Проведя ночь в клинике, Мари увидела все, что она хотела увидеть. Анджела не разговаривала с ней; Мари даже не была уверена, что она вообще заметила ее присутствие. Но она все время сидела рядом с дочерью, пока приходили и уходили врачи. Она спрашивала их о состоянии дочери, но они говорили только, что необходимо немного подождать и понаблюдать за ней.

В конце дня приехал лимузин губернатора, чтобы отвезти Мари домой. Лайем сидел у телевизора и смотрел выпуск новостей. Он встал, чтобы поздороваться с ней.

— Я рад, что вы приехали и сможете поужинать со мной, — сказал он. — Терпеть не могу ужинать один. И потом, так приятно, когда напротив сидит красивая женщина. Это улучшает пищеварение.

— Я приехала сюда не для того, чтобы улучшать ваше пищеварение. В вашей клинике меня вполне прилично покормили. Я приехала поговорить с Диком, поскольку у него в течение целого дня не нашлось времени заехать в клинику и посмотреть, как чувствует себя его жена. Где он?

Лайем сообщил Мари, что Дик вылетел в Японию сегодня утром и пробудет там несколько дней.

Мари горько улыбнулась.

— Вчера он отправил жену в клинику, а сегодня — опять за работу, как обычно.

Лайем Пауэр слишком устал, чтобы продолжать играть роль добродушного старика.

— Дик — губернатор, — резко произнес он. — И ему надо выполнять свои обязанности, ехать туда, куда зовет его долг. Жизнь не может остановиться из-за того, что ваша дочь настолько избалована, что сваливается с нервным расстройством, если не может получить того, чего хочет.

— Значит, вы это себе так представляете? Все очень просто, по-вашему? Ну что ж, поскольку ваш сын ничего не желает предпринимать, то придется мне этим заняться, и я сделаю то, что считаю необходимым, без консультаций с вашим сыном. Я собираюсь договориться, чтобы Анджелу перевезли в «Пейн Уитни» в Нью-Йорке, где она получит надлежащий уход и лечение.

— Нью-Йорк? Об этом не может быть и речи. И только не пойте мне эти песни про судебное постановление! — Однако, несмотря на суровый тон, он был обеспокоен.

— Да, в Нью-Йорк. Там лучшие доктора, и они смогут ей помочь. Может быть, вас и устраивают третьесортные коновалы, но моя дочь должна получить первоклассное лечение.

— Вы прекрасно знаете, что произойдет, если вы отправите ее в Нью-Йорк. Там на нее набросится целая стая журналистов, которые будут все вынюхивать. А какой будет скандал? Вы действительно хотите, чтобы они распространили про вашу дочь все это дерьмо? — Он намеренно употребил грубое слово, чтобы добиться большего эффекта. — Вы действительно думаете, что для нее будет лучше, если скандальный «Уиспер» или сплетница «Секрет» напечатают на первой странице ее фотографию, где у нее будет безумный вид?

По лицу Мари он понял, что на этот раз выиграл. Одержав победу, он мог позволить себе опять проявить доброжелательность.

— Вы, конечно, можете сами за всем следить. Так же, как и я. Можете приезжать в любое время и наблюдать, как идут дела. Доктор Пинцер не думает, что положение очень тяжелое. Он считает, что Анджела довольно скоро встанет на ноги. Ну, а если и через некоторое время не будет заметных улучшений, то, возможно, придется что-нибудь предпринять. Может быть, отправить ее в Лос-Анджелес.

Мари немного подумала.

— Хорошо. Я согласна. Но я постоянно буду здесь, я вас предупреждаю. А сейчас я возьму детей. Пока Анджела в больнице, а Дик без конца разъезжает, я должна быть уверена, что дети находятся под присмотром.

Лайем, поразмыслив, решил, что не стоит выпускать детей из своих рук.

— Дикки ходит в подготовительный класс здесь, и вы знаете, как плохо при таком положении менять у детей режим. Хватит того, что их матери нет с ними.

Мари помолчала, раздумывая, — в том, что он говорил, был смысл.

Пауэр продолжал.

