Джорджа Вэна похоронили, в первые дни болезни его младшей дочери, между заброшенными могилами. Ричард Тортон заказал грубый крест одному из каменщиков близ кладбища. Джордж Вэн мог бы быть похоронен, как безымянный самоубийца, если бы случай не привел Ричарда Торнтона в морг, где он узнал отца Элинор в неизвестном мертвеце, которого последним принесли в это мрачное убежище, потому что у Джорджа Вэна не было бумаг, которые могли бы подать ключ к его личности во время его смерти.

Утро после того тихого сентябрьского дня, в который Элинор Вэн узнала подлинную историю смерти ее отца, синьора Пичирилло в первый раз заговорила серьезно о будущем. В нервом пылу своей горести Элинор Вэн не подумала о своем отчаянном положении, не подумала и о жертвах, приносимых ей синьорой и Ричардом. Она ни разу не вспомнила, что они оба остаются в Париже только для нее, она знала, что они тут, она видела их ежедневно и видеть их, как ни были они добры и ласковы, было тяжело и утомительно для нее, как видеть все на свете.

Она была удивительно спокойна после известия, сообщенного ей. Когда прошла первая вспышка горести после чтения письма ее умершего отца, ее обращение сделалось почти неестественно спокойно. Она сидела весь вечер отдельно от окна, и Ричард напрасно старался привлечь ее внимание даже хоть па минуту. Она молчала, размышляя о бумаге, лежавшей на ее груди.

В это утро она сидела в небрежной позе, опустив голову на руку. Она не обращала внимания на то, что синьора шумно переходила из комнаты в комнату. Она не делала никаких усилий, чтобы помочь своему старому другу в маленьких домашних делах, и когда, наконец, учительница музыки принесла свое шитье к окну и села напротив больной, Элинор поглядела на нее тупым утомленным взглядом, который поразил отчаянием сердце доброй женщины.

— Нелли, моя милая, — вдруг сказала синьора. — Мне хотелось бы серьезно поговорить с вами.

— О чем, милая синьора?

— О будущем, душенька.

— О будущем!

Элинор Вэн произнесла это слово почти так, как будто оно не имело для нее никакого значения.

— Да, моя милая. Вы видите, даже я могу говорить с надеждой о будущем, хотя я старуха, но вам только пятнадцать лет, перед вами продолжительная жизнь и вам пора подумать о будущем.

— Я думаю о будущем, — отвечала Элинор с угрюмым выражением на лице, — Я думаю о будущем и о встрече с этим человеком, который был причиною смерти моего отца. Как я найду его, синьора? Помогите мне. Вы были добры ко мне во всем другом. Только помогите мне сделать это, и я полюблю вас еще больше, чем любила до сих пор.

Синьора покачала головой. Это была веселая, энергичная женщина, она перенесла много горя в жизни, но горе не могло подавить ее. Может быть, отсутствие эгоизма поддерживало ее во всех ее испытаниях. Она думала так много о других, что не имела времени думать о себе самой.

— Милая Элинор, — сказала она серьезно. — Это не годится. Вы не должны поддаваться влиянию этого письма. Ваш бедный отец не имел права возлагать ответственность за собственный свой поступок на другого человека. Если он вздумал рискнуть на карты этими несчастными деньгами и проиграл их, он не имел права обвинять этого человека в последствиях своего собственного безумия.

— Но этот человек обманул его!

— Так думал ваш отец. Люди почти всегда воображают, будто они обмануты, когда проигрывают деньги.

— Папа не писал бы так положительно, если бы не знал, что этот человек обманул его. Притом Ричард говорил, что слышали бранные слова, это без сомнения было тогда, когда мой бедный отец обвинял в обмане этого злодея. Он и товарищ его были злые спекулянты, они по основательной причине скрывали свои имена. Это были безжалостные злодеи, которые не имели никакого сострадания к бедному старику, положившемуся на их честь. Вы защищаете их, синьора Пичирилло?

— Защищаю их, Элинор? Нет: я не сомневаюсь, что они были дурные люди. Но, дорогое дитя мое, вы не должны начать жизнь с ненавистью и с мщением в вашем сердце.

