— Каких денег?

— Я не знаю подробностей. Все, что я слышал, — это что его сосед по камере сыграл в ящик и Даггетт забрал приличную сумму наличными, которые тот парень прятал в своей койке.

— Сколько там было?

— Около тридцати косых. Там случился какой-то провал с наркотиками, вот почему парня и убили. Даггетт же ушел со всей казной и кто-то решил ее вернуть. Они шли за ним. По крайней мере, это то, что они сказали ему.

— Кто они?

— Я не хочу называть имена. У меня есть идея, и я мог бы выяснить это точно, если бы захотел, но мне не нравится совать голову в петлю, если в этом нет необходимости. Вообще-то я сочувствовал ему. Но я не собирался помогать этому старому простаку. Никаким образом. Он сам влип, сам пускай и выбирается. Я не хотел быть замешан в это дело. Тем более из-за этих парней, которые его выслеживали. Я слишком забочусь о своем здоровье.

— Итак, что произошло дальше? Вы поговорили по телефону и все?

— Ну, нет. Мы встретились с ним и выпили пару стаканчиков. Корал сказала, что я должен рассказать тебе об этом.

— Действительно, — сказала я. — А зачем?

— На случай, если потом что-то произойдет. Она не хотела, чтобы это выглядело так, как будто я что-то скрываю.

— Итак, ты думаешь, что они выследили его?

— Он ведь мертв, не так ли?

— Что это доказывает?

— Не спрашивай меня. Все, что я знаю, — это то, что сказал Даггетт. Он был в бегах и думал, что я ему помогу.

— Каким образом?

— Спрячу его.

— Когда ты встретился с ним?

— В четверг. До четверга я был очень занят.

— Был завален общественными делами, несомненно.

— Эй, я ищу работу. Я освобожден под залог и мне нужно было встретиться с людьми.

— Ты не видел его в пятницу?

— Нет. Я виделся с ним один раз и это было в четверг вечером.

— Что он делал до этого времени?

— Я не знаю. Он не говорил.

— Где ты с ним встретился?

— В баре, где работает Корал.

— О, теперь я понимаю. Она забеспокоилась, что я буду расспрашивать, и кто-нибудь скажет, что видел тебя с ним.

— Ну, да. Корал не хочет, чтобы у меня были неприятности с законом, особенно сейчас, когда я освобожден на определенных условиях.

— Как могло случиться, что этим парням потребовалось так много времени, чтобы разделаться с ним? Он ведь вышел из тюрьмы шесть недель назад.

— Может, они не сразу поняли, что это был он. Даггетт не был особенно сообразительным, ты же знаешь. Он не сделал в своей жизни ничего хорошего. Они, вероятно, полагали, что он слишком глуп, чтобы засунуть руку в матрац и уйти с кассой.

— Деньги были у Даггетта, когда ты говорил с ним?

— Смеешься? Он пытался занять у меня десять баксов, — сказал Билли обиженно.

— Не было ли между ними соглашения? — спросила я. — Если он им возвращает деньги, они снимают его с крючка?

— Вероятно, нет. Сомневаюсь в этом.

— Я тоже, — сказала я. — А что ты думаешь о том, каким образом Ловелла замешана в этом деле?

— Она не замешана. К ней это не имеет никакого отношения.

— Я не была бы в этом так уверена. Кто-то видел Даггетта на пристани ночью в прошлую пятницу смертельно пьяным в компании ужасно выглядевшей блондинки.

Даже в темноте я могла увидеть, как Билли Поло изумленно уставился на меня.

— Блондинка?

— Совершенно верно. Мне сказали, что она была молода. Он выписывал зигзаги, а она изо всех сил старалась удержать его на ногах.

— Я ничего не знаю об этом.

— Я тоже, но это очень похоже на Ловеллу.

— Тогда спроси ее об этом.

— Я собираюсь это сделать, — сказала я. — Что случится потом?

— С чем?

— С тридцатью тысячами, для начала. Даггетт мертв, и деньги вернутся к парням, которые его выследили?

— Если они найдут их, то думаю, что да, — сказал он, испытывая неловкость.

— А что, если не найдут?

Билли колебался.

— Ну, я думаю, если они где-то спрятаны, то они принадлежат его вдове, ведь так? Это часть ее имущества?

Я начинала понимать, в чем тут дело. Интересно, понимал ли он.

— Ты имеешь в виду Эсси?

— Кого?

