— Что я могла бы делать для «Геральд»? — осторожно спросила Марселла.

— Вести раздел моды, что же еще? Ты, вне всякого сомнения, эксперт по вопросам моды.

— Что насчет зарплаты?

— Около пятидесяти тысяч.

О'Хара думал, что она с радостью кинется на эти деньги.

— В настоящее время я зарабатываю четверть миллиона, — улыбаясь сказала Марселла.

— Как насчет пятидесяти тысяч и прав на продажу твоей колонки. — Это была дорогая ошибка, о которой он позже очень сожалел. — Это даст еще около сотни тысяч, если пристроишь ее в несколько сотен газет.

— Я смогу по-прежнему работать моделью? — спросила Марселла.

— Конечно. Почему нет?

— Ты просто чудо, Кевин. Я попрошу своего адвоката оформить бумаги.

Она поцеловала своего любовника-босса, причем на публике, потому что договоренность была достигнута в главном зале у Арни, отделанном в стиле «арт-деко». Все обратили на это внимание. Кевин был доволен. Контракт был скреплен поцелуем.

Если убедить Кевина О'Хара в том, что Марселла Тодд должна стать одним из самых высокооплачиваемых сотрудников, было просто, то самой Марселле оказалось не так легко произвести впечатление на профессиональных охотников за новостями из «Чикаго геральд».

Большая часть репортеров немедленно исполнилась к ней презрения.

Высокооплачиваемые сотрудники в рабочей комнате «Геральд» годами перебивались на низкой зарплате в маленьких и средних газетах, чтобы попасть в большое ежедневное издание. Возможно, это звучало тривиально, но они заработали это право потом и кровью.

— Может, мне попробовать спать со своим начальником, — сказал один из спортивных журналистов, бывший профессиональный хоккеист.

— Может, ему и понравится, — добавил его коллега.

— А может, мне лучше спать с дамочкой босса, — продолжил первый. — Она может обеспечить мне повышение.

— Единственное повышение, которое она тебе обеспечит, касается содержимого твоих штанов!

Но Марселла не стала тратить ленту пишущей машинки на привычные дутые похвалы, которыми в «Геральд» заполняли пространство, остающееся от рекламы дорогих модных изделий. Она тут же завела рубрику, посвященную сравнительным покупкам, называя какую-нибудь популярную модель одежды и рассказывая, сколько она стоит в разных магазинах. Отдел рекламы потребовал, чтобы ее уволили, но читателям полюбились информативные и в то же время остроумные колонки, без промаха бьющие по многим нелепостям индустрии моды.

Ее материал не был поверхностным даже в тот раз, когда она объяснила, что одна из главных модниц города не состоит в связи с другой женщиной… во всяком случае, с тех пор как она обучила свою белую немецкую овчарку некоторым новым трюкам. Это была правда, и в течение нескольких месяцев ставшую знаменитостью псину чаще видели на террасе пентхауса на двадцать первом этаже в кооперативном доме по Лейк-Шор-драйв, чем на улице со своей… возлюбленной.

Когда же опросы читателей показали, что погребенную на дальних страницах газеты колонку Марселлы Тодд читает столько же народу, сколько читает редакционный комментарий на спортивные темы, который располагался непременно на последней странице издания, сотрудники устроили в честь Марселлы вечеринку в «Биллигоуте», сомнительном маленьком баре, посещаемом исключительно бывалыми газетчиками. Она была, без сомнения, первым редактором по вопросам моды, пришедшим в «Биллигоут». Кевин О'Хара, разумеется, никогда сюда не ходил. Марселле же это место понравилось.

В отношениях Марселлы и Кевина стала намечаться трещина. Он говорил себе, что создал Марселлу, а она становится более популярной, чем он сам. Она много путешествовала — Париж, Лондон, Нью-Йорк, Милан, Рим, — освещая мир моды. Кевин пытался забыться с другими женщинами — на этот раз черноволосыми, из Южной Америки, — переключился на деньги.

Их связь закончилась, когда Спенсер Коэн, владелец «Чикаго геральд», тот, в чьих руках была сосредоточена настоящая власть, продал газету «Голден лимитед», ни слова не сказав О'Хара.