— Здесь есть кому присмотреть за детьми — у них есть няня, потом миссис Питерс. Да и Хелен О'Нил — очень толковая женщина. Все будет в порядке, Мари. Все обойдется. Я прослежу за этим, можете мне поверить. А теперь, как насчет того, чтобы поужинать со мной? Я бы очень оценил такое общество.

— Я согласилась оставить Анджелу в этой клинике, по крайней мере пока, и оставить с вами детей, но я хочу, чтобы вы все поняли правильно. Вы меня не проведете, ублюдки! Вы выгнали одну из моих дочерей из страны и довели мою вторую дочь до нервного срыва. Я этого вам никогда не прощу, и вы ответите за все перед судом. Я вам это обещаю.

Лайем Пауэр не сомневался в ее словах.

— Голливуд был в полном отчаянии из-за болезни Анджелы. Хотя она уже давно нигде не снималась, к ней относились как к своей. Она была актрисой до того, как вышла замуж за Дика Пауэра, а затем была женой конгрессмена от нашего родного округа, ну а потом, конечно, стала первой леди нашего штата, став женой губернатора. Да, Голливуд считал Анджелу одной из своих дочерей. Кроме того, она всегда была одной из самых очаровательных и приятных женщин, какую только можно себе вообразить, — утонченная, с аристократическими манерами. Все так говорили, особенно Ник Домингез, наиболее известный фотограф города. Он мною раз фотографировал ее.

Было много разговоров о причине нервного расстройства Анджелы, я, разумеется, тоже участвовала в этих разговорах, однако никогда ничего такого не напечатала. Конечно, у меня было свое собственное мнение обо всем этом. Все знали, что брак ее не особенно удачен, но только Хедда что-то писала об этом в прессе.

Что касается Кики, то ее актерская карьера в Италии развивалась очень успешно, пока ее муж не связался с этим иностранцем Зевом Мизрахи. Мизрахи стал снимать Кики в итальянской киноэпопее «Война и мир». Единственное, что я могу сказать, это то, что русская литература не для итальянцев, если вы меня понимаете. В Голливуде вариант «Войны и мира» Мизрахи восприняли как полный провал. Этот фильм стал посмешищем во всем мире.

Весь Голливуд ликовал, когда Анджела почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы покинуть лечебницу…

— Кики, ну пожалуйста, стань сама собой! Почему бы тебе не обращаться со мной, как всегда?

— Но, дорогая моя, что я делаю такого, чего не делала раньше?

— Ты слишком заботлива и осторожна, как будто я сделана из стекла. Ты больше не дразнишь меня и не орешь, и не говоришь, как мне поступать для моего же блага, как ты всегда делала с самого детства. Я совершенно такая же, как и была всегда, или почти такая же.

— Я это знаю. Вообще-то ты выглядишь просто прекрасно, как никогда. Кожа великолепная, глаза ясные и блестящие, а фигура вообще сногсшибательная, может быть, тебе не мешало лишь чуть-чуть поправиться.

— Ну должно же было все это лежание в кровати принести пользу. Ох, сколько же я проспала! И здесь, в Палм-Спрингсе, я уже нахожусь целых три недели и только и делаю, что жарюсь на солнце. Мама просто не позволяет мне вставать с этого шезлонга. Даже на прошлой неделе, когда приехали ребята.

— Почему мальчики не остались погостить подольше? Почему они приехали только на неделю, когда почти целый год…

— Дикки надо идти в школу. А через пару недель я тоже поеду… домой, если можно это так назвать.

— Это действительно тебя так сильно пугает, малышка? Возвращение?

— Да, пожалуй, немного. Да нет, довольно сильно. Но доктор Престон говорит, что я не должна об этом думать. Я не должна думать ни о следующей неделе, ни о следующем месяце. Я должна жить только сегодняшним днем.

— А что доктор Престон прописал для твоего брака? Что он предлагает делать с Диком?

— Кики, доктор Престон не консультант по вопросам семьи, но он говорил мне, что разговаривал с Диком и сказал ему, что для моего душевного здоровья лучше всего будет развестись, однако ему не удалось уговорить. Дика дать мне развод.