— И что с этим парнем?

— По-моему, она с ним спит.

Она с ним спит. Марселла осмыслила эту фразу. Для нее она всегда звучала смешно. Последнее, чем будет заниматься в постели пара шестнадцатилетних подростков, это сон. Все это, конечно, забавно, но сейчас Диана где-то вне дома. Возможно, где-то далеко, сбежавшая из-под крыши, обеспечиваемой ее блистательной матерью.

— Я не могу это больше выносить, — причитала мать Марселлы. — Я сказала ей, что больше этого не вынесу.

Марселла слушала мать, и ее рука, державшая трубку, дрожала.

— Я хочу услышать о своей дочери. Я не хочу ворошить прошлое.

Страх в голосе Марселлы сменился холодным, деловым тоном. Она так себя и чувствовала. Она никогда не разговаривала с матерью в таком тоне, пока не взяла свою жизнь в свои руки.

Тишина.

— Мама, ты рассказала ей, что случилось со мной?

— Да.

— О Боже, мама, зачем?

— Я не хотела, чтобы с ней случилось то же, что и с тобой.

На Марселлу опять навалилось чувство вины. Она поняла, что сделала ее мать. Она знала, что должна чувствовать Диана.

— Проклятие! — Другого слова в этот момент у Марселлы не нашлось. Засосало под ложечкой. Она оказалась не права. Она это знала. Ей не хотелось быть неправой. Она же ничего не сделала. И это было ошибкой. — Что предприняла полиция? — спросила она наконец.

— Официально ничего. Должны пройти сутки. Таков закон. Они должны выждать двадцать четыре часа.

— Они могут сделать хоть что-нибудь?

— Начальник полиции сказал, что они поищут ее, но если она не вернется через сутки, это плохой знак.

— Плохой знак!

— Ты наверняка читала о девушках, которые убегают из дома. Ты точно так же, как и я, знаешь…

— Да, знаю.

Марселла не только читала о сбежавших подростках, она сама писала о них. Ее имя постоянно появлялось на бланке национальной ассоциации, помогающей родителям сбежавших детей. Она согласилась участвовать в этой программе после серии статей, которые написала на эту тему. У нее было письмо от жены президента, где говорилось «о самой серьезной проблеме, которая стоит перед молодыми женщинами и их матерями в сегодняшней сложной и требовательной по отношению к нам жизни». Она подумала тогда, что эти слова звучат напыщенно. Но согласилась, чтобы комитет использовал ее имя на своих бланках.

— Мы можем только ждать, — сказала мать Марселлы.

Марселла вдруг осознала, что старая женщина тоже переживает. Она понимала, что должна сказать своей матери: я понимаю, что ты как можешь растишь девочку-подростка. Ей захотелось найти такие слова, чтобы между ними образовалась ниточка взаимопонимания.

— Мама…

— Да?..

— Мама?

— Что?

— Нам лучше закончить разговор. Нужно держать линию свободной. Кто-нибудь может… — Голос Марселлы прервался.

— Я позвоню тебе, если что-нибудь случится. До свидания, Марселла.

Щелк. Гудки отбоя переплелись со звуком сирены. Еще одна составляющая манхэттенских звуков дождливой зимней ночью. Для Марселлы Тодд это были самые пугающие звуки в городе.

Освещенная уличными фонарями ночь постепенно сменялась рассветом. Это означало, что ночь, ужасная, полная страхов ночь закончилась. Обычно Марселле не требовалось составления распорядка ночи. Она просто спала, и ее великолепное тело набиралось сил для следующего дня. И она ничем не смогла заполнить неожиданные часы бодрствования, пока лежала на своей медной кровати, не ощущая ничего, кроме страха, ужаса и вины.

Но утром она обретет почву под ногами.

Каждая утренняя минута была частью ритуала. Без будильника проснуться ровно в семь. Но в эту ночь она не спала. Включить кофеварку. Проверить автоответчик в конторе, позвонив по специальному номеру и набрав код на своем кнопочном телефоне. Но после звонка матери она звонила в контору каждый час, чтобы узнать, не дала ли о себе знать Диана, а может, полиция пытается связаться с ней по телефону «Голден лимитед».

Ее привычный ритуал разваливался на части.

Даже свет, просачивавшийся сквозь прозрачный тюль в унылую серость ее спальни, казался другим.

