— Мы что-нибудь придумаем. Не сомневайся!

— Мари! Ты уже что-то придумала? У тебя есть какой-то план?

— Я обещала Анджеле, что помогу ей, и я выполню свое обещание. Но ты должна сделать для меня одну вещь, моя дорогая Кики.

— Да, Мари? И что?

— Перестань называть меня Мари. Я все-таки твоя мать.

«Может быть, я и называла бы тебя так, если бы ты помнила, что ты и моя мать, а не только Эдди и Анджелы… драгоценной Анджелы. Черт побери!» Дело в том, что Анджела действительно была драгоценной.

Анджела с нетерпением ожидала приезда Кики. Она хотела поехать в аэропорт с Мари и шофером Генри, но мама настояла, чтобы она ждала в доме в Брентвуде и за это время немного поспала. Анджела в этот день приехала из Сакраменто, и мама все еще обращалась с ней, как с больной, и хотела, чтобы она побольше отдыхала.

Прошло уже три месяца с тех пор, как они расстались с Кики. Когда Кики жила у Анджелы в Сакраменто, она получила приглашение сниматься в кино в Чехословакии и, обрадовавшись этой возможности, поспешно уехала.

— Это обычный дешевый фильм, — объясняла Кики, — и возможно, будет идти только в Чехословакии, но что мне делать? После того провала у меня особых шансов нет. Сплошная «война без мира».

— Почему бы тебе не подождать, пока Вик не сделает фильм с тобой? — спросила ее Анджела.

— Боюсь, мне придется ждать до тех пор, пока не поседею. Зев не даст Вику снять картину со мной. Мари говорит, что поработает с Зевом. Но кто знает, что выйдет из этого союза нечестивых?

Кики стремительно вошла в дом, за ней шли Мари и шофер, увешанный пятью одинаковыми чемоданами. У Кики была новая прическа — шапка мелких кудряшек и локонов.

— Мне ужасно нравятся твои волосы! — воскликнула Анджела, дотрагиваясь до них. Кики заметила, как дрожит ее рука.

— Не слишком буйная у меня голова? Это называется «итальянская стрижка». У Лиз Тейлор такая же.

Мари прошла к себе, и Анджела предложила:

— Пошли наверх. Мама разместила нас в одной комнате. Будем чувствовать себя девочками. Разве плохо, когда тебе опять шестнадцать и семнадцать?

Войдя в комнату, Анджела бросилась на кровать.

— Правда веселенькая комната? — Солнце заливало комнату, отделанную в бело-желтых тонах, но Кики показалось, что голос сестры звучит безжизненно, тускло.

— Лично я отправляюсь на курорт в ванную. Пошли со мной?

— Что, прямо сейчас? — устало спросила Анджела.

— Надо ловить момент, — ответила Кики, сбрасывал одежду. Вбежав в просторную ванную, она повернула краны в большой, утопленной в полу ванне, выложенной желтым кафелем, и глядела, как из кранов бьет вода.

— Давай, залезай. Кто последний залез, тот тухлятину съест, — заявила она, сидя по самый подбородок в воде.

Анджела осторожно ступила в воду.

— Ты всегда жульничала.

— В войне и мире между сестрами не может быть жульничества. — Кики внимательно посмотрела на Анджелу и подумала, что та ужасно похудела. Еще пару килограммов, и от нее вообще ничего не останется. — Ну и как жизнь, сестренка?

Услышав обращение из их прежней жизни, Анджела грустно улыбнулась.

— Как-то одиноко — Дикки в школе. Только я и Тимми… Да и Тимми полдня проводит в детском саду. Есть еще, конечно, Хелен О'Нил — это моя постоянная компания. — Анджела закатила глаза. — Но она немного растеряла свой пыл. Ты же знаешь, что в этом году Дик собирается переизбираться, и ей очень хочется в этом поучаствовать, как я понимаю. Я ей не ставлю это в вину. Наверное, для одинокой дамы гораздо интересней ездить по всему штату и быть окруженной большой толпой народа, чем сидеть в старинном викторианском особняке и охранять чокнутую бабу. Но, может быть, ей повезет в 1960-м. Дик собирается принять участие в президентских выборах, и, похоже, все считают, что у демократов будут неплохие шансы после того, как Эйзенхауэр сойдет со сцены.

Кики серьезно посмотрела на нее:

— Ты хочешь сказать, что действительно можешь стать Первой Леди?

