Лора, — но все-таки вы должны быть рады, что он воротился, и если он не составил себе состояния в Индии, он может разбогатеть в Англии. Он так хорош собой, так талантлив и…

Молодая девушка вдруг остановилась и покраснела от холодной проницательности глаз Эллен Дэррелль. Может быть, в эту минуту в голове вдовы промелькнула мысль о богатом супружестве для ее красавца сына. Она знала, что Лора Мэсон была богата, Монктон говорил ей, что Лора будет иметь все преимущества, какие может дать богатство, но она не имела никакого понятия о том, как велико было состояние девушки.

Ланцелот Дэррелль проснулся поздно после своего пешеходного странствования. Фортепьяно мисс Мэсон оставалось запертым из внимательности к путешественнику и вследствие этого Лоре и Элинор утро показалось необыкновенно длинным. У них так мало было занятий и развлечений, что лишение одного казалось очень жестоким. Они сидели после раннего обеда в тенистом уголке в кустарнике. Лора лежала на земле и читала роман, а Элинор вышивала что-то в подарок синьоре, когда листья лаврового дерева, закрывавшего их убежище, были раздвинуты и красивое лицо, то лицо, которое имело расстроенный и унылый вид вчера, а теперь только отличалось аристократической томностью, явилось в рамке темных листьев.

— С добрым утром или с добрым днем, — сказал Дэррелль, — я слышу, что вы в Гэзльуде держитесь первобытных привычек и обедаете в три часа? Я ищу вас уже полчаса, желая извиниться в том, что я испугал вас вчера. Когда безземельный наследник возвращается домой, он не может ожидать, чтобы его ждали два ангела на пороге. Если бы я мог предвидеть, кто меня встретит, я позаботился бы несколько более о моем туалете. Все мои вещи я оставил в Соутгэмптоне.

— О! — Не беспокойтесь о вашем костюме, мистер Дэррелль, — весело отвечала Лора, — мы обе так рады, что вы воротились домой. Не правда ли, Элинор? Мы ведем здесь такую скучную жизнь, хотя ваша мама очень к нам добра. Но расскажите нам о вашем путешествии пешком и обо всех неприятностях, какие вы перенесли. Расскажите нам ваши приключения, мистер Дэррелль.

Молодая девушка подняла свои светлые, голубые глаза с томным взглядом сострадания, но вдруг опустила их перед взором молодого человека. Он глядел то па одну, то на другую девушку, а потом, войдя в маленький амфитеатр, где они сидели, опустился на кресло, возле стола, за которым работала Элинор.