Погруженная в свои переживания, Билли не заметила, что Трэвис сбавил скорость и плавно затормозил. Ее оглушила неожиданная тишина. Она огляделась вокруг — темно, ни одной машины на шоссе, кроме их «мерседеса». Когда Трэвис отстегнул ремень безопасности и повернулся к ней лицом, ее охватила паника.

— Ну что ж… теперь поговорим.

— О чем? Об уик-энде, таком успешном, не так ли? — заговорила Билли неестественно громким в тишине голосом.

— Оставьте сарказм, Билли. Он вам не идет. Хотя да, вы правы, уик-энд оказался успешным… благодаря вам.

— Это часть работы, за которую мне платят, и платят хорошо, помните? — Она не могла не поддеть его.

Трэвис невесело улыбнулся.

— Надеюсь, вам удастся потратить эти деньги на что-то полезное. На ремонт дома, например. Видит Бог, ваш неухоженный коттедж заслуживает внимания. Хотя, может быть, вы предпочитаете новые наряды, чтобы поразить сурового викинга.

— Оставьте Тони в покое.

— Почему? Или в нем есть что-то особенное, чего нельзя обсуждать? Он человек, не так ли? Он живет, дышит, работает, как и все мы. Что же особенное есть в этом коммивояжере, а, Билли?

— Вы следили за мной!

— Зачем, — пожал плечами Трэвис. — У меня есть занятия получше, чем совать нос в жизнь других людей. Но так как он довольно часто появляется и исчезает, то должен успевать всюду. Если, конечно, — хитро прищурился Трэвис, — если за всем этим не стоит жена.

— Вы смешны.

— Я? Почему? Это всего лишь предположение. Вам лучше знать… — Он снова пожал плечами. — Но, думаю, я прав в главном. Он представительный и очень преуспевающий молодой человек. Или это, или он открыл золотую жилу.

— Что вы имеете в виду?

— Вас. У вас хорошая работа, собственный дом, вы из хорошей семьи… в вас очень мало показного. Не считая друга с кричащим автомобилем, — язвительно добавил он.

Билли задохнулась от негодования.

— Я не собираюсь это выслушивать, — заявила она твердо, холодно глядя перед собой. — С меня достаточно.

— Прекрасно. С меня также достаточно. Более чем достаточно, если иметь в виду ваше юношеское поведение.

— Юношеское? Ха! Это благодарность за то, что я потратила свое время?

— Мое время, Билли, я включил часы.

— Мое время, — возражала она.

— Нет, мое, — твердо настаивал он. — Я плачу деньги, я заказываю музыку. Вот почему мы сейчас здесь. Я хочу знать, что происходит. Вы не сказали ни слова, с тех пор как мы выехали.

— Мне нечего сказать. Нам нечего сказать друг другу.

— Не согласен. У вас есть что-то на уме, с чем я хотел бы помочь разобраться, если бы вы мне позволили. Почему бы не выплеснуть это, не избавить меня от необходимости тащить это из вас клещами?

— Потому что, повторяю, мне нечего вам сказать.

— Неправда. — Тон был мягким. Трэвис развел руками. — Сцена во время ленча, молчание всю дорогу. Что-то гложет вас. Давайте, Билли, избавьтесь от этой головной боли, прежде чем она доконает вас.

Билли внимательно посмотрела на него. Уже такое знакомое, такое родное лицо. А почему бы и нет? Почему бы не избавиться от всех проблем сразу? Они бы закончили быстро. И сразу же не стало бы работы, и перестал бы мучить стыд, оттого что приходится работать на Гиддингсов, работать на Трэвиса, ненавидеть его, любить его, зная, что он принадлежит другой.

Она сделала глубокий взгляд.

— Вы лгали, — холодно начала она, крепко сцепив пальцы на коленях.

— По поводу чего?

— Кто вы, для начала? Вы — из семьи Гиддингсов?

— Это такое преступление? — спросил он, и чуткое ухо Билли уловило удивление в его голосе.

— Может быть, да. А может быть, и нет, — великодушно допустила она. — Но факт, что вы лгали. Заверили меня, что вы просто другой работодатель. Вам хорошо известно, что я никогда не согласилась бы работать на Гиддингсов.

— Но почему, Билли, почему? — недоумевал он. — Из-за пренебрежения, проявленного к Анне, да? Это вам только показалось.

— Едва ли показалось.

— Но она тогда нашла другую работу.

— А затем потеряла ее… благодаря Гиддингсам.

