Повар восхищался своими рассказами, веря им все больше и больше.
*
Полиция обыскала хижину повара, разбросала письма Бижу.
— Что ж, это их работа, — вздыхал повар. — Дело-то серьезное…
Серьезность дела подтвердил визит в Чо-Ойю шефа управления местной безопасности в сопровождении свиты из трех вооруженных полицейских.
— Преступники пока не обнаружены, но вы не беспокойтесь, сэр. Мы справимся с возмутителями спокойствия. Мы уничтожим заразу в зародыше.
— Мой отец тоже был большой шикари, — разглагольствовал он позже, за чаем. — Я его упрекал, что, не будь он таким заядлым охотником, он бы оставил немножко живой природы и нам, ха-ха-ха…
Смех его заставил бы покраснеть лакмусовую бумажку.
— Да, судья-сахиб, вы с ним были великие шикари,леопарды да львы… А сейчас идешь по лесу, и разве курица сбежавшая откуда-то вдруг выскочит…
Никто его шутке не рад. Перестарался, что ли?
— Не беспокойтесь, преступники будут обезврежены. Они используют проблемы Бутана и Ассама. Они оскорбляют чувства таких людей, как мы с вами. Не уважают никого, даже самих себя… Подрывают нашу экономику.
Он повернулся к Саи:
— Три кита нашей экономики: чай, дерево, туризм! Большое ЧДТ!
Покидая Чо-Ойю, остановился перед цветущим вьюнком.
— Прекрасный цветок, судья-сахиб. Смотришь на него и понимаешь, что Бог есть.
Пассифлора, страстоцвет — причудливое создание, полуцветок, полуактиния, пурпур, белизна, чуткие щупальца — действительно достаточное основание для веры.
— Я в Калимпонге стал страстным садоводом, привязался к своим цветам, как к детям.
Тут любитель природы сменил тон:
— Если что-нибудь случится, дайте знать. Не думаю, что на вас еще раз нападут, но все-таки…
Он энергично прыгнул в джип, водитель энергично осадил машину за ворота, энергично взревел двигатель — укатили.
— Может, найдут, — неуверенно начал повар.
— Ничего они не найдут, — отрезал судья.
Саи ничего не сказала, потому что думала о Джиане.
*
Через несколько дней полиция нашла виновного. Непросыхающий алкоголик, вечно пьяный нищий валялся, как всегда, на обочине неподалеку от рынка. Его с почетом доставили в участок, бросили на пол, связанного по рукам и ногам. Постояли над ним. Насмотрелись. И принялись выколачивать истину. В борьбе за истину выбили преступнику зубы, переломали ребра. Вопли разносились по округе, но вопли не те, неправильные вопли. Пьяница нагло утверждал, что ни в чем не виноват, и любой желающий, подойдя ближе к участку, слышал, что он никаких ружей не крал, давно ни в какие дома не заходил, даже в свой собственный.
Вопли его знаменовали все те же эпохальные изменения жизни обитателей склонов.
— Простите! Я не виноват, но простите, простите, простите меня!
Полиции, однако, нужно было практиковаться, укреплять мордобойные группы мышц в ожидании грядущих событий.
Пьяница выполз из участка на своих ногах, белками невидящих глаз обвиняя весь мир в своих злоключениях. Окружающий мир жался, старался сделаться незаметнее и утешался лишь тем, что пьяница не замечал его смущения. Он утешал свои скорби и печали все тем же целебным средством.
Глава тридцать шестая
Мистер Айип, продавец газет, потряс перед носом экземпляром «Индия эброд».
— Ты не из Даржилинга, парень? Там у вас такое творится…
— Что случилось?
— Непальцы затеяли беспорядки. Беспокойная публика.
— Забастовки?
— Еще хуже, бхаи,пальба на склонах.
— Да ну?
— Давно уже началось. Ты что, не слышал?
— Нет. Давно писем не получал.
— Почему?
Почему нет писем? Плохая погода, всегдашняя индийская расхлябанность…
— Надо выгнать этих мерзавцев в Непал, — нашел решение мистер Айип. — Бангладешцев в Бангладеш, афганцев в Афганистан, мультани в Пакистан. Домой, домой: в Тибет, в Бутан…
— И нас выгнать?
— Ха! Эта страна — другое дело. Как бы они тут без нас справились?
