— Потому, что я совсем не имел желания знакомить его с вами, — отвечал Ланцелот холодно. — Я никогда не говорил вам, что он друг мне, он просто знакомый и очень докучливый знакомый, как вы сами можете видеть. Он не имел права выведывать, где я нахожусь, затем чтобы ехать вслед за мной. Никто не должен навязываться со своим прошлым знакомством, хотя бы оно было самое приятнейшее…

— И тем менее, когда оно неприятно, — понимаю. Но что это за человек?

— Это француз commis voyageur, (путешествующий приказчик), или что-нибудь в этом роде, так уж во всяком случае, неважное знакомство. Он добрый товарищ и рад был бы свернуть с дороги для того, чтобы оказать мне услугу, но, к сожалению, он слишком пристрастен к полынной водке или к простому вину — словом, ко всем спиртным напиткам, какие только попадаются ему под руку.

— Попросту он пьяница?

— Нет, я этого не могу сказать, но знаю, что у него бывала уже несколько раз белая горячка. Кажется, он приехал сюда по поводу какой-то патентованной горчицы, недавно изобретенной каким-то гастрономом-парижанином.

— Вот как!.. А где вы с ним познакомились, Дэррелль?

При этом вопросе лицо Дэррелля точно так же побагровело, как и в ту минуту, когда слуга подал ему карточку француза. Не вдруг решился он отвечать на вопрос Монктона, однако очень скоро оправившись, он отвечал с обычной беспечностью.

— Где бишь я с ним познакомился? Ах, да! В Лондоне, разумеется, в Лондоне, в этом убежище отверженцев всех наций. Это было несколько лет тому назад, когда я там разгуливал свою безумную молодость.

— Прежде чем вы уехали в Индию?

— О да, разумеется, прежде, чем я уехал в Индию.

Монктон пытливо посмотрел прямо в лицо молодому человеку. Были минуты, когда рассудительная проницательность юриста, когда щекотливость честного человека брали в нем верх над себялюбивым страхом мужа, и в эти минуты Джильберт Монктон с сомнением спрашивал себя: добросовестно ли он исполняет обязанность опекуна, допуская Лору выйти замуж за Ланцелота?

Достоин ли Ланцелот той доверенности, котору он возлагает на него, вручая ему свою воспитанницу? Приличный ли он муж для неопытной и легкомысленной девушки?

Мистер Монктон мог решить этот вопрос одним только образом и только циническим взглядом на этот предмет мог заставить свою совесть молчать.

«Ланцелот Дэррелль не хуже и не лучше других молодых людей, — так размышлял он, — он красив, высокомерен, пусть и ленив, но бедная девушка вздумала влюбиться в него, и если я стану между ними, чтобы помешать этому браку, то сделаю это бедное дитя несчастною, тем более что, заставив ее выйти замуж по моему выбору, я подвергаюсь точно такой же ошибке, как и она; и может случиться, что выбранный мною человек выйдет еще хуже Ланцелота. Так пускай лучше она сама вынет билет в эту страшную лотерею, и я уверен, если Провидению угодно, то на ее долю достанется счастливый жребий».

Но и настоящий именно вечер, во всей наружности Ланцелота Дэррелля было что-то особенно тревожное, невольно возбудившее в душе Монктона неясное подозрение.

— Итак, вы отправили вашего приятеля, странствующего приказчика, назад в Уиндзор, — спросил он.

— Нет. Хоть он и непрошеный гость, а все же я не мог отказать ему в крове и не принять его под кров своего дома. Я отправил его назад в Гэзльуд, написав несколько строк к матери моей, которая, конечно, сделает все, что только может, чтобы принять его радушно. Известно, она так добра, что не могла бы отказать в радушном приеме какой-нибудь забулдыжной собаке, если бы она дорогою привязалась ко мне.

— Вот это правда, мистер Дэррелль! — сказал Монктон, — вы имеете полное право дорожить беспредельною любовью вашей матери. Но как бы нам не забыть, что нам с вами много надо дела сегодня покончить. Не хотите ли пойти со мною в кабинет, когда допьете свой чай?

Ланцелот поклонился и поставил чашку на ближайший стол. Элинор и Ричард не спускали с него глаз с тех пор, как он пришел в гостиную. Нетрудно было разобрать, что он никак не мог прийти в себя от неприятной неожиданности, доставленной ему нечаянным появлением француза, его видимая беспечность была притворна и с явным замешательством он отвечал на обращенные к нему вопросы.

