— Дорогие друзья, — властным голосом произнес распорядитель церемонии. — Печальный случай, смерть Джона Даггетта, собрал нас здесь, чтобы засвидетельствовать его возвращение в тот мир, откуда он вышел, чтобы отметить его вхождение в мир Господен. Джон Даггетт покинул нас. Он освободился от жизненных забот и печалей, освободился от грехов, от своей ноши, от своей вины…

Откуда-то сзади женский голос простонал: «О, Господи!» Вторя ему, таким же тоном другой женский голос произнес: «Скотина!» Ведущий, не расслышав как следует, принял оба восклицания за библейские изречения, за выражение духовного подъема присутствующих, что побудило его к еще большему красноречию. Громким голосом, с закрытыми глазами проповедник читал наставления против греха, безнравственности, разврата, оскверненной плоти, сладострастия и растления.

— Джон Даггетт был самым большим мерзавцем из всех когда-либо живших на земле! — снова раздался тот же голос. Головы начали поворачиваться вокруг. И тут в задних рядах поднялась Ловелла. Все повернулись и удивленно уставились на нее.

Она была пьяна. Покрасневшие глаза выдавали наличие в ее организме еще и марихуаны вдобавок к спиртному. Левый глаз слегка припух, застарелые синяки немного обесцветились и пожелтели. Казалось, что Ловелла страдает больше от аллергии, чем от побоев лежавшего перед нами покойника. Волосы напоминали белый бесформенный куст, в глаза резко бросался глубокий разрез темно-красного рта. Лицо Ловеллы было залито слезами, черная тушь с ресниц размазана по лицу. Кожа покрылась пятнами, нос покраснел и хлюпал. Для этого случая она натянула черное, короткое платье с блестками, из-под которого как надутый шар, выпирала ее живописная грудь. Она была до дикости нелепой и смешной. Невозможно было понять, плачет ли Ловелла от ярости или от горя, да толпе и не было до этого никакого дела.

Я повернула голову назад и краем глаза увидела, что Билли Поло пытается пробраться к Ловелле по краю навеса. Проповедник понял, наконец, что ошибся в истинных чувствах Ловеллы и бросил недоуменный взгляд на мистера Шаронсона, который дал команду привратнику присмотреть за женщиной. Мы подошли к ней почти одновременно. Билли быстро обхватил Ловеллу сзади, скрутив ей руки. Она вырывалась, пиналась, кричала: «Скотина! Идиот!» Один из служителей поймал ее за волосы, второй схватил за ноги. Ловелла боролась и сопротивлялась все время, пока ее выносили к дороге. Оглядываясь назад, я пошла за ними. Барбару Даггетт заслоняли скорбящие, которые поднялись, чтобы лучше все видеть, но мне удалось заметить, что Мэрилин Смит с удовольствием наблюдает всю эту безобразную сцену, которую устроила Ловелла.

Когда мне наконец удалось добраться до Ловеллы, она лежала на переднем сидении «Шевроле» Билли Поло и плакала, закрыв руками лицо. Дверцы машины были распахнуты, и Билли суетился вокруг Ловеллы, утихомиривая и успокаивая женщину, поглаживая ее растрепанные волосы. Оба привратника обменялись взглядами, довольные тем, что Ловелла была теперь под присмотром. Билли рассвирепел от их бесцеремонности.

— Я присмотрю за ней. Убирайтесь! Она уже успокоилась.

Корал с зонтиком в руках обошла вокруг машины и, зайдя за нее, остановилась. Было заметно, что поведение Билли смущало Корал не меньше, чем выходка Ловеллы. И тем не менее все трое представляли собой странное единство, а у меня появилось мутное впечатление, что связь между ними была куда более тесной, чем Билли пытался меня убедить.

Погребальная церемония, участницей которой я оказалась, близилась к завершению. Из палатки доносились тонкие, высокие голоса плакальщиков, объединенные в общий хор для последних, прощальных песен. Всхлипывания Ловеллы были по-детски горьки и безутешны. Действительно ли ее так потрясла смерть Даггетта? Во всяком случае происходило что-то совсем непонятное.

— Что за дела, Билли? — спросила я.

— А никаких дел, — резко ответил он.

— Но что-то происходит. Откуда Ловелла узнала о смерти Даггетта? От вас?

