Письма от отца. Билсу плачет. Вскрывает конверты, читает. Слезы высыхают, вскипает злость.
«Помоги, пожалуйста, Они… Я уже писал тебе о нем, но ты не ответил… Он ходил в посольство и очень американцам понравился. Через месяц прибудет… Может быть, остановится у тебя, пока что-нибудь не подыщет…»
Билсу скрипит зубами не только наяву, но и во сне. Однажды просыпается с треснувшим зубом.
— Грохочешь, как бетономешалка, — жалуется Джив. — Ты зубами гремишь, крысы топают, как носороги, не заснуть!
Однажды ночью Джив проснулся и накрыл крысу в гулком жестяном ведре, на дне которого милый зверек обнаружил какое-то лакомство. Он спрыснул крысу бензином из зажигалки и поджег ее.
— Да угомонитесь вы наконец, мать вашу!!! — вопили сверху. — Дайте поспать, падлы поганые, суки гребаные!!! Чтоб вас… бать-мать-перебрать!!!
Об асфальт зазвякали бутылки, брызги осколков взметнулись с мостовой.
*
— Спросить про башмаки на Манхэттене, и я сказать, где купить дешевле всего.
Снова Саид-Саид. Откуда взялся?
— Спроси, спроси. Давай спрашивай.
— Да брось ты…
— Слушай, друг, — улыбается Саид. — Ты дом покинул, ты здесь, в Америке. Все, что хочешь, можешь получить.
Английский Саида заметно улучшился. Он даже две книжки читает. «Живи без забот» и «Искусство жить вдвоем».
У него уже двадцать пять пар башмаков. Иные неподходящего размера, но это не столь важно. Зато красивые.
Колено Бижу в полном порядке.
А если бы не зажило?
Но ведь зажило!
Может, плюнуть на эту Америку? Он бы вернулся. Пусть радуются.
Саид увлекся башмаками. Бижу погрузился в жалость к самому себе. Обнаружив в мешке басматидохлого жука, он с трудом сдержал слезы, подивился чудесному перемещению существа в пространстве, сопоставил со своим дальним странствием. Этот рис в Индии мало кто может себе позволить. Надо было обогнуть земной шар, чтобы здесь поглощать то, что выросло там.Здесь любой нищий может наслаждаться этим рисом… даже и не наслаждаться, а воспринимать как должное. А вернувшись к месту его произрастания, ты сможешь лишь любоваться ростом и созреванием…
«Оставайся в Америке, пока можешь, — писал повар. — Копи деньги. Не возвращайся».
Глава тридцать первая
В марте отец Бути, дядюшка Потти, Лола, Нони и Саи направились в джипе Швейцарской молочной фермы в Даржилинг, чтобы обменять в библиотеке книги, пока не начались на склонах ожидаемые беспорядки.
Прошло несколько недель после ограбления Чо-Ойю.
Программа действий обещала:
заслоны на дорогах, чтобы парализовать экономику, не дать вывезти ни дерева из лесов, ни камня из карьеров; ни одна машина не пройдет;
день «Черного флага» 13 апреля;
семидесятидвухчасовую забастовку в мае;
отмену всех национальных праздников; к чертям День республики. День независимости, День рождения Ганди;
бойкот выборов под лозунгом «Западный Бенгал — чужая сторона»;
аннулирование всех налогов и займов (очень остроумно!);
сожжение соглашения между Индией и Непалом от 1950 года.
Непалец ты или нет, всем рекомендовано (читай: от всех требуется) поддерживать правое дело, покупать календари и кассеты с речами Гисинга (главный GNLF в Даржилинге) и Прадхана (главный в Калимпонге).
От каждой семьи — бенгали, лепча, тибетцы, сиккимцы, бихари, марвари, непальцы — все имеются в виду — приглашается (настоятельно) мужчина для участия в шествиях и для присутствия при сожжении индо-непальского договора.
Если же этими любезными приглашениями пренебречь, то… никто, разумеется, не желал, чтобы к нему относилось завершение этой фразы.
*
— А зад куда дел? — спросил дядюшка Потти, когда отец Бути вскарабкался в джип.
Он прошелся пристальным взглядом по фигуре друга. Отгрипповав, отец Бути превратился в ходячий скелет. Одежда висела на нем как на чучеле.
— Зад-то ты, милый, дома оставил! — беспокоился дядюшка Потти.