— Вдову Даггетта, Эсси.

— Он развелся с ней, — сказал Билли.

— Я так не думаю. По крайней мере, законодательно это не оформлено.

— Он женился на Ловелле, — сказал он.

— Незаконно.

— Ты дуришь меня.

— Приходи завтра на похороны и увидишь сам.

— Деньги у этой Эсси?

— Нет, но я знаю, где они. По крайней мере, двадцать пять тысяч из них.

— Где? — спросил он с недоверием.

— В моем кармане, сладкий, в виде банковского чека на имя Тони Гаэна. Ты ведь помнишь Тони?

Гробовое молчание.

Я понизила голос.

— Ты хочешь сказать мне, кто такой Даг Полоковский?

Билли Поло повернулся и ушел.

Я простояла там еще минуту, а затем последовала за ним с неохотой, все еще раздумывая над тем, как он достал мой домашний адрес.

В последний раз, когда я разговаривала с ним, он даже не купился на тот факт, что я частный детектив. А теперь вдруг он ищет меня для конфиденциального разговора о Даггетте у дверей моего дома. Что-то здесь не складывалось.

Когда я вышла на улицу, то услышала, как хлопнула дверца его машины. Я отошла в тень, наблюдая, как он разворачивал со стоянки «Шевроле», все четыре дверцы которого были помяты. Он прибавил газу и быстро поехал по направлению к побережью. Я раздумывала, стоит ли мне поехать за ним, но мне была невыносима мысль о том, чтобы снова сидеть в засаде около трейлера Корал. Достаточно этой гадости. Я повернулась и пошла домой. Я продолжала думать о моей разбитой машине, похищенной сумке и удостоверении личности, которое было в ней. Не сделал ли это Билли Поло? Может, именно так он узнал мой адрес? Я не могла понять, как он выследил меня на побережье, но это могло бы объяснить, как он узнал, где найти меня сейчас.

Я была уверена, что он крутит, но не могла понять, чего он хочет добиться. К чему эта сказка о Даггетте и тех парнях в тюрьме?

Она совпадала с некоторыми фактами, но не давала полной и правдивой картины.

Я вытащила пачку алфавитных карточек и на всякий случай все записала. Может, это приобретет какой-то смысл потом, когда появится другая информация. Когда я закончила, было уже 10.00. Я вытащила бутылку белого вина из холодильника, отвинтила пробку и налила себе. Я разделась, выключила свет и, взяв стакан с вином, пошла в ванную комнату, устроилась на подоконнике и стала смотреть на темную улицу. Уличный фонарь был погребен под ветками джакарандового дерева, значительно оголенного непогодой. Окно было наполовину открыто, и струя холодного и влажного ночного ветра ворвалась в помещение. Я могла слышать, как дождь сильно застучал по крыше. Я испытывала беспокойство. Когда я была девочкой лет двенадцати, в такие ночи я бродила по улицам, босоногая, в плаще, испытывая тревогу и томление. Я не думаю, что моя тетя знала о моих ночных экскурсиях, но, может быть, и знала. Ей самой было присуще беспокойство, и, может быть, она уважала мое. Я много о ней думала в последнее время, возможно, из-за Тони. Его семья сгинула в дорожной аварии, так же, как и моя, и сейчас его воспитывала тетя. Иногда мне приходилось признаться самой себе — особенно в такие ночи, как эта — что смерть моих родителей не была столь трагична, как казалось. Моя тетя, несмотря на все ее слабости, была для меня великолепным воспитателем — бесстыдным, ненавязчивым, эксцентричным, независимым. Если бы мои родители были живы, моя жизнь пошла бы по другому руслу. В этом у меня сомнений не было. Мне нравилась моя жизнь такой, какой она есть, но было что-то еще, что должно было произойти.

Возвращаясь к событиям этого вечера, я поняла, как много я связывала с тем фактом, что Тони выбил стекло в моей машине. Его ярость и вызов гипнотизировали меня и затронули меня глубоко. На следующий день должны были состояться похороны Даггетта. И это тоже что-то затронуло во мне — прежние печали, хорошие друзья, сошедшие в землю… Иногда смерть рисовалась мне, как широкая каменная лестница, заполненная молчаливой процессией тех, кто ушел. Я вижу смерть так часто, что не очень беспокоюсь о ней, но мне не достает тех людей, с которыми пришлось расстаться, и интересно знать, буду ли я смиренна, когда придет мой черед.