Семь утра. Все должно быть хорошо. Все будет хорошо. Она потянулась к телефону, но стала набирать номер не своего офиса. Она набирала номер, который ей однажды дали, но которым она никогда не пользовалась, — частная линия в дом Берта Рэнса. Она вспомнила, как, давая ей этот номер, он сказал: «Попадешь прямо ко мне в постель и только ко мне в постель».

Диктуя номер, он угрожающе улыбнулся ей.

Она не забыла этот номер. Тысячи номеров, необходимых ей по работе, были аккуратно занесены в записные книжки на столе ее секретаря. Но личный номер Берта Рэнса мгновенно стал частью ее интимных воспоминаний.

Телефон звонил. Один звонок… второй… третий… четвертый… пятый.

Внезапно ворвался низкий голос: «Алло!» Он прозвучал резко. Марселла слышала, как все еще шумит на том конце душ. Ее палец скользнул к кнопке отбоя.

— Кто это?!

— Берт… — Голос Марселлы прервался.

— Марселла, это ты? — Его голос сразу же потеплел, в нем зазвучало беспокойство. Она была совсем не похожа на уверенную в себе Марселлу Тодд, которую он всегда знал. — У тебя все в порядке?

— Да… у меня все в порядке, — удалось ей выговорить.

Берт облегченно вздохнул. Но что-то было не так, и он был ей нужен.

— Ты у себя? — спросил он.

— Да.

— Я сейчас буду.

В трубке послышались гудки отбоя. Марселла мгновение подержала обеими руками трубку, потом положила ее на место и пошла в ванную комнату за халатом.

Ей нужен был Берт Рэнс. Она начала осознавать, что ей кто-то нужен, и этот кто-то — Берт.

Через несколько минут Марселла автоматически нажала и отпустила кнопку домофона, известившего, что Берт находится внизу, в вестибюле. Пока он поднимался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, она отперла три сейфовых замка.

Внезапно она почувствовала себя глупо.

— Я здесь, — мягко произнес Берт. — А теперь расскажи, что у тебя стряслось.

— Мне не нужно было тебе звонить, — начала она.

— Но ты позвонила, и я здесь.

Марселла не смогла удержаться от улыбки, когда оглядела заполнившего дверной проем Берта Рэнса. Это был совсем не тот безупречного вида магнат, что носил костюмы от Димитри. На нем были спортивные трусы, футболка с эмблемой его Нью-Йоркского спортивного клуба и кроссовки «Рибок». Должно быть, он натянул первое, что попалось под руку. Но даже в холодную погоду для утренней пробежки он надевал спортивные трусы.

«А у него действительно красивые ноги», — подумала Марселла, глядя на его тугие мышцы. И тут же на нее накатилось чувство вины. Она не должна думать о мускулистых ногах Берта Рэнса. Она не должна думать о Берте Рэнсе.

Берт тоже смотрел на нее. Это была совсем не та Марселла Тодд, которую он знал. Это была не та блистательная и уверенная в себе женщина, которая умело отражала каждый его выпад. Она была без косметики. Спутанные волосы свисали в беспорядке. На ней был старый фланелевый халат. Стоит босиком. Всегда такие ясные голубые глаза сейчас покраснели, веки опухли от бессонницы.

«Но, Бог ты мой, она все равно красива», — подумал Берт. Женщины, которых знал Берт Рэнс, всегда старались показываться ему во всей красе. Даже те, что попадали в его постель, а таких было большинство, не забывали наложить, отправляясь туда, соответствующий макияж. В Нью-Йорке большинство женщин с достаточным количеством денег и времени, достаточной волей и гордостью могли казаться красивыми. Но Марселла Тодд, даже пребывая в отчаянии, в каком он никогда раньше ее не видел, все равно оставалась для него красавицей.

— Это моя дочь, — просто сказала Марселла.

Берт быстро вызвал в памяти все, что касалось ее дочери. Не так уж много. Она жила в Огайо с бабушкой. Она подросток. Вот все, что он знал.

— Она убежала.

Берт пересек маленькую, выложенную черными и белыми плитками прихожую и обнял Марселлу. Ему хотелось сказать ей подходящие слова, чтобы развеять ее страхи. Но элегантный и красноречивый Берт Рэнс впервые не смог найти нужных слов. Он мог только обнимать ее, чувствуя свою полную беспомощность.