Священник уселся на надутый резиновый спасательный круг, чтобы предохранить свои дряхлые мощи от тряски. Столь же дряхлый джип представлял собой шаткое сооружение из нескольких стальных профилей да листов ржавой жести, древнего двигателя, раздолбанной ходовой части. Ветровое стекло покрыто сеточкой от ударов многочисленных камней, неизбежных на разбитой дороге. Машине двадцать три года, но отец Бути утверждает, что все рыночное новьё в подметки не годится его ветерану.
По заднему сиденью прыгают зонтики, книги, дамы да сыры отца Бути для отеля «Виндамир», для монастыря Лорето, где без этого сыра не обходится ни один завтрак. Одно колесо сыра про запас. Может, удастся уломать шефа ресторана Гленари, зацикленного на «Амул». Вряд ли. Слишком уж он уверен, что продукт в жестянке с фирменными наклейками, превозносимый рекламой в масштабе страны, лучше, чем изготовленный фермером-соседом. Х-ха! Какая-то Тапа! Полторы коровы на лужайке!
— Но ведь нужно же поддерживать местного производителя! Тоже как-никак национальная компания, — настаивает батюшка Бути.
— Э-э, дорогой батюшка, деловая репутация… честь марки… уважение клиентов… международные стандарты гигиены…
Но батюшка Бути не терял оптимизма, поддерживаемого весной, цветением природы, буйством ароматов.
Сад монастыря Святого Иосифа изобиловал этим цветением, красками и ароматами, как-то не вязавшимися с мрачными кляксами монашек. Громадные, чувственные, неприлично распахнутые лилии выставляли свои тычинки-пестики, в небе бесилась крылатая птичья и насекомая мелочь, крылья бабочек стряхивали пыльцу на стекла джипа. Любовь порхала в воздухе, цвела в мире растений и мелких тварей.
*
Джиан и Саи — она вспоминала о них вместе. Ссора из-за Рождества… безобразно… Какой контраст с прошлым согласием! Ее лицо уткнулось в его шею, переплетение рук, ног, пальцев, здесь и там, не разобрать, где кто и что, целуя его, она вдруг удивлялась, что целует себя.
«ИИСУС ИДЕТ!» — лозунг на подпорной противооползневой стене. Кто-то приписал мелом: «ЧТОБЫ СТАТЬ ИНДУСОМ».
Отца Бути лозунг развеселил, но он тут же посерьезнел, когда джип миновал рекламу «Амул»:
«НЕСРАВНЕННАЯ МАСЛЯНИСТОСТЬ!»
— Пластмасса! Это не сыр и не масло, этим можно дыры в сантехнике замазывать!
*
Лола и Нони машут из окна джипа.
— Хелло, госпожа Тондап!
Госпожа Тондап, тибетская аристократка, восседает с дочерьми Пем-Пем и Домой в расцвеченных драгоценностями бакуи бледных шелковых блузках, расшитых восемью охранительными эмблемами буддизма. Дочери, посещавшие монастырь Лорето, — потенциальные подруги Саи. Так судили взрослые. Но у дочерей госпожи Тондап уже есть подруги, под завязку, новых им не надо.
— Очень милая, элегантная леди!
Лола и Нони в восторге от госпожи Тондап. Они в восторге от аристократов, в восторге от крестьян. Отвратителен им лишь средний класс, прущий через любые дали бессчетной массой.
Поэтому они «не замечают» госпожу Сен, выскочившую из здания почты.
— «Ах, как они упрашивают мою дочь принять „зеленую карту“»! — передразнивает Лола. — Врунишка, врунишка, обсикала штанишки!
Снова машут: джип минует афганских принцесс, отдыхающих в плетеных креслах среди цветущих азалий, девственно-стеснительных и одновременно вызывающих, как сексапильное нижнее белье. Пахнет от азалий почему-то курицей.
— Суп! — возбуждается уже проголодавшийся дядюшка Потти, пропустивший завтрак.
Следующий сеанс махания у сиротского приюта Грэхема. Ах, как прекрасны эти детишки! Как будто ангелочки, как будто уже умерли и вознеслись в небеса.
Армейское подразделение рысит из-за поворота. Вперемежку с мотыльками и стрекозами. Тощие ноги комично торчат из кажущихся непомерно широкими шортов. Надежная защита Индии от потенциальной китайской агрессии.
От армейских кухонь доносятся запахи всепобеждающей вегетарианской стряпни. Все больше вегетарианцев среди молодых офицеров, утверждает Лола. И не только вегетарианцев, но и трезвенников. И не только среди молодых. И даже среди высшего командования.