— Господи, я молюсь лишь об одном — чтобы этого не было! Конечно, такая возможность есть, но ведь сначала будут предварительные выборы и только потом сами выборы. И даже сторонники Дика говорят, что у Джона Кеннеди в шестидесятом больше шансов стать любимцем партии. Но кто знает? К тому времени уже появятся десятки других, которые начнут борьбу… Во всяком случае, я в этом не участвую. Мы договорились, что я в его кампании не буду участвовать. Никогда. Ни сейчас, ни потом. Между прочим, Дик на эти выходные приехал в город, он проводит здесь свою кампанию. Остановился в «Беверли Уилшир».

— И что говорит доктор Престон?

— Он тоже согласен, что я не должна участвовать в кампании. Даже если у меня хватит сил. Он считает, что я должна жить своей собственной жизнью. Что я должна думать о том, что когда-нибудь опять стану сниматься. — Анджела невесело рассмеялась. — Он не понимает, насколько это нелепо. Представляешь — жена губернатора или еще смешнее — жена президента — снимается в кино? Не говоря уже о том, что я ни физически, ни морально ничего не могу делать. Этот врач живет в другом мире. Он не понимает, сколько сил и энергии требует профессия актрисы. Понимаешь, он очень серьезный человек. Он считает, что важны только медицина и психиатрия. Остальное — это все так, игры. Для него профессия актера — это значит быть звездой, это просто исполнение сказочной мечты.

— Да, мечты! А что говорит этот важный господин, мистер Дик, как он относится к идее доктора Престона?

— Я никогда с ним это не обсуждала. Мы вообще ничего не обсуждаем. Если мы и разговариваем друг с другом, то только на публике. Иногда он бросает на меня взгляд — что-то вроде предупреждения, как бы говоря: «Веди-ка себя как следует, мадам, а не то живо отправишься в свою лечебницу».

На лице Кики отразилось возмущение и презрение.

— Кто бы мог подумать, что Дик может быть таким хамом?

— Ну ладно, хватит обо мне. Расскажи лучше, как ты сама живешь. Как у вас с Виком?

— Прекрасно. Просто прекрасно.

— Что-то не слышу энтузиазма в твоем голосе.

— Мы много времени проводим врозь, а когда встречаемся, то все уже не так, как было раньше. Ты понимаешь — жизнь идет и все меняется. Люди тоже меняются. И за это я, конечно, должна благодарить этого еврейского Гитлера, — сказала она, гневно блестя глазами.

У Анджелы навернулись на глазах слезы. «Мы обе родились под несчастливой звездой. Кики и я. Почему все так получается?»

— Как моя племянница? Так жаль, что я не могу увидеть ее.

— К сожалению, внешне ничуть не изменилась. По-прежнему похожа на мартышку. Подросла немного и всюду лазает, как обезьянка. Очень ловкая и умненькая.

— Жаль, что ты не привезла ее.

— Вик никуда не разрешает мне ее брать с собой. Даже не позволяет увозить ее, когда я живу в римской квартире.

— В римской квартире? Я и не знала, что у тебя там квартира.

— Да так, небольшая берлога. Я иногда сбегаю туда на пару дней. А почему бы тебе не привезти своих мальчиков на лето в Сан-Ремо? Мы бы провели там время с твоими ребятишками и моей обезьянкой.

Анджела нетерпеливо взмахнула рукой:

— Я придумала! Почему бы тебе не попросить Брэда отпустить в Сан-Ремо и Рори? А я бы привезла ее с собой.

Кики возмущенно посмотрела на нее.

— Но ты же обещала не говорить про Рори. Ты понимаешь, что я не хочу говорить о ней!

— Но ведь ты не видела ее с тех пор, как уехала из Техаса. Это же дико. Ей уже шесть. Ты же не можешь…

— Я знаю, что я могу и что не могу. Я не могу ее видеть, и на этом кончим. Все! Разговор окончен!

Раздался стук в дверь, а затем вошла Мари.

— Вы что, так и собираетесь провести в воде целый день, а я буду сидеть одна?

— Мари, старушка, раздевайся и иди к нам!

— Спасибо, но нет, Кики, — казалось, она чем-то смущена. — Я вот думала… Может быть, пройдемся по магазинам? Почему бы вам не одеться, и мы сразу отправимся?