Бижу вернулся к работе. В нем крепла уверенность, что отец умер. Судья не знает, где его найти. Да и не станет он искать, плевал он на своего повара и на его сына.
*
На следующий день Бижу не выдержал. Выскочил из кухни и купил двадцатипятидолларовый номер у придурка, торчавшего у телефонной будки и подслушивавшего коды звонивших. Код некоего ничего не подозревавшего мистера Онопулоса.
— Только быстро, — торопил он Бижу. — Пара человек уже этим номером пользовалась.
Трубка еще горячая и влажная, хранит следы чьих-то откровений, туберкулезно дышит в рот Бижу. Телефона в Чо-Ойю нет, поэтому Бижу вызывает резиденцию «железного купца» на Рингкингпонг-роуд.
— Можете отца позвать? Я через два часа позвоню.
*
И вот однажды вечером, за несколько недель до того, как перерезанные телефонные линии смолкли, когда мосты еще не взлетели на воздух, сторож «железного купца» затарабанил в ворота Чо-Ойю.
— Ля!Телефон! Ля!Сын звонит! Ля!Америка! Через час снова позвонит! Скорей беги!
Повар бросил все, оставив кости скелета и недорезанную зелень, крикнув Саи:
— Бебиджи-и-и!
— Ты куда? — вскинулась Саи, выбиравшая репье из шерсти Шамки и думая о Джиане.
Но повар не ответил. Он уже выбежал за ворота.
*
Телефон «железного купца» охвачен цепью, цепь на замке. Пронырливая прислуга принимает входящие звонки, но сама позвонить не может. Вот телефон зазвонил снова. Сторож «железного купца» подпрыгнул.
— Телефон, ля! Телефон! Ля маи!
И принеслась вся семья сторожа. Они прибегали на каждый звонок, не давая выдающемуся техническому достижению опуститься до уровня привычной, повседневной игрушки.
— Алло!
— Алло! Алло!
Все ели глазами повара, причмокивая и прицокивая, качая головами и беспокойно ерзая, соучаствуя, сопереживая.
— АЛЛО?
— АЛЛО? ПИТАДЖИ?
— БИЖУ?
Повар вопил, потому что Америка вон как далеко! И потому что голоса сына почти не было слышно за шумом и треском в трубке, за шарканьем и шушуканьем заинтересованных зрителей.
— Бижу, Бижу, ай, это Бижу, о!.. о! — стрекотал семейный хор сторожа «железного купца». — Это твой сын! — сообщали они повару. — Это его сын! — сообщали они друг другу. Они ели глазами лицо повара, пытались угадать, что происходит на другом конце линии, пытались вникнуть в общение, пытались превратитьсяв разговор повара с сыном.
— АЛЛО, АЛЛО!!
— А? НЕ СЛЫШНО! ОЧЕНЬ ТИХО!
— НЕ СЛЫШНО! ТЕБЕ СЛЫШНО?
— Он не слышит! Ай-яй-яй! Совсем не слышит, ах-ах…
— ЧТО?
— Все равно не слышно? — теребят они повара.
Вместе со звуками к Бижу в Нью-Йорк проникает атмосфера Калимпонга. Он чувствует влажные лесные ароматы, видит пышную зелень, щегольское оперение бананов, чувствует колкие иголки кактусов, отзывается на дрожь обеспокоенных лягушками папоротников…
— АЛЛО!!!
— А-яй, шум, э? — переживает семейство сторожа. — Нич-чего не слышно!
Повар морщится, машет им:
— Ш-ш-ш-ш…
Они тут же бросаются ему помогать, утихомиривают друг друга:
— Ш-ш-ш-ш…
— АЛЛО?
— КЬЯ?
— КЬЯ?
Тень слов больше их значения. Гулкое трансокеанское эхо глушит слова.
— ШУМИТ СИЛЬНО!
Жена сторожа выходит, поднимает голову, смотрит на провод, уходящий вдаль над оврагами и меж горами, в сторону дымящейся, как вулкан или как сигара, Канченджанги. Может, птица села на провод. Или спутник в небе за что-то зацепился… ушел в мертвую зону…
— Сильный ветер, очень сильный, — сокрушается жена сторожа. — Провод мотает, вот так, вот так. — Она показывает рукой, как мотается провод.
Дети полезли на дерево, чтобы помешать проводу качаться «вот так».
Треск в трубке усилился.
— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? ВСЕ В ПОРЯДКЕ?