Билли, не отвечая, уткнулся лицом в ее волосы.

— Корал взглянула на меня:

— Он ничего не знал.

— А вы, Корал? Не хотите ли вы что-нибудь сказать по этому поводу?

Билли метнул на нее предостерегающий взгляд, и она отрицательно покачала головой.

С кладбища доносились приглушенные голоса, чувствовалось оживление, обычно возникающее при окончании тягостных церемоний. Толпа рассыпалась, и люди двинулись в нашу сторону.

— Побереги голову. Я закрою дверцы, — сказал Билли Ловелле. Он захлопнул дверцу на стороне водителя и потянулся через сиденье, чтобы закрыть и другую дверцу. Однако ему пришлось немного подождать, пока Ловелла не уберет колени. В это время Билли рассматривал толпу, все еще копошившуюся под навесом. Толпа постепенно редела, и я заметила, как взгляд Билли на мгновение вспыхнул.

— Кто это?

Билли смотрел на небольшую группу, состоявшую из Рамоны Уэстфолл, Тони и Смитов. Трое взрослых разговаривали, а Тони, руки в карманы, прохаживался между рядами сложенных стульев, отковыривая носком ботинка грязь с их ножек. Барбара Даггетт стояла позади Тони с кем-то беседуя. Я назвала Билли их имена, и мне показалось, что его вниманием завладел Уэйн. Но нет, скорее всего это была Мэрилин.

— Как здесь оказались Уэстфоллы?

— Вероятно, по той же причине, что и вы.

— Ну почему я пришел, вы этого не знаете, — сказал Билли. Он взволнованно крутил ключи от машины, не отрывая напряженного взгляда от толпы оплакивающей покойника.

— Может быть, придет время, и вы мне расскажете. Ответом была самодовольная ухмылка, означавшая, чтобы я особенно не рассчитывала на это. Билли просигналил Корал, и она поспешно забралась на заднее сидение. Потом он и сам сел в машину, тронулся и уехал, ни разу не оглянувшись.

После похорон Барбара Даггетт пригласила меня в дом матери, но я отказалась. Еще одно такое эмоциональное напряжение было невыносимо. После длительного пребывания в многолюдной компании требовалась передышка. Я вернулась к себе в офис и села там, не включая свет. Было только еще 16 часов, но черные тучи снова сгущались, и становилось сумрачно. Я скинула туфли, забралась с ногами в кресло и укуталась в жакет, чтобы согреться. Джон Даггетт покоился в земле, жизнь продолжалась. Я подумала, что бы случилось, если бы все осталось так, как есть. Барбара Даггетт вряд ли стала бы добиваться торжества справедливости, какой бы она ни была. Я мало в чем преуспела. Мне казалось, что я избрала правильный путь, но и сама не была уверена, нужен ли ответ на тот вопрос, который поставил Даггетт своей смертью. Может быть, лучше все забыть, и все вопросы похоронить вместе с ним? Полицейские не считали это умышленным убийством, и мне надо было только согласиться с ними, убедить в их версии Барбару Даггетт. Что же нужно было доказывать? В мои задачи не входило мстить за смерть Даггетта. Что же беспокоило меня в таком случае? Я вспомнила, что за последнее время только один раз хотела отказаться от дела. Обычно я работала, как ищейка, но к этому времени абсолютно выдохнулась. Я пыталась убедить себя, что ничего не произошло. Мои бесплодные раздумья прервал телефонный звонок, который снова подтолкнул меня к действию.

— Миллхоун.

Молодой мужской голос нетерпеливо спросил:

— Это офис или справочная служба?

— Офис.

— А это Кинзи Миллхоун?

— Да. Чем могу вам помочь?

— Шеф дал мне этот номер телефона. Мистер Донэгл из мотеля «Брызги волн». Он сказал, что у вас есть вопросы относительно вечера в пятницу. Мне кажется, я видел того парня, которым вы интересовались.

Я быстро придвинула к себе листок линованной желтой бумаги и ручку.

— Прекрасно. Ценю вашу отзывчивость. Не могли бы вы для начала представиться?

— Пауль Фиск, — прозвучал ответ. — Я прочитал в газете о каком-то утонувшем, может быть, это, конечно, совпадение, и я не совсем уверен, смогу ли чем-нибудь быть полезен.