— Просто она рано вышла на пенсию. Вы же сами говорили, что она этого хотела.

— У нее не было выбора, и вы это знаете. Или ранний выход на пенсию, или увольнение.

— Ее бы не уволили, — объяснил он тоном терпеливого родителя, разговаривающего с трудным ребенком.

— Как в последний раз, вы имеете в виду, — презрительно скривилась девушка.

Трэвис вздохнул.

— Я зря теряю время, да, Билли? У вас сложилось твердое мнение, сложилось давно. Вы только не хотите выслушать…

— Еще большую ложь? — Билли покачала головой. — Нет, Трэвис, не трудитесь. Я не собираюсь ничего больше слушать.

— Вы глупышка. Вы в плену искаженных представлений. Сколько уже времени это тянется?

— Если точно, то шесть лет. С тех пор как Гиддингсы, то есть ваша семья, уничтожили «Дом Марианны».

— Нет, Билли. Вы ошибаетесь. Это было не так.

— Не так? Ну вот здесь-то ошибаетесь вы. Но Трэвис Кент не может согласиться с этим, потому что, подумать только, Трэвис Кент сам из семьи Гиддингсов. — Глаза ее полыхали ненавистью, которая копилась шесть долгих лет. — Но с меня достаточно. Все. Прощайте, Трэвис, — холодно бросила она, отстегивая ремень безопасности. — Это было… настоящее испытание, но сейчас оно заканчивается.

— Что вы делаете, Билли? — закричал он. — Вы в своем уме? До ближайшего города много миль. Закройте дверь и поищите в себе хоть каплю благоразумия.

— Я предпочту сдохнуть на дороге, — отрезала Билли.

Она выскочила из машины, еле сдерживаясь, чтобы не хлопнуть дверцей, и, не оглядываясь, побежала по дороге, отходящей в сторону от шоссе.

Шел дождь. Капли стекали за воротник куртки. Промокшая, продрогшая, глубоко несчастная, на высоких каблуках, не предназначенных для прогулок пешком, вскоре Билли начала спотыкаться.

Состояние аффекта уже прошло, и теперь она могла трезво оценить ситуацию. Из-за своей гордости она оказалась одна, без помощи, в такой дали, что одному Богу известно, где это. Ей стало страшно, и с каждым мгновением страх нарастал. Слезы ручьем бежали по ее щекам. А почему бы и не поплакать, не дать горю наконец-то излиться? Здесь нет никого, кто мог бы ее увидеть.

Никого, кто побеспокоился бы о ней. А Трэвис… Он сейчас блаженствует в своей уютной машине. Из груди ее вырвались рыдания. Она плакала, плакала по-настоящему. Слезы застилали глаза, она брела почти вслепую, не разбирая дороги. Из-за рыданий она не услышала звука двигателя.

— Билли! — Трэвис остановил машину рядом с ней.

— Оставьте меня. Уйдите! — выкрикнула она, игнорируя открытую дверь.

— Садитесь, глупышка. Вы намокли. Вы можете заболеть.

— Вам наплевать на это.

— Конечно, мне наплевать, черт вас побери! — Он выскочил из машины и бросился ей наперерез, преграждая дорогу. Билли кинулась в сторону, но он удержал ее за локоть, потом положил ей руки на плечи. Она живо представила себе, как сейчас выглядит: мокрые волосы прилипли к лицу и голове, глаза красные и распухшие от слез, которые она все еще проливает. — Вы глупышка, — повторил он. — Конечно, я беспокоюсь.

Билли отчаянно всхлипнула. Трэвис обхватил руками ее лицо и стал покачивать его в ладонях. Выражение его глаз было непостижимым. Затем она оказалась в его объятиях, чувствовала жар его рта на своих губах. На нее обрушился шквал удивительных эмоций, с которыми у нее не было сил — или желания — бороться.

— Я переживаю, Билли, — мягко повторил Трэвис. — Но вы должны понять. Я ничего не могу поделать с тем, что я из этой семьи…

— Вы лгали мне, — вновь повторила она, но злость уже умерла, и лед в сердце растаял. Он переживает. Ей хотелось в это верить. Потому что, если он переживает, все остальное не имеет для нее никакого значения.

— Я не лгал, — настаивал он. Его черные глаза смиренно молили о чем-то. — Я лишь не объяснил. Но как я мог? Если бы я сказал вам об этом, вы бы сразу ушли. А я не хотел потерять вас. Я и сейчас не хочу потерять вас.