Марселла по-прежнему вела колонку моды. Кевина уволили. Для всех это выглядело как нежелание Кевина работать под новым началом, но на самом деле его вышвырнули. Сол Голден не жаловал милых, но бездарных мальчиков-редакторов.

Марти Голден была очарована Марселлой. На следующий день после неожиданного объявления о покупке газеты миссис Голден вошла в отдел новостей.

— Вот вы где! — воскликнула она, направляясь в тесный уголок Марселлы.

— Здравствуйте. Я Map…

— Я знаю, кто вы. Я ваша почитательница. Одной из причин того, что я посоветовала мужу купить эту газету в этом ужасном холодном городе, было то, что вы в ней работаете.

— Спасибо…

— Я хочу, чтобы вы перебрались в Калифорнию или Нью-Йорк, если вам больше нравится. Вы станете очень важным сотрудником «Голден лимитед», моя дорогая. Мода станет значительной частью «Голден лимитед». И никаких возражений. Все проекты относительно моды буду возглавлять я, а я отказываюсь работать в этом жутком городе. Бегите домой и укладывайте вещи. Никаких возражений… вы поняли?

— Конечно.

Марселла улыбнулась Марти Голден, которая выглядела такой напористой, но была облачена в неброский костюм от Шанель. В ее новой патронессе был шик.

— Никаких отговорок… э… Что вы сказали?

— Разумеется, я поеду в Нью-Йорк. Мне нужна жизнь, полная яростных сражений, поэтому я выбираю Нью-Йорк.

— Решено. — Марти Голден понравилась красивая женщина, умевшая хорошо писать и быстро принимать решения. — Давайте пообедаем вместе.

Все это, казалось, было только вчера, а уже столько лет прошло. Марселла очнулась от воспоминаний, сидя в своей гостиной в доме у Греймерси-парка.

Диана спала на белом диване. Даже спящая она была красива. Это был один из способов Марселлы проверить, по-настоящему ли красив человек — не важно, мужчина или женщина. Во сне с человека слетает все наносное. Люди, блистающие красотой, пока они бодрствуют, могут предстать во сне неприятными, измученными и скованными. Красивые мужчины, приоткрывшие во сне рот, теряют свою рассчитанную ауру силы. Появляется двойной подбородок. Волосы сбиваются в беспорядке и внезапно кажутся жидкими. Только по-настоящему красивым человеком можно восхищаться, когда он спит.

Диана была по-настоящему красива.

— Что мне делать, моя милая? — тихонько прошептала над спящей дочерью Марселла. — Что мне делать?

Прошло три дня с того момента, как Диана Тодд появилась у дверей своей матери в джинсах и свитере, с рюкзачком за плечами. Впервые две женщины провели целых три дня только вдвоем. На следующее после приезда Дианы утро Марселла позвонила в контору и сказала, что не придет на работу, попросив не беспокоить ее… ни в коем случае! И в течение семидесяти двух часов Марселла показывала дочери Нью-Йорк и новыми глазами смотрела и на город, и на дочь. Они забрались на статую Свободы. Обедали на самом верху Центра международной торговли. Они прокатились в конном экипаже от отеля «Плаза» через Центральный парк и съели крабовый салат в хрустальной комнате «Таверны» в Гринич-Виллидж. Потом они делали покупки в Китайском квартале и в верхней части Лексингтон-авеню. У Сьюга Диана получила новую прическу, а все остальное — у Элизабет Арден.

— Знаешь, мамочка, — сказала Диана, — я не хочу возвращаться в Кенфилд.

— Тебе надо окончить школу. Ты и так отстала.

— Я не отстану, если не вернусь. Я такая же хорошая ученица, как и ты. Я немногому научилась после перехода в старшие классы. Школа — такая скучища.

— Скучища или нет, но ее нужно окончить, — настаивала Марселла.

— Да, знаю.

— И поступить в колледж.

— Ты там не училась, — заметила Диана.

— Мне повезло.

— Ты была толковой.

— Я была и везучей, и толковой. Ты можешь оказаться толковой, но не такой везучей. Так что ты вернешься в школу.