Как порешили, так и сделали. Элиза пошла в частную школу, а Дженис пришлось тряхнуть мошной.

Элиза уходила на занятия в восемь. Дженис передвинула свой рабочий день на час и теперь выходила из дома в девять — начальству это, конечно, не нравилось, но что поделаешь. С восьми до девяти она нежилась в постели с Уолдо, получив возможность предаваться страсти, пусть и в ограниченное время. Уолдо теперь выглядел чуточку старше, похудел и осунулся, так что подбородок казался еще квадратнее. Портрет Элизы был завершен и куплен королевской семьей. С полотнами расставаться всегда трудно, но когда знаешь, что твоя работа украшает стены королевского дворца, расставание не так тяжело. Уолдо больше не требовал безукоризненной чистоты в доме — врач, вызванный к Дженис, когда у нее случился бронхит, предположил, что она, по-видимому, слишком перегружена по дому. Теперь к ним дважды в неделю ходила уборщица — тихая, опрятная, старательная девушка-полька.

— Будем надеяться, что папочка не западет на нее, — изрекла Элиза. — А то кто ее знает — может, еще одна мазохистка.

Дженис заметила мелькнувший кончик змеиного языка, но, стиснув зубы, промолчала.

Уолдо теперь помогал по хозяйству — покупал продукты, правда, по расчетной карте Дженис. Еду он покупал только самую дорогую, и Элиза, вознаграждая эти труды, время от времени что-то ела. Иногда Дженис казалось, что они, словно куклы, пляшут у падчерицы на веревочках. Новая школа Элизе нравилась, она даже чуточку округлилась и выглядела счастливее. Дженис чувствовала, что девочка добилась кое-каких успехов. Джо по-прежнему водила дружбу с алкашами из местной пивнушки, и Элиза редко ее навещала.

Однажды Джо позвонила Дженис.

— Сука ты проклятая! У тебя же ничего святого, семьи разбиваешь, детей крадешь. Я надеюсь, Бог приберет тебя к рукам, сдохнешь от рака совсем скоро! — Она была пьяна совершенно не в себе.

Дженис рассказала об этом звонке Уолдо.

— Прости, дорогая, что так вышло. Только не расстраивайся, думаешь, почему я с ней развелся? Она же алкоголичка, да к тому же сумасшедшая. Ну не повезло мне первый раз с женитьбой! А ты, ты просто творишь чудеса! Посмотри только на Элизу!

— И когда же вы собираетесь пожениться? — поинтересовался как-то отец Дженис.

— Как только закончится бракоразводный процесс, — ответила она.

— А ты уверена, что этого хочешь? — спросил отец. — Ты сейчас о матери не думай. Она помётана на внуках, спит и видит заполучить собственных, хотя и эта приемная девочка хороша и мы рады помочь с оплатой ее учебы. Но все-таки своим внуки совсем другое — гены есть гены.

— Конечно, хочу, чтобы мы поженились, — заверила Дженис.

Какие тут могли быть сомнения? Ей многие завидовали. Еще бы! Ведь целый год пролетел какой-то эротической дымке, и когда она засыпала на научных заседаниях, и даже нравились эти любопытные взгляды окружающих. Она стала лучше выглядеть, и знала это — молодая жена Уолдо в пору цветения настоящей и взаимной любви. Она ждала этой любви всю жизнь, этой любви и мужчину с квадратным подбородком. И, как выяснилось, ждала не напрасно.

Бракоразводный процесс наконец завершился. Теперь можно было думать, о женитьбе и следовало определиться с Элизой. Дженис не отказалась бы от настоящей свадьбы, дорогой, роскошной, с ритуалами из скрещенных мечей, рисовальных кистей или что: там принято у художников; в общем, от торжества, которого хотела ее мать. Но Уолдо решил, что подобная пышность может расстроить Элизу. Поэтому они постановили тихо зарегистрироваться в мэрии — обычная официальная церемония, чтобы после сообщать друзьям: «Ой, кстати, а мы поженились! Да, представляете? Пару недель назад». Так они сэкономили бы много денег, на это особенно упирал Уолдо, а сейчас это важно, поскольку дела у Пола шли из рук вон плохо после обвала цен на рынке антиквариата. Платить за школу Элизы становилось все труднее, да и сама девочка вела себя слишком расточительно. По-видимому, эту привычку она переняла от матери — во всяком случае, никак не от Уолдо. Правда, когда в руки Уолдо попадала платежная карта Дженис, он тоже почему-то становился расточительным — от денежек, прибереженных ею во времена холостой жизни, почти ничего не осталось. Элизина комната была нашпигована всей электронной техникой, какую только можно приобрести в магазине, и эта цифровая всячина то и дело будила Дженис по ночам. Одежду Элиза носила лишь дорогую и модную, покупала, ее в больших количествах и переодевалась по нескольку раз в день. Дженис попыталась урезать ее в тратах а за неделю до заключения брака (свадьбой она бы это назвать не отважилась) с ужасом обнаружила, что Элиза, стащив ее платежную, карточку, потратила почти все — остались какие-то жалкие семьсот фунтов.