Медленно и молча последовал Дэррель за Джильбертом Монктоном из гостиной, не сказав ни слова Лоре, даже не удостоив ее взглядом.

— А ведь мог бы, кажется, он со мною поговорить, — прошептала молодая девушка, с огорчением смотря вслед за своим женихом.

Прошло добрых два часа, прежде чем опекун и жених вернулись в гостиную, два скучных часа для Лоры, которая или зевала над книгою, или играла со своими собаками, которые, по случаю своей высокой породы и хорошего воспитания, постоянно находились в гостиной. Ричард Торнтон играл в шахматы с мистрис Монктон. По правде сказать, престранная была та игра, потому что шахматы двигались взад и вперед без всякой цели, но как средство, придуманное самою Элинор, чтобы посоветоваться со своим верным союзником.

— Как вы думаете, Дик, не послужит ли нам на пользу приезд этого человека? — спросила она после того, как объяснила ему историю, почему она узнала француза.

Ричард покачал головою не отрицательно, но знаменательно.

— Как могу я вам сказать, может ли этот человек или пет изменить своему другу? Во всяком случае нам очень трудно было бы одержать над ним победу.

— Не для вас, Ричард, — прошептала Элинор с убеждением.

— Не для меня? — повторил молодой человек— Ах! сирена, русалка, морская нимфа, удалитесь! Нет ли на вас опять синей шляпки, которая имела влияние на маклера и его клерков? Нет ли на пас новой синей шляпки, Нелли, или не имеете ли вы другого волшебного влияния, которым вы можете действовать на странствующего негоцианта по горчичным делам?

— Ну, если он вспомнит меня?

— Это едва ли возможно. Его лицо запечатлелось в вашей памяти только по случаю того страшного обстоятельства, которое последовало за вашею встречею с ним. По вы, Нелли, очень переменились с тех пор, как вам было пятнадцать лет: тогда вы были нераспустившийся еще цветок, теперь же нельзя себе представить, что такое теперь вы. Какая-то Немезида в кринолине, грозно задумавшаяся над делами мрака и ужаса… Нет, мне кажется, нечего опасаться, чтобы этот человек узнал вас…

На лице Ланцелота выражалось мрачное уныние, когда он опять вошел в гостиную за мистером Монктоном.

Монктон сел за стол, на котором лежали вечерние газеты, пересылаемые из Уиндзора в Толльдэль и стал их пересматривать. Ланцелот опять сел возле Лоры и занялся дерганьем шелковых ушей ее любимой собаки.

— Да скажите же мне что-нибудь, Ланцелот, — сказала мисс Мэсон, — если бы вы знали, как я настрадалась за сегодняшний день! Надеюсь, что по крайней мере последнее свидание было приятно.

— О! нечего сказать, чрезвычайно приятно! — отвечал Дэррелль насмешливо, — уж, конечно, меня-то нельзя упрекнуть, что я женюсь на деньгах, никак нельзя, Лора.

— Это что значит, Ланцелот? — воскликнула молодая девушка, в ужасе смотря па своего жениха, — не может быть, чтобы вы хотели этим сказать, будто мой опекун все время обманывал меня, что я бедное, беспомощное существо, что я должна стать гувернанткою, или компаньонкою или кем-нибудь в этом роде, как прежде была Элинор, пока не вышла замуж! Ведь не это же подразумевается в ваших словах, Ланцелот?

— Не совсем так, — отвечал он, — но я хочу этим сказать, что годовой доход, о котором говорил ваш опекун, не превышает двухсот фунтов в год, с чем далеко не уйдешь с нашими несчастными привычками жить порядочно, как следует благородным людям.

— Но разве у меня нет приданого? Разве я не богатая наследница? Разве мне не предстоят в будущем так называемые надежды?

— О! разумеется, вам предстоят какие-то туманные надежды на будущее богатство, как вознаграждение за лишения в настоящем. По правде сказать, хотя ваш опекун принимал на себя великие старания, чтобы объяснить мне тоскливейшие деловые подробности, но мне было так скучно слушать его, или я слишком тупоумен для этих дел, только я не совсем ясно понял в чем дело. Кажется, вы должны со временем получить какой-то капитал, только после смерти кого-то… Но, по-видимому, этот кто-то в цвете еще лет и имеет полное право изменить свою духовную, когда ему вздумается, гак что я смотрю на эту надежду, как на далекую случайность. Нет, Лора, мы должны смотреть прямо и положительно на наше положение. Мне предстоит жить в борьбе с тяжелым трудом, а вам — с бедностью.