— Чтобы я не ненавидела человека, который был причиною смерти моего отца! — вскричала Элинор Вэн — Неужели вы думаете, что я когда-нибудь перестану ненавидеть его, синьора? Неужели вы думаете, что я забуду когда-нибудь молиться, чтобы настал день, когда он и я будем стоять лицом к лицу, когда он будет так же зависеть от моего милосердия, как мой отец зависел от него? Да поможет ему небо в этот день! Но я не желаю говорить об этом, синьора, какая польза говорить? Может быть, я сделаюсь старухой прежде чем встречусь с этим человеком, но, наверно, наверно, я встречусь с ним рано или поздно. Если бы я только знала его имя, если бы я знала его имя, я думаю, что я могла бы отыскать его на другом конце света. Робер Лан… Лан…

Голова ее опустилась на грудь, а глаза задумчиво устремились па улицу, освещенную солнцем под открытым окном. Пудель Фидо лежал у ее ног и время от времени приподнимал голову, чтобы полизать ее руку. Собака скучала по своему хозяину, бродила по маленьким комнаткам и жалобно выла несколько дней после исчезновения мистера Вэна.

Синьора со вздохом смотрела на Элинор. Что должна была она делать с этой девушкой, которая взяла на себя ужасную вендетту в пятнадцать лет и так мрачно была поглощена своим планом мщения, как любой корсиканец.

— Милая моя, — вдруг сказала учительница музыки несколько резким тоном, — знаете ли вы, что Ричард и я должны завтра уехать из Парижа?

— Завтра уехать из Парижа, синьора!

— Да. Театр открывается в первых числах октября, и наш Дик должен писать все декорации для новой пьесы. Притом моих учениц нельзя долго заставлять ждать, я должна воротиться к ним.

Элинор Вэн с изумлением подняла глаза, как будто она старалась понять все, что говорила синьора Пичирилло, потом вдруг как будто ее озарил какой-то свет; она встала и опустилась на подушку у ног своего друга.

— Милая синьора, — сказала она, сжимая руку учительницы музыки в обеих своих руках. — Как я была зла и неблагодарна все это время! Я забыла все, кроме себя самой и моих огорчений. Вы приехали в Париж для меня, вы сказали мне это, когда я была больна, но я забыла, я забыла и Ричард оставался для меня в Париже. О! Чем я могу вознаградить вас обоих, чем я могу вознаградить?

Элинор спрятала лицо на коленях синьоры и молча заплакала. Эти слезы облегчили ее, они по крайней мере на время отвлекли ее от одной всепоглощающей мысли о грустной судьбе ее отца.

Синьора Пичирилло нежно пригладила мягкие волнистые, каштановые волосы, лежавшие на ее коленях.

— Милая Элинор, сказать вам, чем вы можете сделать нас обоих очень счастливыми и в десять раз вознаградить нас за все небольшие жертвы, какие мы сделали для вас?

— Да-да, скажите мне.

— Вы должны выбрать себе путь в жизни, Нелли, и выбрать его скорей. В целом свете вы можете просить помощи только у ваших сестер и братьев. Вы имеете на них некоторое право, милая, но я иногда думаю, что вы слишком горды для того, чтобы воспользоваться этим правом.

Элинор Вэн приподняла голову с надменным движением.

— Я скорее умру с голоду, чем приму хоть пенни от мистрис Баннистер или от ее сестры и братьев. Если бы они поступали иначе, отец мой никогда не умер бы таким образом. Его бросили псе, бедняжку, кроме его бедной дочери, которая никак не могла спасти его.

— Но если вы не намерены обратиться к мистрис Баннистер, что же вы будете делать, Нелль?

Элинор Вэн с отчаянием покачала головой. Все здание будущего было разрушено отчаянным поступком отца. Простая мечта трудиться для возлюбленного отца исчезла, и Элинор казалось, будто будущее уже не существовало, а было только печальное, отчаянное настоящее — унылое пятно в великой пустыне жизни, граничившее с разверстою могилой.

— Зачем вы меня спрашиваете, что я намерена делать, синьора? — спросила она жалобно, — Что за беда, что бы я ни делала? Никакими моими поступками не возвращу я жизнь моему отцу. Я останусь в Париже, буду зарабатывать пропитание себе, как могу, и буду отыскивать человека, убившего моего отца.