Когда она сообщила об этом Уолдо, тот лишь посмеялся и сказал, что она еще хорошо отделалась. И действительно, о том случае, который он имел в виду, упоминалось в «Новостях» — бывшая школьная подружка Дженис пыталась продать свою левую почку за три тысячи фунтов лишь потому, что она, видите ли, не знала, где взять денег на дорогущую кожаную куртку авторской работы. А у них свадьба еще только через неделю и Элиза наверняка раскаивается.

— Да какая это свадьба! — возразила Дженис. — Даже моих бедных родителей не пригласили.

Но Уолдо увлек ее в мастерскую и там уложил на диванчик, развеяв минутную печаль.

Элиза заявила, что сожалеет о потраченных деньгах (и это само по себе было уже что-то!), но ей, дескать, хотелось как-то особенно нарядиться по такому торжественному случаю — как-никак Дженис станет ее официальной мачехой. В день бракосочетания Элиза ворвалась рано утром в их спальню и вручила Дженис шелковую розочку на зажиме, какие обычно носят в волосах.

— Вот, надень на свадьбу. Мама их всегда носила, и они так шли ей, пока она не пристрастилась к выпивке и не появилась ты.

И убежала.

— Какой щедрый и милый жест, — прокомментировал Уолдо.

— Ничего подобного, — возразила Дженис. — Она желает мне всяческого зла.

— С какой это стати ей желать тебе зла?! — удивился Уолдо.

На регистрацию бракосочетания Дженис пошла в розочке, поскольку выбора у нее не было.

— Ты слишком старая, чтобы рожать детей, — сказала Элиза Дженис, когда они после визита в мэрию сидели втроем в китайском ресторанчике. — Дети ведь дело не шуточное!

— Извини, но, по-моему, ты чего-то не понимаешь, — проговорила Дженис.

— Нет, физически-то ты способна, конечно, родить, — не унималась Элиза. — Но кого? Скорее всего дауна. И кто поддержит папу, если ты уйдешь с работы? Все-таки как ни крути, а мужчины за пятьдесят такие беспомощные!

— Элиза, тебе придется смириться с этим, — расхрабрилась Дженис. — Мы с твоим папой собираемся завести детей так скоро и так много, насколько это возможно.

Элиза отодвинула тарелку, некоторое время разглядывала сиротливо лежащий на ней рыбный ролл и воскликнула:

— Фу, какая гадость! Такой жирный и сморщенный, как старая кожа! Ничего себе свадебное застолье! Как там? «Горько! Горько!..» — И ушла из ресторана.

Дженис надеялась, что после этого Элиза отправится жить к матери, но не тут-то было.

— Тебе просто следовало выразиться более тактично, — упрекнул Уолдо. — И эта розочка съехала у тебя на ухо.

Вот такая получилась свадьба.

Но прошло больше года, а Дженис, хотя и не пользовалась контрацептивами, так и не забеременела. Элис посоветовала ей отнестись к делу серьезнее. С точки зрения житейской мудрости имело смысл подождать пару годиков, прежде чем начинать лечение от бесплодия. Элис это понимала и считала, что не стоит бежать впереди паровоза, но настоятельно рекомендовала дочери на всякий случай обследоваться. Элис готова была оплатить любые медицинские счета. Об Уолдо речи не было — ведь у него уже имелся ребенок и, стало быть, бесплодием он не страдал.

— Надеюсь, Элиза родилась от Уолдо, — съязвила Дженис, поддавшись как-то приступу отчаяния. — А то мне иногда кажется, что ее подменили злые эльфы, подкинув в колыбельку злобное существо вместо новорожденного младенца. А может, Джо ему изменяла. Она как раз из таких.